— Н-да… Засада… — пробормотал Ворон, подумал и принял решение: — Да и хрен с ним, пусть остается здесь.

— Сорвется, как только мы уйдем, — разумно предположил Зубок.

— Не сорвется, — усмехнулся Ворон. — Есть у меня кое-что. Подарок кореша из Йолы. Вы с Годэном идите вперед, а я вас догоню.

— Лады.

Но прежде чем уйти, разбойники навязали факелов. Тем временем Ворон насобирал сушняка и поджог его, затейливо взмахнув рукой.

Вот даже как?! А он, оказывается, маг! И не просто маг, а по ходу маг в законе.

Первым в пещеру отправился Годэн, сжимавший в одной руке факел, а в другой топор. За ним последовал Зубок, несший запас примитивных светильников.

— Не задерживайся долго, стремно как-то, — попросил коротышка мага.

— Пять сек, — пообещал Ворон и, как только кореша скрылись в пещере, достал из своего мешка розовый кристалл, осмотрелся, вышел на середину поляны и обухом топора вбил его на половину в промерзшую землю. Потом полил его водой из фляги. И лишь после этого посмотрел на меня, заметил, что я пришел в себя, и сказал:

— Мы прогуляемся в подземелье, а ты посиди пока здесь. Вернемся — выведешь нас из леса — потом и рассчитаемся. Лады? И не вздумай сделать ноги — у тебя все равно не получится. Видишь этот кристалл? Его устанавливают на йоланских рудниках и каменоломнях, чтобы каторжники не разбежались. — Только сейчас я заметил, что Ворон, оказывается, может говорить и по-человечески, когда рядом с ним нет его дружков. — У него внешний радиус действия двадцать метров, а внутренний пять. То есть, в этом промежутке можешь перемещаться, куда угодно. А вздумаешь выйти за границу, не имея при себе второго кристалла, — он показал мне другой кусок минерала нежно-голубого цвета, — пожалеешь… Я тут тебе костерок развел и дровишек припас, чтобы не замерз. А здесь, — он кинул мне мой же мешок, — кое-какая еда.

— Спасибо, — пробормотал я.

Он развернулся, сунул в карман голубой кристалл, взял наизготовку арбалет и скрылся в пещере.

Наконец, я остался один. Полежал еще малеха, пока не прекратилось головокружение. Ноги все еще плохо держали, но нужно было вставать. От костра, конечно, веяло теплом, Однако земля была ледяной. Бок онемел от холода.

Как бы воспаление легких не схватить…

Говорят, дурак учится на своих ошибках. Наверное, но я не обязан верить всяким проходимцам. К тому же я прекрасно понимал, что платить мне никто не станет. Хорошо еще, если живым оставят. Но скорее всего, пристукнут здесь же, на поляне — сюда все равно никто не сунется.

Нужно было делать ноги. Подхватив узелок с едой, я, озираясь на кристалл, направился к лесу.

Двадцать метров, говоришь…

Ворон не врал — уже после первых шагов меня скрутило так, что я рухнул на землю и заорал от нестерпимой боли. Такое впечатление, будто тело попало под пресс. Кроме того мышцы сковало судорогой и я едва мог пошевелиться. Чисто из упрямства и я попытался доползти до леса, но, преодолев всего несколько сантиметров, вынужден был сдаться — боль была невыносимой.

Кое-как я выбрался на безопасный участок и долго отлеживался, приходя в себя.

Чтоб тебе так же корячиться всю оставшуюся жизнь, колдун хренов!

Немного оклемавшись, я попытался пойти другим путем, и стал пробираться к кристаллу.

Но, как и обещал Ворон, метров за пять до торчавшего из промерзлой земли минерала, меня снова скрутило, пожалуй, даже похлеще, чем в первый раз. Но теперь я не стал выделываться и быстро — насколько это было возможно в моем состоянии — вернулся в безопасную зону.

Выходит, придется ждать возвращения разбойной троицы?!

Я сник, понимая, что крепко влип.

