— Наконец-то! — прошептал тот, и лицо его вдруг просияло, он тоже положил счет на стол.

Шонар, Коллин и Родольф с тревогой наблюдали эту сцену.

— Раз вы бургундец, сударь, вы не откажетесь побеседовать со своим земляком, — сказал Марсель.

Он взял бутылку старого макона, пробка вылетела, и хозяину был подан полный бокал.

— Превосходное вино! — заметил тот. — Никогда еще не пил такого.

— У меня там дядя, вот он и присылает мне время от времени несколько корзин.

Хозяин встал и уже протянул было руку к монетам, но Марсель снова отвлек его.

— Не откажите еще разок выпить со мной, — сказал он и снова наполнил бокал кредитора, приглашая его чокнуться со всеми четырьмя богемцами.

Хозяин не посмел отказаться. Осушив бокал, он поставил его на стол и снова собрался было взять деньги, как вдруг Марсель воскликнул:

— Сударь! Мне пришла замечательная мысль. Сейчас я чуточку разбогател. Дядя прислал мне из Бургундии немного больше обычного. Боюсь, как бы не растратить зря эти деньги. Сами знаете, молодежь легкомысленна… Если вы не возражаете, я заплачу вам за три месяца вперед.

Тут он взял еще шестьдесят франков, но уже серебром и добавил их к трем луидорам, лежавшим на столе.

— В таком случае я дам расписку и за будущий срок, — сказал хозяин. — Бланки при мне, — добавил он, вынимая бумажник. — Сейчас я заполню еще один и поставлю соответствующую дату. «Право же, очаровательный жилец», — думал он, не сводя глаз со ста двадцати франков.

Услышав такое предложение, товарищи перестали понимать тактику Марселя и в недоумении замерли на месте.

— Но камин дымит. Это крайне неприятно.

— Что же вы не сказали мне раньше? Я вызвал бы трубочиста, — проговорил хозяин, не желая оставаться в долгу. — Завтра же пришлю мастеров.

Написав вторую расписку, он присоединил ее к первой, пододвинул их к Марселю и снова потянулся к стопке монет.

— Вы и представить себе не можете, как эти деньги мне кстати, — сказал он. — Мне надо заплатить за ремонт дома… и я был в крайне затруднительном положении.

— Весьма сожалею, что заставил вас немного подождать, — сказал Марсель.

— Ничего, ничего… Господа, честь имею… И он снова протянул руку.

— Позвольте, позвольте, мы еще не кончили. Знаете поговорку: вино откупорено…

И он опять налил хозяину.

— Значит, надо пить.

— Святая истина! — сказал тот и из вежливости снова сел.

Тут Марсель выразительно посмотрел на приятелей, и те догадались, к чему он клонит.

Между тем хозяин начал как-то странно вращать глазами. Он стал раскачиваться на стуле, рассказывать игривые истории и, когда Марсель попросил его сделать кое-какой ремонт, пообещал роскошно оклеить его квартиру.

— Тяжелую артиллерию — вперед! — шепнул художник Родольфу, указывая на бутылку рома.

После первой рюмочки рома хозяин спел такую песенку, что даже Шонар покраснел.

После второй он поделился своими супружескими невзгодами. Жену его звали Еленой, и это дало ему повод сравнить себя с Менелаем.

После третьей он ударился в философию и изрек несколько афоризмов, вроде следующих:

«Жизнь — быстротекущая река».

«Не в деньгах счастье».

«Человек — сосуд скудельный».

«Ах, любовь, любовь! Что это за упоение!»

Избрав Шонара наперсником, он поведал ему о своей тайной связи с некоей девушкой по имени Эфеми, для которой он купил шикарную обстановку. И он так подробно описал эту особу и ее простодушные ласки, что Шонара начали терзать подозрения. Но когда хозяин вынул из бумажника и показал ему письмо, подозрения сменились твердой уверенностью.

— О небо! — вскричал Шонар, бросив взгляд на подпись. — Жестокая! Ты пронзаешь мне сердце кинжалом!

— Что с ним такое? — воскликнули богемцы, удивленные столь непривычными для Шонара выражениями.

— Смотрите, — сказал тот. — Письмо Феми. Взгляните на эту кляксу вместо подписи.

И он пустил письмо по кругу. Оно начиналось так: «Мой толстенький барбосик…»

— Барбосик — это я, — пояснил хозяин и хотел было встать, но из этого ничего не вышло.

