Гувер уже при жизни стал памятником, и не только самому себе, но и всей системе, на страже которой он стоял почти полстолетия. В отличие от статуи Свободы, этот памятник не посещался людьми. Он сам наведывался к ним с ордером на арест или обыск, с металлическими наручниками или подслушивающими устройствами. В его руках была полицейская дубинка, а не факел. Он не светил вам. Он вас просвечивал…

Приход весны в Вашингтон возвещают не только ласточки. Долгие годы столичные старожилы ориентировались и по иным приметам. Обычно каждое утро на углу 10-й стрит и Конститюшн-авеню тормозил бронированный «кадиллак» с пуленепробиваемыми стеклами. Он был настолько тяжел, что под его изящным капотом пришлось установить мотор самосвала. Из «кадиллака» выходили два джентльмена. Оба в пальто несколько старомодного покроя и широкополых фетровых шляпах. Тот, что повыше и погрузнее, — Эдгар Гувер. Второй джентльмен — пониже и постройней, — его правая рука, первый заместитель директора ФБР Клайд Толсон. Когда в столице наступала весна, джентльмены, выходившие из бронированного кентавра — помеси лимузина с самосвалом, шагали к зданию министерства юстиции без пальто, в соломенных шляпах времен тридцатых годов. На них были темные строгие костюмы, из нагрудных карманов которых выглядывали аккуратные треугольники белых платков. Джентльмены двигались со скоростью замедленной киносъемки. Впереди Гувер, позади Толсон, почтительно соблюдавший дистанцию в полтора шага. Ровно в девять утра пара в соломенных шляпах исчезала в министерском подъезде. С этой минуты можно было считать, что весна пришла, независимо от того, какое число показывал календарь и на каком делении застывал ртутный столбик термометра.

Времена года сменяют друг друга. Но Гувер был несменяем. Кто сочтет, сколько раз он посрамил пророков, предсказывавших его скорую отставку? Гувер неизменно заставлял их съедать свои шляпы, будь то фетровые или соломенные[9]. В 1964 году, когда шеф ФБР готовился отметить критический для любого американского служащего день рождения — семидесятилетие, президент Джонсон издал специальный указ, где говорилось, что «в интересах общества» правило об автоматической отставке, наступающей с окончанием седьмого десятка, на Гувера распространено не будет. (Точнее, речь шла не об автоматической, а о принудительной отставке. Обычно в США государственные служащие уходят на покой в шестьдесят пять лет. В семьдесят лет их «уходят».) Один из вашингтонских телевизионных обозревателей острил: «Ходят слухи, что президент Джонсон собирается сместить Гувера. Однако Гувер пока не сообщал, не намерен ли он сам сместить Джонсона!»

1 января 1970 года Джону Эдгару Гуверу исполнились семьдесят пять лет. По Вашингтону вновь поползли слухи о его отставке. Ничего подобного, однако, не произошло. На следующий день Эдгар Гувер прибыл как обычно, на работу в бронированном «кадиллаке». Он поднялся к себе в кабинет и величественно взошел на директорский трон. Начался крестный ход подобострастной депутации федеральных агентов. Прежде чем пожать руку своему принципалу, каждый старательно вытирал ладони чистым носовым платком. Таков был порядок, издавна заведенный в ФБР. Всесильный шеф американской охранки панически боялся подхватить гриппозную или какую-либо еще инфекцию. Ведь его здоровье было священно и неприкосновенно! Он оберегал Америку от иных бацилл. Разумеется, не с помощью чистых носовых платков.

Вместо поздравительного адреса подчиненные поднесли шефу пахнущий типографской краской ежегодный доклад о деятельности возглавляемого им департамента. Прищурив недреманное око, Джон Эдгар Гувер с еле скрываемым наслаждением впитывал победную музыку слов, в подборе и редактировании которых принимал самое непосредственное участие. В докладе говорилось: «Операции ФБР достигли в прошедшем году новых вершин практически во всех аспектах…» Вскарабкавшись на эти вершины, Гувер заявил депутации федеральных агентов, что он будет возглавлять ФБР так долго, как только позволит здоровье, на которое он, слава богу, не жалуется.

