На третий день Пембан сделал два звонка, один — члену торговой миссии планеты Глорифилд, а другой — бывшему кабинет-министру Менхевена, который теперь проживал в городе; позже он встретился с ними за ленчем. Их беседа была записана полностью. Она содержала случайные реплики на стандартном языке, в основном же велась на диалектах Внешнего мира.
Спенглер беспокойно заерзал в кресле, когда перечитывал перевод их беседы. Машинный перевод был явно неудовлетворительным.
Пембан: "Oo taw pree don stoma pi vantam combe?[1]»
Купо: "De manj, re penz — no t'ay stoma ti![2]»
Пембан: "Dakko! So pelloke gri![3].
Выражение «серый попугай», без сомнения, имело какое-то идиоматическое значение, которое появилось в ужасно изменчивом языке Внешнего мира, Судя по всему, не так давно — уже после пересмотра словарного банка данных для машинного перевода. Невозможно было справиться с своевременной регистрацией этих данных; каждый день в языке происходили какие-то изменения, новые выражения появлялись, старые выражения исчезали. Компьютерами постоянно просматривались современные публикации Менхевена, фильмы, телевизионные передачи, отслеживаемые межзвездные сообщения. В тех случаях, когда для сомнительных фрагментов можно было подыскать удовлетворительную интерпретацию, новое значение заносилось в машину для дальнейшего использования; но через неделю, или месяц, или год эти хранимые выражения и их интерпретация опять становились бесполезными. Какой разительный пример превосходства Империи над путаными, свободно организованными Внешними мирами! В стандартном языке четко известно, что есть что. Существовал общий словарь объемом в девяносто тысяч слов, а также технический словарь и словарь специальных терминов, каждый объемом в пятнадцать тысяч слов, и каждое слово в словаре имело определенное значение. Новые слова и вариации значений старых слов должны были утверждаться тремя уровнями Консультационной Комиссии по стандартному английскому языку; и они вводились с очень большой осмотрительностью. В результате был получен удивительно точный и все же очень гибкий язык, который мог быть понят без ошибок любым говорящим на нем человеком.
В противоположность такому подходу жители Внешних миров воспринимали язык, как некую игру. Им доставляло наслаждение менять его, искажая уже загрязненную речь, они как бы соревновались друг с другом в использовании неологизмов, новых оборотов фразы. Как они могли быть уверены, что они действительно понимают друг друга? И заботило ли их это?
…Как бы то ни было, интуиция Спенглера подсказывала ему, что беседа за ленчем, скорее всего, носила невинный характер. Это было совсем не то, что беспокоило его. Существовало нечто другое.
Он поднялся и стал опять мерить шагами кабинет. Дано: Пембан чист. Он был действительно тем, чем казался — неуклюжий, но преданный слуга Империи. Но… Спенглер остановился. Но было кое-что, чего досье не объясняло, а это было первое, что желал бы знать агент службы безопасности.
— Чего он хочет? — Спенглер задал себе этот вопрос вслух.
Наконец-то ему удалось сформулировать вопрос! Он локализовал болезненное место, которое беспокоило Спенглера на протяжении четырех дней. За кого был Пембан? Что он надеялся совершить? Его разговоры были хитро приправлены ставящим в тупик неуважением к Империи и восхищением ритианами. Тогда почему он работает на одних, чтобы нанести поражение другим?
Это было то, что следовало выяснить.
Декабрьское небо было фосфоресцирующе-серым над прозрачными крышами города. Рано утром начал падать снег, но белые хлопья таяли сразу же, как только попадали на нагретые двойные оконные стекла; вода стекала по желобам и водосточным трубам, а затем попадала в водную систему города. Внутри города температура круглосуточно равнялась семидесяти двум градусам по Фаренгейту. Менее чем через две недели завершится год, наступит первое января 2522 года, но толпы жителей узнают об этом только по календарю. Маленький человечек в плохо сидящей на нем одежде, с серьезным видом стоящий в очереди на выход с северо-восточной линии скоростного метро, был подвергнут флюороскопии, на прощание приподнял свою абсурдную шляпу перед одетым в форму техником и зашагал вниз к Империал Плаза. Насекомое, такое крошечное и серое, что было практически невидимым, летело в метре за ним над его головой. Свет вспыхивал на крошечных линзах глаз.
