— Помню, — кивнул Бушмакин. — На Гороховой помещалась.

— Так вот, сыскная полиция существовала для того, чтобы… как бы это объяснить… Ну, чтобы быть в курсе всех дел преступного мира и вовремя эти дела пресекать. Скажем, наметили воры магазин Елисеева обчистить, а там уже засада, ясно?

— Ясно-то ясно, — Бушмакин подозрительно всматривался в лицо Сергеева. — Только зачем вы это все нам излагаете?

— А затем, товарищ Бушмакин, — Сергеев не отвел взгляда, — что партия поручает вам организовать и возглавить петроградскую сыскную милицию — уголовный розыск.

— Мне?! — Бушмакин вскочил. — Мне?

Коля и Маруська восторженно переглянулись.

— Так это же… Это же здорово! — сказал Коля.

— Вы теперь вроде околоточного будете? — не выдержала ехидная Маруська. — С пузом?

— Шутки в сторону, — нахмурился Сергеев. — Прошу не ахать и не восклицать. Возьмите людей, кого сочтете нужным, и марш на Гороховую. Кто из старых работников захочет остаться, пусть работает. Кто не захочет — скатертью дорога! Запачканных контриков удалять безжалостно. Завтра с утра и начнете.

— Постойте, постойте… — Бушмакин никак не мог прийти в себя. — Что такое, скажем, шпиндель, вы знаете? А что такое аксиальная фреза?

Сергеев пожал плечами.

— А я этим всю жизнь занимаюсь! — крикнул Бушмакин. — Мое дело — токарный станок!

— А что такое дактилоскопия, вы знаете? — в свою очередь спросил Сергеев.

— Нет, — растерялся Бушмакин.

— Я тоже узнал это после первого ареста. А что касается всей жизни… Революция, Бушмакин. И наша жизнь нам больше не принадлежит.

Коля восхищенно смотрел на Сергеева.

— Я тоже хочу, — сказал он. — Только я в Питер приехал, сразу схлестнулся с этими гадами. И пошло и пошло. Я так понимаю: судьба у меня такая — им салазки загибать.

— Ну, насчет судьбы — это немарксистская точка зрения, — улыбнулся Сергеев. — А в остальном — возражений нет.

— И я не отстану! — решительно заявила Маруська. — Куда вы, — туда и я!

— Не женское это дело, — сказал Бушмакин.

Она нахально посмотрела на него:

— Вы же не захотели заниматься со мной женским делом?

— Тьфу! — в сердцах плюнул Бушмакин. — Ты ей слово, она тебе — десять!

— А что, — задумался Сергеев. — Может быть, Маруся не так уж неправа. Кем была женщина при царизме? Забавой? Рабой? А при Советской власти женщина во всем будет равна мужчине, это факт!

— Не равна, а гораздо выше! — уточнила Маруська.

— Согласен, — рассмеялся Сергеев. — Первая в мировой истории женщина-сыщик! Это же прекрасно, товарищи!

Заводской двор заполнили рабочие. Бушмакин взобрался на стол, и гул разом стих. После событий на Ватном острове Бушмакин пользовался непререкаемым авторитетом.

— Товарищи, — негромко начал Бушмакин. — В городе грабят и убивают. Уголовники распоясались. Даже у детей отбирают хлеб.

— Это мы знаем! — донеслось из толпы. — Ты говори, чего делать?

Толпа взорвалась криком, заголосила какая-то женщина:

— Нюра, Ню-юрочка, доченька!.. Убийцы проклятые…

— Бандиты зверствуют, — продолжал Бушмакин. — И мы будем беспощадны!

— Смерть уркам! — выкрикнул Вася. — Я предлагаю ловить их и организованно топить в Неве!

Бушмакин взмахнул рукой:

— Тихо! Мы не преступники. Мы не станем действовать против преступников ихними методами!

— А что же с ними делать? — не унимался Вася. — В зад их целовать, что ли?

Все захохотали.

— Нашему заводу, товарищи, доверили организовать уголовный розыск, — сказал Бушмакин. — А это значит, что прямо сейчас мы решим, кому поручим эту работу! Условия такие: честный, непьющий, в драках и скандалах не замечен, на платформе Советской власти стоит, как Александрийский столп!

— А столп этот — признак царизма! — крикнул Вася. — Я несогласный!

На стол поднялся Никита, сорвал с головы студенческую фуражку, прижал ее к груди.

— Товарищи! Василий мне хотя и друг, но говорит ерунду! Александрийский столп, товарищ Вася, воздвигнут в честь русских людей, которые одержали победу над Наполеоном, и весит этот столп ни много ни мало — тридцать тысяч пудов. Так что если кто с такой силой стоит на платформе Советской власти, — такому человеку можно верить!

Вася выслушал тираду друга с открытым ртом, а когда Никита под хохот, свист и аплодисменты слез со стола, сказал:

— Вроде голова у тебя моего размера, а помещается в ней в три раза больше. Это как же?

Вася вспрыгнул на стол и встал рядом с Бушмакиным.

— Есть предложение! — крикнул он. — Раз товарищ Бушмакин этому делу заводила, — ему первому и идти! Предлагаю голосовать мое предложение целиком, поскольку оно очень продуманное мною и совершенно безошибочное.

Все засмеялись, а Вася, нисколько не смущаясь, продолжал:

— Второй человек — это, конечно, я сам. Прошу не хихикать, это неприлично! Объяснять свои достоинства, я считаю, с моей стороны будет нескромно. Третий — мой корешок Никита. Свой ум он вам доказал, так что перехожу к четвертому… — Вася нашел глазами Колю, встретил его умоляющий взгляд: — Четвертый будет Коля! Известное дело, мой второй корешок Коля Кондратьев. Почему? А потому, что сила солому ломит, и вы все его видели в деле на Ватном острове. Я все сказал!

— Еще не все! — Маруська протиснулась к столу. — Пятый человек — это я! Можете хохотать, а вот вчера товарищ Сергеев так сказал: женщина-сыщик, говорит, — первая в мировой истории, — это, говорит, главное завоевание Октябрьской революции.

От хохота задрожали стекла. Впрочем, проголосовали все единодушно.

Вечером в комиссариате у Сергеева бушмакинцы получили удостоверения-мандаты и оружие. Всем достались тяжелые, несамовзводные солдатские наганы, а Васе, словно назло, — трехлинейка. Вася пощелкал затвором и лихим движением забросил винтовку за плечо.

— Ничего, — утешил Сергеев. — Начнете работать — таким оружием разживетесь, что я первый позавидую.

— А что у вас? — не выдержал Вася. — Покажите!

Сергеев гордо улыбнулся и вытащил из бокового кармана вороненый кольт 14-го калибра.

— Ф-у-у, — Маруська искривила губы. — Подумаешь, такой же наган.