Немного отдохнув, я поднялся и шагнул в проход.

Высота разлома позволяла выпрямиться во весь рост. Но выступы и завалы серьезно препятствовали продвижению. Часто приходилось извиваться, чтобы обогнуть тот или иной каменный нарост и перебираться через преграды. Временами проход расширялся настолько, что я мог спокойно вытянуть в стороны руки. А иногда, наоборот, сужался до такой степени, что приходилось снимать сумку и протискиваться боком, царапая «камни крови» о скалы. Пару раз мне показалось, что я основательно застрял. С трудом удалось погасить панику, восстановить дыхание и медленно, по миллиметру протолкнуться вперед. Но больше всего нервотрепки доставили мне провалы, разверзавшиеся на моем пути. Некоторые были неглубоки, и, спустившись на дно, я перебирался на противоположную сторону. Другие же чернели бездонной пропастью и их приходилось перепрыгивать или обходить вдоль стены по узкому выступу. Сердце готово было вырваться из груди, когда под ногами трещал камень, и вниз летели тонкие осколки. Однажды мне показалось, что кто-то схватил меня за сумку и резко дернул назад и вниз. Я пошатнулся, несколько долгих секунд опасно балансировал ни истончившемся выступе, но потом все же приник к стене, вцепившись вспотевшими пальцами в неровности. Мне понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя и продолжить путь.

Как и следовало ожидать, шарик погас в самый неподходящий момент. Я перепрыгивал через провал и только оттолкнулся от края, как стало совсем темно. Я летел, понятия не имея, куда упаду: то ли на противоположный выступ, то ли в пропасть. Это было на самом деле страшно. Целое мгновение я думал, что все-таки промахнулся, и тут неожиданно ноги наткнулись на препятствие. Колени подогнулись, и я упал на камни, дыша тяжело, как финишировавший марафонец.

Пришлось доставать из сумки одного из светлячков-иллюзионистов. Это, конечно, был не самый лучший источник света. Слишком тусклый, так что приходилось сбавить скорость и идти, аккуратно ощупывая ногами пол, а свободной рукой пространство вокруг головы. Хорошо еще, что жук вел себя смирно, не пытался ни удрать, ни затуманить мне мозги. Преодолевая самые опасные места, мне приходилось помещать его на плечо, чтобы освободить обе руки. Жук оказался паинькой.

Я уже давно усомнился в том, что выбрал правильное направление. На пути к пещере с чудовищным «Хоботом» не было ТАКИХ препятствий. Но и возвращаться не было смысла: мне ни за что не забраться по стене ко второму ходу. Поэтому я шел и молил об одном из двух: или добраться до выхода, или в конце концов упереться в непроходимую преграду, чтобы расставить все точки над «е».

И момент истины наступил, когда трещина начала уменьшаться в размерах. Стало настолько тесно, что сначала пришлось пригнуться, а потом и вовсе опуститься на колени. Тем не менее, я упрямо полз дальше. Когда плечи перестали помещаться между скал, я повернулся боком и в таком вот неестественном положении продирался вперед. Даже не знаю, что питало мою уверенность в том, что я на правильном пути: то ли природное упрямство, то ли… все усиливающееся дуновение ветерка, трепавшего торчавшие во все стороны волосы.

Последние метры я прополз червем, толкая перед собой сумку, на которой сидел светлячок. А потом давление стен исчезло и, задрав голову, я увидел звездное небо. Ошалев от радости, я хотел было заорать во все горло, но тут совсем рядом кто-то приглушенно закашлял.

Могу поклясться, что это была не Тера. И уж, конечно, не большая черная кошка. Кашлем давился мужчина. И он стоял где-то рядом.

И не один.

— На, хлебни, — прозвучал второй голос под аккомпанемент кашля.

На мгновение стало тихо, потом послышались глотки, протяжное сопение, сиплое «Ух-х-х, хороша!» и снова наступила тишина.

Я понятия не имел, кто эти люди: охотники на привале? разбойники, поджидающие жертву? путники, остановившиеся на ночлег? Поэтому не стал лезть на рожон. Первым делом я спрятал жука в сумку, чтобы не выдать свое присутствие. Запоздало, конечно, но я был уверен, что они меня пока что не заметили, так как я находился выше и за выступом скалы. Я тихо подполз к краю и глянул вниз. Темно, никого и ничего не видно. Чувствительно тянуло дымом, но огня не было. Да и мужики притихли, слившись с ночным мраком.