Это была одна из старейших частей города, построенная около двух сотен лет тому назад в честь празднования по поводу присоединения к Империи планет Коломбо, Ретрит, Мира Годвина и Элизиума. Несмотря на санкции, направленные против перемещения имущества в приходящих в упадок районах, многие солидные фирмы покинули район, а на их месте образовались ряды безвкусных магазинчиков.
Пембан шагал вдоль рядов открытых магазинов, рассматривая нагромождение сувениров и безделушек с детским интересом. Крошечное насекомое следовало за ним. Пембан взял калейдоскоп, посмотрел в него и положил его на место. Около следующего прилавка он остановился и купил десять кукол на шарнирах, грубых изделий с планеты Лоа-Лоа, и попросил служащего упаковать их в праздничную упаковку. Он оставил адрес, куда их следовало доставить, подслушивающее устройство зафиксировало его.
Пембан зашагал дальше. Во фруктовой лавке, где он только что купил пакет культивированного винограда в торговом автомате, он столкнулся лицом к лицу с высоким худым мужчиной в желтой тунике. Мужчины приветствовали друг друга радостными воплями.
— Herna! Cabro!
— Pemban kukara! Noes in carse!
— Si, in terra. Como sa ba?
Двое мужчин продолжали свой разговор, не обращая внимания на высокомерные взгляды проходящих мимо людей. Парящее насекомое передавало каждое слово, которое они произносили.
Наконец тощий мужчина собрался уходить.
— A bento, Pembun. Ser a festo?
— Tendi — so pelloke gri!
Мужчины улыбнулись друг другу, помахали руками, вышли из фруктовой лавки и разошлись в разных направлениях. Другое насекомое, парившее высоко в небе, опустилось вниз и пристроилось за худым мужчиной в то время, как он пересекал Плаза. Пембан, за которым следовало первое насекомое, вернулся опять к входу в метро и направился в сторону Административного Холма.
Прошло два дня со времени встречи Пембана с худым мужчиной во фруктовой лавке. Личность мужчины была установлена — это был Гонзал Эстебор, бывший житель Элизиума, ушедший в отставку техник третьего ранга морского флота Империи. Он жил на пенсию, подрабатывая тем, что ввозил и продавал новинки с планет Элизиум и Ретрит. Был составлен список всех его знакомых. Среди этого списка встретились трое мужчин и две женщины, с которыми Пембан связывался на протяжении этих последних двух дней.
К чему этот человек готовится? Куклы и некоторые другие безделушки, которые он купил, были доставлены по адресу на Саус Палисад. Оттуда они были перенаправлены автоматической машиной, а затем их след затерялся. Владельцем дома был еще один зарегистрированный знакомый Эстебора. Спенглер сидел, наблюдая за одним из круговых экранов на консоли стола. Изображение на экране подрагивало и подергивалось; оно было нецветным, черно-белым, но разрешение было хорошим. Из пункта наблюдения, находящегося на трехметровой высоте, Спенглер смотрел вниз на странно искаженную фигуру Пембана — гигантского Пембана, его голова и плечи казались необъятными, его туловище, руки, ноги уменьшались в перспективе. Вторглась не относящаяся к делу мысль: а может так оно и есть на самом деле? Может быть Пембан и есть великан, а мы все — насекомые?
Спенглер со злостью переменил позу. Он переутомился, был раздраженным; обычно ему в голову не приходила всякая чепуха. Он сконцентрировал свое внимание на экране и на звуках, которые доносились из громкоговорителя, установленного рядом с ним.