— Это неважно, — со скучающим видом заметил хозяин.

— Я бы еще о многом хотел вам рассказать, но боюсь затруждать…

— По-моему, «утруждать» звучит лучше, чем «затруждать». А, Кусями-кун? — не отставал Мэйтэй от докладчика.

— Все равно, — равнодушно ответил хозяин.

— Переходя к главной теме доклада, я поведаю…

Но тут опять вмешался Мэйтэй-сэнсэй:

— Это сказители так говорят — «поведаю»? Было бы желательно, чтобы докладчик употреблял более изысканные слова.

— Если «поведаю» — неподходящее слово, то как же следует говорить? — спросил Кангэцу; в голосе его слышалось раздражение.

— Мне неясно, зачем пришел сюда Мэйтэй — слушать или только мешать. Кангэцу-кун, не обращай внимания на этого горлопана и делай спокойно свое дело, — поспешил вмешаться хозяин.

— «И в раздражении поведал он про иву», — последовал ответ, как всегда неожиданный. Кангэцу невольно прыснул.

— Применение повешения в чистом виде, как мне удалось выяснить, описывается в двадцать второй песне «Одиссеи». Точнее, это та самая строфа, где рассказывается о том, как Телемах повесил двенадцать рабынь Пенелопы. Хорошо бы прочитать это место на греческом языке, но могут подумать, что я хвастаюсь, а потому придется отказаться от этой затеи. Однако вы легко можете убедиться в правильности моих ссылок, прочитав строки четыреста шестьдесят пятую — четыреста семьдесят третью.

— Греческий язык и все связанное с ним лучше выбросить, а то это смахивает на хвастовство. Правда, Кусями-кун?

— Я тоже согласен, не надо выхваляться, так будет гораздо солиднее, — поддержал хозяин Мэйтэя, чего раньше никогда не случалось. И тот и другой совершенно не знали греческого.

— Тогда сегодня вечером я опущу эти несколько фраз и повед… э-э, пойду дальше. Представим себе, как осуществлялось это повешенье. Оно могло выполняться двумя способами. Первый заключается в том, что Телемах с помощью Евмея и Филойтия привязал один конец веревки к столбу. Затем наделал на ней петли, просунул в каждую петлю голову женщины и сильно натянул другой конец…

— Короче говоря, эти женщины висели на веревке, как рубашки в европейской прачечной.

— Вот именно. Второй способ сводится к следующему: как и в первом случае, один конец веревки привязывается к столбу, а другой конец закрепляется высоко под сводом. К этой туго натянутой веревке прикрепляется еще несколько веревок. На них делают петли, надевают их женщинам на шею и в какой-то момент выталкивают подставки у женщин из-под ног.

— Для наглядности будет уместным вспомнить, скажем, о том, как висят на веревочной шторе круглые фонарики.

— Мне никогда не приходилось видеть круглый фонарик, поэтому я ничего не могу сказать по этому поводу, но если предположить, что таковые действительно существуют, то они-то, наверное, и подойдут… Итак, попытаемся доказать, что с точки зрения законов механики первый случай никак не мог иметь место.

— Интересно, — сказал Мэйтэй.

— Угу, интересно, — согласился с ним хозяин.

— Вначале предположим, что женщины были подвешены на равном расстоянии друг от друга. Через a1, a2… a6 обозначим углы, образуемые веревкой с линией горизонта, T1, T2… T6 примем за силы, действующие на каждую часть веревки. Через Т = Х обозначим силу, действующую на веревку в самой нижней ее части. W — вес женщин, запомните это. Ну как, понятно?

Мэйтэй с хозяином переглянулись и ответили:

— В основном понятно.

Однако это «в основном» было сказано совершенно произвольно и отнюдь не означало, что то же самое можно будет сказать и о других слушателях.

— Итак, на основании известной вам теории равновесия для многоугольников получаем следующие двенадцать уравнений:

T1 cos a1 = T2 cos a2

T2 cos a2 = T3 cos a3…

— Вероятно, достаточно формул, — грубо прервал его хозяин.

— Но ведь суть доклада именно в этих уравнениях. — Кангэцу-кун был страшно обескуражен. Мэйтэй тоже выглядел несколько смущенным.

— Раз в этом вся суть, — сказал он, — то, может, вернемся к ним позже?

— Если опустить эти формулы, то и все мое исследование, на которое я затратил столько сил, пойдет насмарку…

— Да чего ты стесняешься, выбрасывай поскорее, — спокойно произнес хозяин.

— Ну что ж, будь по-вашему, но только зря это.

— Вот теперь хорошо, — к моему несказанному удивлению, захлопал в ладоши Мэйтэй.

— Перейдем к Англии. Упоминание в «Беовульфе» [57] слова «галга», то есть «виселица», позволяет думать, что смертная казнь через повешение, несомненно, была введена уже в ту эпоху. Согласно Блэкстону [58] , если приговоренный к повешению преступник почему-либо не умирал на виселице, он должен был подвергнуться этому наказанию вторично, но, как ни странно, в «Петре Пахаре» [59] встречается такая фраза: «Каким бы ни был злодей, нет такого закона, чтобы вешать его дважды». Неизвестно, кто из них прав, но есть немало примеров, когда из-за нерадивости палача преступник не мог умереть сразу. В тысяча семьсот восемьдесят шестом году состоялась казнь через повешение знаменитого преступника Фицджеральда. Однако по странному стечению обстоятельств в тот момент, когда выбили подставку у него из-под ног, веревка оборвалась. Начали все снова, но на этот раз веревка оказалась слишком длинной, ноги преступника коснулись земли, и он снова остался жив. И только на третий раз, уже с помощью зрителей удалось довести дело до конца.

— Дальше, дальше, — внезапно оживился Мэйтэй. Даже хозяин проявил какие-то признаки заинтересованности.

— Вот уж действительно смерть не берет, — проговорил он.

— Еще одна интересная деталь: говорят, что у повешенного увеличивается рост ровно на сун [60] . Здесь не может быть никакой ошибки, врачи точно измерили.

— Это что-то новое. Взяли бы да повесили на минутку, скажем, Кусями-куна, глядишь, он подрос бы на целый сун и стал бы таким же, как все остальные люди, — сказал Мэйтэй и оглянулся на хозяина. А тот вопреки ожиданиям с очень серьезным видом спросил:

— Кангэцу-кун, были такие случаи, когда люди вырастали на целый сун и после этого?

— Такое совершенно исключено. Дело в том, что в таком положении у человека вытягивается спинной мозг, короче говоря, тело не просто удлиняется, а в нем происходят разрывы.