– Что это еще такое? – спросила она, отводя в сторону скрученные ленточки и посмотрев долгим взглядом сначала на Кипа, а затем на Нэнси. – Пропойца и сумасшедшая, – сказала она утомленно, но ее горло напряглось, так как ей пришлось перекрикивать леденящие душу вопли, рвавшиеся из проигрывателя.

– …как прекрасная мелодия, – вскричал голос с пластинки.

Раздался заключительный аккорд оркестра, музыка прекратилась и только слышен был скрип самого проигрывателя. Нэнси спустилась со своего трона.

– Выключи его, – сказала Анжелика.

Нэнси продолжала идти, двигаясь как восковая фигура. Она опустила иглу в желобок крутящегося диска и, развернувшись, пошла к трону, но еще не раздалось ни звука, как Анжелика была возле проигрывателя и сняла иглу с пластинки. Нэнси опять повернулась и пошла к проигрывателю.

– Послушай, – сказала Анжелика, – у меня был трудный день…

Нэнси опустила иглу.

Анжелика резко отбросила иглу, сняла пластинку и, ударив ею о крышку проигрывателя, разбила ее на дюжину кусков.

– …и я устала, – продолжила она. – Устала! Теперь ты понимаешь?

Нэнси ничего не ответила. Она взялась двумя руками за фотоаппарат и отскочила назад. Ремень фотоаппарата потащил и Анжелику, пока не соскочил у нее с головы. Нэнси бросила фотоаппарат и нанесла Анжелике удар до того, как та ударила ее снизу. Они упали и покатились, вцепившись друг другу в волосы, визжа, как несмазанные петли на дверях.

Кип нащупал позади себя дверной косяк и, пошатываясь, приподнялся. Он вычислил направление, добрался до середины комнаты и нагнулся, чтобы схватить Анжелику.

Она была скользкой, как рыба, в своем пальто, но он собрал в охапку весь этот мех и поднял ее, хотя она лягалась. Затем кто-то подставил ему ножку, и он тяжело упал на твердый фотоаппарат и мягкое теплое тело. Удар погасил свет в его глазах. Когда он снова попытался сесть, чей-то локоть ударил его по подбородку, а когда он вновь начал падать, то чьи-то ногти расцарапали его нос. Он ударился головой об пол, как о покрытый ковром обломок кирпича.

Когда он опять стал понимать, где верх, а где низ, то выполз из свалки и пополз от этого места. Но дверь, которую он открыл, оказалась не той, и он вывалился в холл. Там его и вырвало.

Кто-то пнул мусорный ящик, и эхо прокатилось по темной улице.

Кип сидел на холодных каменных ступенях, сжимая голову руками. Ночной воздух струился сквозь его пальцы. Он прислушивался к пустоте внутри себя. Он был одиноким пьяницей, его тошнило, и голова у него была вся в ушибах, но голоса исчезли! Он снова был пустым домом, отвратительным и пустым, пустым и холодным.

Это все-таки оказалось для них слишком много. Они хотели драки, но не желали шишек. Хотели пить – но не до рвоты.

А, может быть, они уже были готовы уйти. Никто из них больше не задерживается надолго. Их перебывало в нем… Сколько же их было со вторника? Он потерял счет.

Однако, пустым он тоже оставался ненадолго.

Итак, Кип сидел здесь – это была та короткая передышка, когда он находился в здравом уме, – лицом к лицу с фактами, о которых он не хотел помнить и о которых ничего не хотел знать.

Анжелика.

Он уже знал, что случилось с ним. Знал уже на протяжении долгого времени. Каждое новое вторжение было хуже, чем предыдущее; он получал наросты, и морщины, и икоту, и изжогу, и перхоть, и пятна парши, и растущие внутрь ногти на пальцах ног. А, возможно, будут болезни и еще хуже. Он был разрушающимся старым домом, разделенным на квартирки с холодной водой и общими спальнями, заполненными временными жильцами с дырками в носках. Когда-то он был ценной собственностью, и его владельцы заботились о нем. Теперь он обесценился.

Покатился вниз по тернистой дорожке разрушения. Больше не было никакого смысла в том, чтобы пытаться выгнать их. Не хватало времени и, в любом случае, они уходили, как только были готовы к этому. В том состоянии, в котором он был сейчас, единственное, что он мог сделать, это ухватиться за тот маленький обломок самого себя, который еще оставался, и бороться с ними, когда они пытались заставить его делать что-нибудь особенно подлое. Но достаточно скоро он не сможет делать даже этого. До свиданья, обломок самого себя. Здравствуй, зомби.