Ну и черт с ними. Мне нужно было спускаться вниз и возвращаться в пещеру, где спали девушка и пантера.

Знать бы еще, в какую сторону идти…

И только я начал отползать от края выступа, как где-то внизу и в стороне зашуршал гравий, и послышалось приглушенная ругань.

Я затаился.

А мужики подо мной наоборот оживились.

— Стой, кто идет? Замри! — рыкнул один из них.

Внезапно внизу стало светло. Спустя мгновение из-под скалы вылетел факел и упал на землю в десятке метров.

— Подойди к огню, а то стрельну! — сказал второй.

— Я те стрельну! — проворчал кто-то из темноты. — Я тебе твой арбалет в ж… сам знаешь, куда засуну.

— Дядька Гонс, ты, что ли? — промямлил басок из-под скалы.

— Нет, твоя мамочка пришла утереть тебе сопли, — ответил тот, и вышел на свет.

Он наклонился, поднял факел и осветил свое лицо, скорчил страшную рожу, и, громко зарычав, пошел к скале.

Насколько можно было разглядеть при свете трепещущего на ветру пламени, это был дородный мужчина лет пятидесяти, не толстый, но крупный, с пышной, окладистой бородой, копной курчавых рыжих волос, с красным лицом, крупным, словно разбухшим носом и толстыми губами. Одет он был в просторную куртку и широкие штаны из кожи. На плече висела большая сумка, раздутая содержимым. За спиной — лук и колчан со стрелами, на поясе широкий охотничий нож.

— Дядька, ты чего ночью за пределами лагеря делаешь? — послышался обиженный голос.

— Глупый ты, молодой. Вот сменишься ты скоро, пойдешь спать. Утром проснешься, жрать затребуешь. И тебе подадут миску каши с нежным мясом вот этих ушастых.

Что-то глухо посыпалось на землю. Я выглянул из-за выступа и при свете факела увидел россыпь заячьих тушек.

— На охоте я был, молодой, — устало пояснил дядька Гонс. — Еще вчера — теперь уже позавчера — ушел. Зато вон сколько дичи добыл. Учитесь, пацаны, пока дядька жив.

— Это ты кстати, дядька, зайцев настрелял! — обрадовался один из собеседников охотника — парнишка лет двадцати пяти, с жидкой бородкой, в кольчуге, со щитом, украшенным найрованским гербом, и мечом на поясе. — Жратвы в лагере совсем не осталось. Бобус со своими людьми ходил в горы по утру. Говорят, подстрелили козла, но он в расселину упал, не достать…

— Брешет, шельмец! — уверенно заявил Гонс. — Бобус не то, что в бегущего козла — в стоящую корову с пяти шагов не попадет.

— Так или иначе, а в дозор мы пошли на голодное брюхо, — вздохнул второй мужчина лет тридцати пяти. Судя по хриплому голосу, это его душил кашель. Он был тощ, высок, усат, плешив. Так же, как и его напарник, в кольчуге. Из оружия — направленный в землю арбалет в руке и нож на поясе. — Даже каша закончилась.

— Если хочешь, я покормлю тебя грудью, — предложил Гонс.

— Лучше уж я потерплю до утра, когда будут раздавать жареную зайчатину, — проворчал дозорный.

— Это кому как повезет. Зайцев дюжина, а вас сорок рыл. На всех не хватит.

— Завтра обещали подбросить провиант из Привратной крепости, — обнадежил молодой. — Хоть нормально поедим.

— Ага, сухарей да солонины, — продолжал брюзжать его старший товарищ. — Нет уж, я лучше свежей зайчатины отведаю.

— А у вас что нового? — спросил Гонс, сметив тему. — Долго еще здесь торчать? А то живности в округе почти не осталось, охотиться не на что. За этими косыми пришлось два дня бегать. А дальше только хуже будет.

— Сегодня гонец с запада приезжал. Говорят, скоро уже пойдем на Орлиное Гнездо, — сказал молодой, и особой радости в его голосе я не услышал.

— Там-то вам задницу и надерут! — усмехнулся Гонс.

— Еще посмотрим, кто кому! — заносчиво ответил тощий.

— Дурашка! — фыркнул Гонс. — Там одних Проклятых полтыщи. А среди них и воины, и маги, и магии целый воз. Да и саму крепость — поди возьми.