Никербокер с Пумперникелем,
Баламуты превеликие,
Успокоились и начали
Мыть посуду после ужина.
(А за стёклами маячила
Кровля с лесенкой завьюженной.)
Пумперникель с Никербокером,
Добряки голубоокие,
Чай допили — к синим сумеркам
Под рождественскою ёлкою.
…В окна другу машет с улицы
Никербокер треуголкою.
Никербокер с Пумперникелем
Были выполнены грифелем.
Крыша — чуть была завьюжена:
На ней лесенка студёная
Серебрилась, как жемчужина,
В виде лесенки рождённая.
Пумперникель с Никербокером
Завтра встретятся за покером…
Губернаторство Санчо на острове
Эта притча о том, как Простак не побрезговал жутью
Ненормальности друга. О том, как лукава Мечта…
Эта притча о том, как простилися у перепутья
Полоумие и Простота.
Эта притча о том, как Простак изловился «на мушку»,
Как его наградили смешным деревянным конём
И столкнули — в доспехах картонных — на остров-игрушку.
(И как БЕДНЫЙ ПРОСТАК ЗАМЕЧАТЕЛЬНО ПРАВИЛ НА НЁМ!)
Эта притча о том, как доверчив мужик и незлобен,
И о том, как другие над ним потешаются всласть.
И о том, что никто мужику уступить — не способен
Настоящую власть.
Эта притча о том, что — чем злее ылита и прытче,
Тем труднее поверить в ылитников «герцогский» род.
Эта притча о том, что… сия невесёлая притча
До глухих — не дойдёт.
Родина
Лёд на берёзе подтаял чуток, —
Мшистая тень подо льдом.
Смотрится в пасмурный снежный поток
Наш покосившийся дом.
О золотые родные места!
В том подмосковном лесу
Не в переводе, а прямо с листа
Я прочитала весну…
Сослана к соснам веленьем судьбы,
К листьям берёз молодым,
Я полюбила большие дубы,
Ветер, фиалки и дым…
В сумерках серых опилки красны.
Быстро просохшие вдруг,
Щепочки светятся… Ветер весны
Рвёт медуницу из рук…
Вечер. Черёмухи выход немой.
В воздухе — с гулом — жуки.
Белые платья… Внакид — пиджаки.
Смех под гармонь…
А зимой —
Снег, перевитый на вьюжной юле,
Кровь леденящий мороз,
Толпы молящихся в солнечной мгле,
Бьющих поклоны, берёз;
Их ностальгически-нежный хрусталь,
Как бы нездешний уже! —
Коего, — словно отъехавшей, — жаль
Даже оседлой душе…
Дней протекал несжимаемый круг.
К нам не цеплялись никак
От новолуний — опущенность рук,
От полнолуний — тоска.
Разве бывали «магнитные дни»?
Что мне могло помешать
Складывать песни? Садиться на пни?
Воздухом вольным дышать?
Кольцами в омут закат уходил,
Месяцем падал на дно…
Век (не «магнитный», не «лунный») щадил
Старых и малых — равно.
Так отчего же,
Безумью под стать,
Всё исказилося вдруг?
Знать, не положено людям
Роптать,
Бурю подкармливать,
Жар нагнетать,
Плакать
И рваться за круг.
Такое впечатленье
Такой туман ехидный,
Как будто сожгли в нём резину…
Такое впечатленье,
Что в море подлили бензину,
Что жирный блеск бензина
Мне радугу скорчил для виду,
Что старая дрезина
Собой заменила Тавриду.
Какое странное море! —
Ни белое, ни голубое…
Такое впечатленье,
Что сдан Севастополь без боя.
Неужто лиходеи
От праведной кары закляты?
Такое впечатленье,
Что крепости — ПОДЛОСТЬЮ взяты!
О, всякий плен печален,
Погибельно рабство любое.
Но доблестных плененье,
Но рабство отчаянных — втрое!
Решусь ли оглянуться
На шум заповедного флага?
Такое впечатленье,
Что льётся из глаз моих влага,
Что в мире
Нет одиноче
ГЕРОЕВ,
СВОБОДЫ ЛИШЁННЫХ.
Что нет ничего жесточе
Трусов вооружённых!
И щиплет глаза от рези,
Как будто попал в них и жжёт их
Отскол от статуи Фрэзи —
Заступницы мореходов…
Но тот не взвидит света,
Кого униженный проклял.
Такое впечатленье,
Что там, за моросью блёклой
Есть яркое море Грина
И Фрэзи Грант на «Бегущей»…
Такое впечатленье,
Что с нами Бог Всемогущий.