И оперативная группа Кондратьева осталась без сведений. Без тех сведений, которые разом могли все поставить на место. Правда, Смирнов доложил Николаю Федоровичу о ранении Эсадзе. Но проверка материала подтвердила: случайное ограбление.

Два дня спустя Бородаев сказал Витьке:

— Ну, счастлив твой бог, парень. Узнал тебя Эсадзе или не узнал, видно, решил молчать.

— Не видел он меня, — беспечно махнул рукой Витька. События того вечера отошли в прошлое и казались всего лишь неприятным сном.

Бородаев внимательно посмотрел, усмехнулся:

— Ему догадаться, что это ты, — раз плюнуть. Он из-за Зины молчит. Любит он ее, понял?

Витька нахмурился:

— Давай по делу. Борода. Об этом — все!

— Готовься, — снова усмехнулся Бородаев. — Скоро дам тебе сигнал.

Иванов вышел из кабинета, тщательно запер дверь. В руке он держал газетный сверток. По внутреннему коридору он перешел из административного корпуса в заводской и вышел точно к дверям специальной кладовой. Посмотрел на часы — было ровно два. И почти сразу же, буквально через несколько секунд, из-за поворота двое рабочих выкатили тележку, на которой стоял алюминиевый контейнер с готовой продукцией. Сквозь решетку Иванов увидел Зину. Она находилась около открытого сейфа и выдавала работнику 2-го цеха тоненькие пачки с золотой фольгой.

Иванов прошел по коридору и остановился на повороте. Здесь были двери, которые вели на одну из внутренних лестниц. Эта лестница соединяла несколько подсобных цехов, расположенных на разных этажах корпуса. Иванов вышел на площадку. В углу матово поблескивал ствол шахты мусоропровода — почти такого же, что и в обычных жилых домах, только пошире. Этот мусоропровод предназначался для эвакуации бумажных отбросов из картонажного цеха. Изредка девушки-работницы вывозили на площадку тележки с мусором и, натянув огромные брезентовые рукавицы, сбрасывали его в шахту. Некоторое время Иванов наблюдал за ними, потом подошел к мусоропроводу и швырнул в него свой пакет.

Вечером после работы Зина догнала Витьку неподалеку от проходной.

— Отойдем.

Они сели на скамейку в скверике перед станцией метро.

— Витя… Ты только не вздумай мне врать! Ты ударил Эльдара?

— Вот еще, — нервно хохотнул Витька. — Еще чего скажи.

— Где мой нож?

— Вот, — Витька полез в карман, достал нож. Зина раскрыла его и долго смотрела на матово поблескивающее лезвие.

— Значит, не ты?

— Заладила, — Витька вырвал у нее нож, сунул в карман. — Все?

— Все, — кивнула она. — Иди. Но ударил его ты. Я чувствую, что ты. Ненавижу тебя, мелкого и трусливого гада! Уходи сейчас же. Слышишь?

— Слышу, — Витька повернулся. — Еще раз-другой все равно встретимся. А там, как в песне: «Проходит жизнь, как яркий сон».

Он ушел.

Спустя несколько часов к наземному вестибюлю станции «Ленинские горы» подъехало такси. Миронов вышел из машины, скрылся в дверях метро. Пашутин уже ждал около разменных автоматов и читал газеты. Они вместе ступили на эскалатор. Время было позднее, пассажиры торопливо сбегали вниз — скоро должен был уйти последний поезд.

— Они готовятся, — Пашутин сошел на ступеньку вниз и повернулся лицом к Миронову.

— Это хорошо, что вы сказали они…

— Почему? — удивился Пашутнн.

— Отделяете себя от них. Это хорошо. Подробности?

— Будут брать платину, — внушительно сказал Пашутин. — План такой: завтра всю платину — сто кило порошка — отправляют соседям на смежное предприятие. Повезет Бородаев. И не довезет до места.

— Ясно. Кому они собираются сбыть эту платину?

— Не выяснил, — Пашутин виновато раззел руками. — Скрывают. Осторожны очень.

— Вы уверены, что платина — конечная цель? — Миронов внимательно посмотрел на Пашутина.

— Уверен, — вздохнул Пашутин. — Платина.

— А золото? — осторожно спросил Миронов. — Честно сказать, логики нет: возились с Володиным, готовились, а теперь в сторону. Пятьдесят килограммов золота — не шутка.

— Все просто, — Пашутин смотрел Миронову прямо в глаза. — У Бородаева ничего не вышло с Витькой в том смысле, что Витька с Зинкой окончательно расплевались, и, сколько Борода их ни мирил — голяк. Раньше ведь как рассчитывали? Витька Зинку обработает, она все и сделает. Не вышло.

— Значит, Володина побоку?

— Выходит, так.

…За зеркальными стеклами галереи переливались мириады вечерних огней. Вот они скрылись за кронами Нескучного, стало темнее.

— Спасибо, поезжайте домой, — отпустил Пашутина Миронов. — Если что — звоните.

— Есть.

Пашутин обладал определенным контрмилицейским опытом. Он понимал, что за ним могут следить. Знал, что любой его разговор могут прослушать и записать на пленку. Он был предельно осторожен. Но в том-то и дело, что никакой, даже самый изощренный преступник не в состоянии всего увидеть и обо всем узнать, даже если он осведомлен о возможности милиции, готов к встрече с ней.

Под грохот колес Пашутин задремал и не заметил, что еще с перрона его «ведут» сотрудники специальной службы уголовного розыска. Кстати, они вели его с того самого дня, как он предложил свою помощь Миронову. Вели не потому, что Николай Федорович и его сотрудники всем не верили. Просто слишком большая ставка была на кону, чтобы можно было вот так, запросто, довериться первому встречному. И Пашутина проверяли. Однако эта проверка ничего компрометирующего не дала…

Вот и на этот раз Николай Федорович выслушал доклад старшего бригады, положил трубку и сказал Миронову:

— Лег спать твой Пашутин. Агнец, да и только. — Николай Федорович в упор посмотрел на Миронова: — Ты ему веришь?

— Я верю фактам. Какие у нас основания ставить Пашутина под сомнение?

— Давайте подумаем все вместе. — Николай Федорович обвел глазами своих помощников. — Давайте взвесим все «за» и «против». Высказывайтесь, капитан. — Он взглянул на внука.

— Пашутин — инициативник, предложил свои услуги сам, — сказал Генка. — Считаю, что это в порядке вещей. Человеку обрыдло преступное прошлое, преступное настоящее, и он искренне хочет подвести черту. Объективная проверка его не скомпрометировала. Давайте будем верить фактам. Я считаю, что товарищ Миронов прав.