— Ох, и жарко там!

— Нашим?

— Нет, у нас убитых нету… Несколько легко поранило. Но ничего, все в строю… А белым хуже — их там и крестьяне косят: из сараев да с чердаков гвоздят, аж дым идёт. Поди, пока ехал, уже кончили их. Поспеть бы…

Заметив людей в школе, Алёша удивлённо спросил:

— Это кто?

Тебеньков, ухмыльнувшись во весь рот, подмигнул Алёше и показал большой палец правой руки.

— Во! Большое дело! Советскую власть, брат, выбирают… Комитет!

Алёша с уважением прислушался к голосам, доносившимся из школы.

— Я тебе, Алексей, одно дело хочу поручить! — сказал Виталий. — Первое — доложишь Афанасию Иванычу, что у меня все в порядке. Второе — доложишь, что исчез Кузнецов. В селе его нет…

— Убег к белякам, гад! — сказал Алёша.

— Пока неизвестно… Афанасию Иванычу передашь только то, что я говорю, своего не прибавляй. Передашь ему записку! — Виталий вынул из полевой сумки бумагу и карандаш. Написал что-то, сложил записку вчетверо. — Я тут прошу у командира из захваченного снаряжения выделить, сколько можно, гранат и винтовок для дяди Коли.

— Есть! Передам… Пока!

— Погоди. Все, что он тебе даст, отвезёшь на завод Пьянкова. Там наш дозор.

— Да как же это? — недовольно сказал Алёша. — Мне надо в бой.

— Навоюешься ещё, успеешь… Завернёшь оружие хорошенько в рогожу, клеёнку, уложишь в бочку. Сверху зальёшь бардой.

— Это зачем?

— Помогать тебе будет Андржиевский Станько, из железнодорожников. Когда все уложите, своё оружие спрячете и поедете на сто пятую версту…

— Там же белые!

— Если бы их там не было, повезли бы просто, без хитростей. На сто пятой бочку сдадите путевому обходчику Сапожкову.

— Есть сдать Сапожкову! Все будет сделано! — Алёша дал коню шенкеля, конь прянул в сторону. Виталий сердито крикнул:

— Держи себя дисциплинированно, товарищ Пужняк, слушай до конца и не вертись! Спросишь: «Барда нужна?» Он ответит: «Нужна». Если на участке есть чужие и оружие принять будет нельзя, он ответит: «Корову ещё не пригнали». Понял? Если он попросит передать что-нибудь племяннице, возьмёшь. Дашь ему записку, которую я напишу дяде Коле…

Над второй запиской Бонивур думал дольше. Несколько раз перечёркивал написанное, писал снова, перечитывал, исправлял. Потом прочёл вслух:

Алёша, загибая пальцы, перечислил все, что приказал ему сделать Бонивур. Он ничего не пропустил и ничего не добавил. В окно выглянул Марченко. Алёша лихо козырнул ему: знай наших! Марченко усмехнулся. Виталий хлопнул Алёшу по плечу и пожелал удачи.

— Ну, давай, да побыстрее!

Пужняк, спрятав записку в тулью фуражки, заломленной на затылок, вытянул коня нагайкой и помчался. Как и при въезде в село, он не воспользовался воротами, а перескочил через изгородь и намётом поскакал к броду…

Немного времени спустя в школе зашевелились, зашумели люди. Съезд окончился. Делегаты стали выходить на крыльцо, возбуждённо переговариваясь между собой. Марченко вышел вслед за ними.

— Товарищ Бонивур! Надо организовать отправку людей — и чем скорее, тем лучше.

— Лошади готовы! — ответил Виталий. — Накормлены, напоены.

Сердечно и шумно делегаты прощались с Марченко и усаживались кто в бричку, кто в седло, выезжая из таёжного конца села по домам кружным путём. Несколько дольше других задержались уполномоченные, избранные в комитет. Марченко говорил с ними. Среди избранных оказались и Кузьма Федотыч и тот, первый крестьянин. Последнему Марченко сказал:

— Ну, товарищ Пащенко, тебе придётся возвращаться в освобождённую Ивановку. Бонивур получил от Топоркова сообщение, что белые отступают. Значит, тебе первому и советскую власть в селе организовывать. Желаю успеха! А ты, Кузьма Федотыч, поостерегись пока домой возвращаться, погости у дочки пару дней!