И он смирился со всем этим. Потому что, возможно, он был трусом.

Но Анжелика…

Анжелика следовала за ним по этой дороге шаг за шагом, безупречная для дурно воспитанного человека, святая для опустившегося. И теперь, когда он осознал то, что знал все это время, стало совершенно очевидным, что ею тоже владеют духи. Такой же была и Нэнси – и, хотя он не мог доказать этого, но он чувствовал всеми печенками, что такими были почти все. Если подумать о том, как много людей умерло на планете со времени пещерного человека, и какое малое количество их заслужило райскую жизнь (если она существует), то еще удивительно, что они не кишат кишмя в каждом человеческом мозгу, как безногие личинки в отбросах.

Как много проклятых душ может танцевать на кончике иглы?

И что же ему все-таки делать?! О Господи, не удивительно, что они изолировали его; он был носителем инфекции. Нет! Он был разрушающимся домом, и он понижал ценность всех хороших домов вокруг себя и в окрестности. А соседями его были Анжелика и Нэнси.

Нэнси, похоже, не очень изменилась. Она просто вернулась к своему прежнему ненормальному состоянию, вот и все. У нее был только один проблеск рассудка – в тот день, когда она взяла себя в руки, чтобы помочь ему. Возможно, ее обитательницами были старые девы, слишком упрямые, чтобы перемещаться куда-либо, которые живут в старом доме, даже когда все вокруг них начинает сдаваться в аренду и покрываться сорной травой. Но жильцы Анжелики были не такими.

Очистка трущоб.

Когда ближайшие окрестности начинают приходить в упадок, можно ли остановить этот процесс? Иногда. Возможно.

Если правильно выбрать дом и разрушить, снести его.

Пьян… Мысли кружились в его голове, мягкие и смутно-яркие, все было ясным теперь, за исключением размытых краев. Но Кип не мог устоять на ногах, все путалось, и когда он попытался встать, его колени согнулись не в том направлении. Он не сможет найти аптеку без фонаря… не сможет прочесть наклейки, чтобы определить, где яд. А отпущенное ему время уходило.

Вверх по ступенькам. Он упал и ободрал колено. Но продолжал двигаться. Кип пересек вестибюль – судя потому, что запах нафталина и пыли ударил ему в нос – и стал подниматься вверх по лестнице. На лестнице нельзя заблудиться, пока можешь отличить верх от низа. У него была цель там, наверху. В его комнате должно найтись что-то подходящее – бритвенное лезвие, например; а если его там нет, то существует окно.

И в конце концов, он хотел видеть их опять перед тем, как умереть. Их обеих, Анжелику и Нэнси. Женщину, которую он любил, и женщину, которая любила его. Тут был весь его мир.

Гостиная была погружена в темноту, только иногда проскальзывал отблеск отраженного розового сияния неоновой рекламы. Он обошел, пошатываясь, остатки трона Нэнси и погрузился в холодную пустоту за кушеткой, ощупывая пол в поисках своей забытой спортивной сумки. Шприц должен был быть все еще здесь; подойдет, если он сможет найти вену – трубка с воздухом, закупорка кровеносного сосуда, остановка сердца, чистая и тихая.

Он нашел сумку, но в ней не оказалось шприца. Вообще ничего, кроме бутылки, которая была слишком большой, чтобы в ней было что-то полезное. Он поднес ее к окну и стал рассматривать. Не лекарство, но что?

Сливовый сок с витамином. Точно; он положил бутылку в сумку со всем остальным тряпьем без всякой задней мысли, просто потому, что не хотел оставлять ее. И вот она здесь.

– Один глоток – это полглотка…

Кто? А, конечно, спиритическое послание. Что, они имели в виду витамин? К.М., Кип Морган, один глоток – это полглотка…

Два глотка – это на глоток больше, чем надо…

Конечно. Почему бы и нет? Маленькие голубые человечки, сидящие на месте водителя в голове у мадам Раймы. Привидения спиритуалистов – было над чем посмеяться, если вы на это способны – которые лепечут всю эту чепуху, противореча один другому со скоростью шесть миль в минуту. Но иногда – о, очень нечасто! – они передавали сообщение, которое имело смысл.