Немного посидев у костра, я решил устроиться поудобнее, раз уж все равно отсюда не выбраться. Нужно было собрать какую-нибудь подстилку — не на голой же земле сидеть. Еловые лапы подойдут вполне. Но стоило мне приблизиться к ближайшей ели, как меня снова начало прессовать. Превозмогая боль, я все же умудрился сломать несколько ветвей, вернулся к костру и, усевшись на лапник, немного перекусил, чем Ворон послал…

Прошел час. Горе-кладоискатели не спешили возвращаться. Меня это не удивляло. В былые времена некоторые данжены, протянувшиеся на многие километры, приходилось обследовать сутками. Чаще всего путь был нелегок и тернист. Под землей скрывались настоящие лабиринты. Некоторые места было невозможно преодолеть без специального снаряжения. Так что я не удивлюсь, если они не объявятся и к утру. А может и вовсе никогда. Почему-то этот факт меня совсем не огорчал.

Я сначала сидел, любуясь неповторимым танцем огненных язычков и время от времени подбрасывая в костер сухие ветки. Потом улегся, пытаясь заснуть. Но сон не шел. Снова уселся и долго пялился на огонь. Наконец, не заметил, как задремал. И был разбужен…

Даже не знаю, что именно вырвало меня из короткого забытья. То ли дурной сон, то ли крик ночной птицы.

Крик… Точно, это был крик. Я понял об этом, когда он повторился вновь. Протяжный, полный боли и животного страха. Но кричала не птица. Птицы не умеют ТАК кричать. И доносился этот вопль не со стороны леса, а из дышавшей холодом пещеры посреди ледяной поляны.

Я почувствовал, как волосы зашевелились на моей голове, а тело покрыла гусиная кожа.

Это кричал человек. Я даже мог поклясться, что узнал этот голос. Кричал, несомненно, Зубок. Долго, протяжно, жутко.

Вдруг крик оборвался, и над поляной повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догоравших веток и бешеным стуком моего сердца.

Не припомню, чтобы мне когда-нибудь было так страшно, как в тот момент. Мне стоило неимоверных усилий повернуть голову в сторону пещеры. И словно оскверненная моим взглядом, ледяная глотка дохнула на меня холодом, от которого подтаявшая вокруг костра земля мгновенно затянулась причудливым ледяным узором, а само пламя затрепетало, съежилось, готовое погаснуть.

И СТРАХОМ.

Первобытным диким ужасом, заставляющим великих ораторов мычать, а героев мочиться в штаны.

Меня же сковало так, что я даже дышал с трудом. Так вот и сидел, уставившись выпученными от страха глазами на чернеющий проем входа в пещеру.

Я не сразу понял, что к привычным уже звукам добавилось еще что-то мимолетное, едва различимое. Но постепенно новый звук становился все громче и отчетливее. И я, наконец, понял, что это такое. Шаги. Торопливые, сбивчивые. И дыхание — тяжелое, прерывистое, хриплое. Кто-то спешил покинуть пещеру. Бежал, сломя голову, падал, поднимался, стонал, рычал и шмыгал носом.

А потом тишину разорвал очередной нечеловеческий вопль. Такой громкий и четкий, словно кричавший находился всего в нескольких шагах от костра. А когда он смолк, я различил довольное утробное урчание. Кто бы это ни был, но уж точно не человек.

И он был совсем рядом.

Я попытался подняться на ноги, но у меня не получилось. Замерз неимоверно, да и СТРАХ, почти что осязаемый на ощупь, лишил последних сил. Кое-как перевалившись на брюхо, я стал пятиться назад, не отрывая взгляда от входа в пещеру. Казалось, если я отведу глаза, может случиться что-то непоправимое.

Со стороны это, должно быть, выглядело очень забавно, но мне было не до смеха. Каждой клеткой своего промерзшего организма я чувствовал исходившую из пещеры опасность. И пытался уцелеть любой ценой.

Вблизи ели почувствовалось влияние кристалла, но ЭТА боль была ничто по сравнению с тем, ЧТО меня ожидало, если я не спрячусь. В этом я был уверен.

Подо мной затрещали сминаемые еловые лапы. Но я продолжал ползти, пока не уперся в ствол. Только теперь, когда мое дрожащее от страха и «давления» кристалла тело оказалось укрытым густой хвоей, я рухнул наземь и притих.

Сквозь прорехи в ветвях я мог видеть поляну, почти потухший костер и вход в пещеру. Я видел, как из нее вывалился человек. Узнать в нем прежнего Зубка было очень сложно. Изодранная, словно располосованная бритвой одежда, окровавленное лицо, с которого кожа свисала лоскутами, вырванный клок волос на темени… Жуткое зрелище. Причем дважды, если учесть, что он все еще был жив. Шатаясь, он выпал из пещеры, сделал несколько нетвердых шагов в направлении костра и плашмя рухнул на землю.