Искать себе врагов прямых, как солнце юга,

Открытых, царственных — не велика заслуга:

Как можно требовать, дружище, от врага,

Чего не требуют обычно и от друга?

Напрасно, старина, в мечтании прелестном

Ты мыслишь о враге прямом, открытом, честном.

Крепись! Бери его таким, каков он есть:

Злым, хищным, маленьким, тупым… Неинтересным…

И враг же у тебя! Отвага в честном взгляде,

Лежачего не бьёт, не подкрадётся сзади…

Послушай! Вот тебе пяток моих друзей,

Но этого врага — отдай мне, Бога ради!

Я недругу за ложь коварством не плачу,

Но нежность к недругу мне вряд ли по плечу.

Стараюсь поступать, как долг повелевает.

Позволь хоть чувствовать мне так, как я хочу!

С ним ладишь, кажется, а он грозит борьбой.

Но другом скажется, когда объявишь бой.

Ни дружбы, ни вражды, скотина, не выносит!

Нет, не таких врагов искали мы с тобой.

У деда моего был, сказывают, враг,

В раздоре — золото, сокровище для драк:

Не сразу нападёт, а крикнет: «Защищайся!»

Никто, никто уже теперь не крикнет так!..

Честность работает. Мудрость вопросы решает.

Зависть — одна лишь! — досуга себя не лишает.

Ах! Не трудом же назвать неустанное рвенье,

С коим она и труду и таланту мешает.

Даже завидуя гению, зависть ленива,

Даже завидуя диву труда — нерадива,

Даже завидуя доброму делу — злонравна,

Даже завидуя правде — коварна и лжива.

Будь осторожен! Завидуя славной судьбе

Славного брата, — по скользкой же ходишь тропе!

Сам рассчитай: посягнувши на всю его славу,—

Все его подвиги делать придётся тебе.

Где та гора, что завистники встарь своротили?

Где те моря, что завистники вплавь переплыли?

Очень бы я почему-то услышать хотела

Истину ту, что завистники миру открыли!

Люди всему позавидуют, надо — не надо.

Если вы Гойя — завидуют горечи взгляда,

Если вы Данте — они восклицают: «Ещё бы!

Я и не то сочинил бы в условиях ада!»

«Хочешь ли видеть собрата простёртым у ног

Или в него самого обратиться разок?» —

Дьявол спросил у завистника. Но одновременно

Оба заказа — и дьявол исполнить не мог!

Ударила опера громом

Над миром притихшим и серым,

Над племенем, с ней незнакомым.

Но первым запел менестрель.

Но первая песня — за нищим,

Но первая — за гондольером,

За бледной швеёй,

За старухой,

Качающей колыбель…

Журчит — пробивается к свету,

Сочится из каменной чаши…

Бежит — прорывается к свету,

То руслом пойдёт,

То вразброс…

Поэмы — аббатства большие,

Романы — империи наши,

Симфония — царство мечтаний,

А песня — республика грёз.

Как синее небо, простая,

Над синими

Льнами.

Как синее небо, простая,

Народная…

        (Даром что царь

        Давид запевал её встарь!)

Она подымается к солнцу,

Как жаворонок над нами,

А к ночи спускается в море,

Как тонущий нежный янтарь.

Как синее небо смиренна,

        Проста и смиренна.

Как синее небо смиренна,

        Как небо горда…

Её распевает извозчик,

Погонщик поёт вдохновенно…

Но жуткая тишь на запятках:

Лакей не поёт никогда.

…Не нам шлифовать самоцветы.

        (И думать-то бросим!)

Не нам шлифовать самоцветы

И медные вещи ковать:

Ремёсла сначала изучим. Но песню,—

Но песню споем — и не спросим;

Нас ласточка петь научила,

И полно о том толковать!

Напрасно сухарь-мейстерзингер

Грозит нам из старых развалин,

Напрасно

Перстом величавым

Нам путь указует педант:

Волов погоняющий с песней

Цыган — непрофессионален,

Простак-соловей — гениален,

У жаворонка — талант.

И парии нет между парий

(Бродяг, дервишей, прокаженных,

Слепых, на соломе рождённых

Под звон андалузских гитар),

Босейшего меж босяками,

Дерзейшего из беззаконных,

В чьём сердце не мог бы открыться

Таинственный песенный дар.