Президента Джонсона связывали с Гувером тесные личные отношения еще задолго до того, как выстрел а Далласе обеспечил ему прописку в Белом доме. В течение многих лет они были соседями, жили на одной улице в Вашингтоне, ходили друг к другу в гости. Сразу же после воцарения Джонсона в Белом доме Гувер назначил своим связным при президенте Дика Делоха, третьего человека в ФБР и тоже личного друга Джонсона. Президент и шеф охранки сносились между собой через голову министра юстиции Николаса Катценбаха, являвшегося формально начальником Эдгара Гувера. Рассказывают, что особой популярностью у Джонсона пользовались «рапорты-сплетни», в которых директор ФБР докладывал об интимных подробностях личной жизни политических деятелей включая членов кабинета. «Мало найдется людей, способных удержаться от соблазна заглянуть в подобные доклады», — писал журнал «Нью-Йорк таймс мэгэзин». Во всяком случае, президент Джонсон к их числу не принадлежал.

Будучи осведомленным об особых отношениях между президентом и директором ФБР, Катценбах добился для себя лишь одной «привилегии» — не просматривать и не санкционировать «рапорты-сплетни». Хорошо зная невечность президентов и несменяемость Гувера, министр юстиции не желал марать рук, опасаясь, что впоследствии его могут сделать козлом отпущения. Он настоял на том, чтобы рапорты снабжались грифом «Лично для президента», и на этом основании не заглядывал в них, держась подальше от, греха.

Несмотря на то что формально ФБР считается одним из департаментов министерства юстиции, по существу, это государство в государстве, глава которого подчиняется лишь президенту. «Я мог заставить этих парней (то есть федеральных агентов) сделать все, что нам заблагорассудится, — говорит по этому поводу штатный сотрудник Белого дома, исполнявший долгое время роль связного при ФБР, — ибо они знали, что приказ исходит от самого президента. По одному слову Гувера (через которого передавался этот приказ) они делали все, что угодно».

В качестве примера можно привести использование Джонсоном аппарата ФБР для вмешательства во внутренние дела Доминиканской Республики. Форматно Федеральное бюро расследований не имеет права заниматься разведывательной деятельностью за пределами Соединенных Штатов. Тем не менее Гувер по личному приказу Джонсона поручил своим агентам сфабриковать «свидетельства о коммунистическом заговоре», чтобы тем самым сначала спровоцировать, а затем оправдать интервенцию американских вооруженных сил.

Президент Джонсон и Гувер оказывали друг другу и «мелкие» услуги, так сказать, в личном плане. Директор ФБР проявил несвойственную ему сдержанность в разоблачении темных махинаций Бобби Бейкера, помощника Джонсона, в бытность его лидером демократического большинства в сенате. Президент в долгу не остался. Б другой раз ФБР было поручено расследовать проникновение организованной преступности в игорные дома Лас-Вегаса. Гувер приказал установить подслушивающие аппараты во всех казино, за исключением тех, которые принадлежали его дружку Дель Уэббу. Слух об этом дошел до президента. Гувера вызвали в Белый дом. Оправдывая свое решение, он заявил, не моргнув глазом, что преступная организация «Коза ностра» владеет всеми казино в Лас-Вегасе, кроме игорных домов Дель Уэбба. Президент Джонсон «поверил» ему.

Отношения между предшественником Джонсона на посту президента Джоном Кеннеди и директором ФБР носили более официальный характер. Однажды по просьбе своего брата Роберта, занимавшего пост министра юстиции и считавшегося непосредственным начальником Гувера, Кеннеди пригласил «икону американизма» отобедать с ним. По словам очевидцев, «икона» ошарашила президента длиннейшим монологом о «коммунистической опасности». У Кеннеди пропал аппетит. «Я ни за что в жизни не соглашусь подвергнуть себя вторично подобному испытанию», — говорил впоследствии президент. С тех пор Кеннеди и Гувер уже не обедали вместе.