— До свидания, сынок! — кивнул Кузьма Федотыч Виталию. — Заезжай ко мне — привечу, как родного! Поди, пока нас сторожил, натерпелся, а?.. Ну, прощайте, товарищи!

Когда последний делегат скрылся за околицей, Виталий решительно сказал Марченко:

— Товарищ Марченко! Вам тоже задерживаться не следует.

— Гонишь? — пошутил Марченко. — Не гони, сам уеду! — Он взял коня под уздцы. — Проводи меня немного! — и зашагал вдоль поскотины к северному краю села.

В одном проулке Виталию почудилось лицо Чувалкова, он оглянулся, но фигура, привлёкшая его внимание, тотчас же исчезла. Виталий ускорил шаг. Марченко глянул на него, но тоже прибавил шагу.

— Передавал тебе привет товарищ Михайлов! — сказал он. — Надо было тебе это сначала сказать, да личные дела я на потом оставил… Топорков о тебе очень хорошо отзывается, говорит, ты правая у него рука!

Виталий вспыхнул, покраснев до корней волос. Марченко покосился на юношу.

— Не правда, что ли?

— Да он мне ничего никогда не говорил!

— Ну, тебе не говорил. А он зря слов на ветер не бросает… Теперь ещё одно дело. Спрашивал Михайлов: как ты насчёт вступления в партию? Не думал?

Виталий остановился. Он не мечтал о таком высоком доверии. Ему казалось, что все, что он сделал, все это слишком мало для того, чтобы вступить в партию, что надо совершить что-то необыкновенное, чтобы стать коммунистом. Он сказал:

— Я не думал, товарищ Марченко.

Поняв состояние Бонивура, Марченко обласкал его взглядом, в котором проскользнуло что-то отцовское.

— А ты подумай? Что тебе в комсомольцах ходить до седой бороды?.. Товарищ Перовская тебе рекомендацию даёт, да и Афанасий Иванович не откажется, коли попросишь.

Он взял руку юноши, крепко пожал её, одним движением вскочил в седло, кивнул Виталию головой на прощание и ходко поскакал прочь, сидя в седле точно влитой.

Большую радость испытал Виталий в ту минуту, когда Марченко передал ему слова Михайлова. Лишь сейчас понял он, как большевистское подполье воспитывало его день за днём, не оставляя своим вниманием, помогая в трудных положениях, поправляя, когда молодость или неопытность сбивали его на неверный путь. Вспомнил Виталий все встречи с Михайловым, Перовской, Антонием Ивановичем и другими заметными и незаметными работниками партийного подполья. У руководителей большевистского подполья находилось время для того, чтобы постепенно подвести юношу к тому великому рубежу, каким в жизни человека является вступление в партию большевиков — передовой отряд рабочего класса… Это был великий день!

Возвращался Виталий в деревню — словно летел на крыльях.

Марченко скрылся в подлеске. У Виталия будто гора свалилась с плеч. Через час все делегаты будут вне пределов досягаемости, а за себя и своих партизан Виталий не боялся. Не за тем они шли в партизаны, чтобы думать о своём благополучии.

На пути к штабу Виталий встретил трех девушек. Несмотря на будний день, они были в ярких, праздничных полушалках. Это шла смена в лазарет.

Настя Наседкина окликнула задумавшегося Бонивура:

— Виталя!

Виталий взглянул на девушек и улыбнулся.

— А ну, девчата, двигайтесь быстрее! В лазарете Ксюша уже, наверно, с ног свалилась.

Настенька приветливо помахала ему рукой. Взгляды их встретились. Что-то тёплое и хорошее мелькнуло в задорных глазах Настеньки. Она крикнула:

— Виталя! Придёте вечерком?

Юноша утвердительно кивнул головой.

…Молодёжь давно избрала полянку возле дома Наседкиных местом для гулянья. Тут танцевали под гармонику полечку с притопами и вскриками, тут парни «женихались» с девушками. Тут пели протяжные, задушевные украинские песни, завезённые вместе с обливными глечиками и вышитыми сорочками и рушниками с Украины, о которой помнили деды и память передавали детям.