— Отлично! — заметил наблюдавший за ним Марсель. — Он бросил якорь.

— Феми! Жестокая Феми! — Шонар. — Как ты огорчаешь меня!

— Я снял для нее квартирку на улице Кокнар, дом номер двенадцать, — сказал хозяин. — Квартирка — прелесть… Обошлась не дешево… Но искренняя любовь дороже денег, да к тому же у меня двадцать тысяч ренты… Просит денег, — продолжал он, взяв письмо обратно. Радость моя! Отдам ей вот эти…— И он потянулся к деньгам, приготовленным Марселем. — Смотри-ка! — удивился он, шаря по столу. — Где они?

Деньги сгинули.

«Порядочный человек не должен потакать такому предосудительному поведению, — решил Марсель. — Совесть и нравственные принципы не позволяют мне вручить квартирную плату этому развратному старику. Не стану платить. По крайней мере, избегну угрызений совести. Но что за нравы! Такая плешь — и вдруг…»

Тем временем хозяин все больше и больше пьянел, теперь он обращался с громогласными, бессмысленными речами к бутылкам.

Он находился у богемцев уже два с лишним часа, жена его стала беспокоиться и послала за ним служанку. При виде хозяина та воскликнула, всплеснув руками:

— Что вы сделали с моим хозяином!

— Ничего, — ответил Марсель. — Он пришел к нам за деньгами, а денег у нас не оказалось, поэтому мы попросили его подождать.

— Но ведь он напился вдрызг, — сказала служанка.

— У нас он только чуточку добавил, — возразил Родольф. — Придя сюда, он сказал, что был у себя в погребе, наводил там порядок.

— И его так развезло, что он хотел оставить расписки, не получив денег, — продолжал Коллин.

— Передайте их хозяйке, — сказал художник, вручая ей расписки. — Мы люди честные и не хотим воспользоваться тем, что он клюкнул.

— Боже мой, что скажет хозяйка! — ужаснулась служанка и потащила старика, который еле держался на ногах.

— Наконец-то! — вырвалось у Марселя.

— Завтра опять придет, — сказал Родольф. — Он видел деньги.

— Пусть приходит, — возразил художник, — я пригрожу ему, что сообщу жене о его связи с Феми, и он сразу же согласится на отсрочку.

Когда хозяин убрался, друзья снова взялись за стаканы и трубки. Один только Марсель еще не совсем захмелел. При малейшем шуме на лестнице он бросался к двери. Но никто из поднимавшихся не доходил до верхнего этажа, и художник всякий раз возвращался на свое место у камина. Пробило полночь, а Мюзетты все еще не было.

«Может быть, мое письмо не застало ее. Она найдет его поздно вечером, когда вернется домой, и придет ко мне завтра, камин еще будет топиться. Не может быть, чтобы она не пришла! Итак, до завтра», — и он уснул, прикорнув у огня.

В то самое время, когда Марсель засыпал, мечтая о ней, Мюзетта выходила от своей подруги, где она немного засиделась. Мюзетта была не одна, ее провожал молодой человек. У подъезда его ждала коляска, в которую они оба и сели. Лошади помчались.

У мадам Сидони продолжали играть в ландскнехт.

— Куда же делась Мюзетта? — вдруг спохватился кто-то.

— Куда делся птенец Серафен? — подхватил другой. Мадам Сидони рассмеялась.

— Они удрали вместе, — сказала она. — Вот потеха!

Что за причудливое создание эта Мюзетта! Представьте себе…

И она рассказала гостям, что Мюзетта чуть не поссорилась с виконтом Морисом и уже направлялась к Марселю, но на минутку забежала к ней и познакомилась здесь с Серафеном.

— Я сразу же кое-что приметила, — добавила Сидони, — и весь вечер наблюдала за ними. Этот юнец не промах. Словом, — продолжала Сидони, — они недолго думая удрали, и теперь их с собаками не сыщешь. Во всяком случае, забавная история, подумать только, ведь она без ума от своего Марселя!

— Если она от него без ума, то зачем же ей Серафен, ведь он почти ребенок? У него еще никогда и любовниц-то не было, — сказал какой-то" молодой человек.

— Она хочет научить его грамоте, — заметил журналист, всегда глупевший от проигрыша.