— Мне кажется, — сказал Рей, — сегодня я начинаю жить.

Аллистер Черненко прогуливался по ухоженным дорожкам своего частного садика под куполом. Регент Северо-Американского региона РАМ на Земле был сердит. Его гладко причесанные белые волосы поблескивали на солнце, но серебристо-светлые глаза метали настоящие искры. Здесь, на родной планете, Черненко двигался с кошачьей грацией — тело, освобожденное от повышенного тяготения Земли, чувствовало себя прекрасно. На Земле он верой и правдой служил интересам корпорации, не забывая при этом и собственных — хотя об этом могли только догадываться. Во время пребывания на посту регента ему удавалось выдоить из Северной Америки мельчайшую каплю благосостояния. Благодаря его неустанным трудам сундуки РАМ весьма значительно потяжелели — он наполнял их в уверенности, что его усердие не будет забыто.

Но его предали. РАМ выкинула его, словно клочок грязной тряпки. Он не получил ни нового назначения, ни нового титула, ни признания былых заслуг. Если бы не былая предусмотрительность, не забота о черном дне, его положение могло бы быть теперь просто критическим.

Он остановился в центре садика. Тщательно продуманная планировка обычно хорошо успокаивала, но сегодня он был слишком разгневан для этого. Здание, которое он в течение всей жизни старательно возводил, рассыпалось в пыль, не оставляя никакого следа.

— Сэр?

Его размышления прервал нежный голос Элизабит — компьютерной красавицы. Она материализовалась прямо перед ним. Голографический проектор, установленный в углу сада, поместил ее сидящей в изящной позе на уголке бассейна-фонтанчика. Сегодня она была брюнеткой с пышными волосами, локонами спускавшимися к ключицам. Кожа была цвета карамели, глаза бархатисто-коричневой глубины, полные скрытого обещания. Губы, сложенные в изящный бутон, касались кончика карандаша, карандаш, конечно, был совершенно ненужным аксессуаром, но он позволял ей ненавязчиво демонстрировать притягательность пухлых губок и одновременно оставаться в образе личного секретаря Черненко.

— Ну? — спросил Черненко, успокаиваясь и разглядывая новый образ компьютерной секретарши.

— Наблюдается повышенная торговая активность, касающаяся земных корпораций. Мне подумалось, вы хотели бы быть в курсе.

Элизабит чуть повернулась, словно принимая более удобную позу на каменной кромке бассейна, и взгляду открылось еще несколько участков смуглой кожи в довольно рискованных местах.

— Это интересно. Тебе удалось выяснить, кто ведет торговлю?

— Нет, сэр.

— Узнай, — приказал Черненко. — Возможно, этот кто-то имеет доступ к информации о военных действиях, которая нам пригодится.

— По моим наблюдениям, — Элизабит положила одну пухлую ножку на другую и уронила на землю голографическую туфельку, — корпорации прибирают к рукам довольно медленно. Инвестор, пока не установленный, приобретает акции небольшими порциями и делает все, чтобы замести следы.

Он некоторое время обдумывал полученную информацию.

— За последнее время появлялись новые корпорации?

— Двадцать четыре, — доложила Элизабит.

— Может быть, какая-то из них разрастается особенно быстро?

— По имеющимся у меня данным, я этого не обнаружила. — Элизабит положила блокнот и карандаш на камни и чуть подалась вперед. — Я хочу исследовать более подробно, — доверительно сообщила она.

Черненко улыбнулся. Восхитительная голограмма в изящном голографическом платье демонстрировала свои прелести с ненавязчивой откровенностью. Гнев его улетучился.

— Займись этим, — сказал он.

— Какие еще будут приказания? — вкрадчивым полушепотом спросила она.

Черненко разглядывал ее потеплевшими серебристо-светлыми глазами.

— Так. Убедитесь, что мои корпоративные приобретения, касающиеся Земли, заморожены. Я не хочу никаких продаж моих акций. Убедитесь, что контроль над моим имуществом остается в моих руках. Если необходимо, докупайте акции до уровня контрольных пакетов. И еще… Нужно тренироваться, Элизабит. Ты прибавила в весе.

Контуры голограммы окутались радужным мерцанием — и фигура Элизабит стала заметно стройнее, не утратив при этом, ни грана привлекательности.

— Я поняла, — послушно ответила она.

Программу, рассчитанную на выполнение малейших капризов Черненко, можно было назвать компьютерным эквивалентом генных творений Аделы. Разница, конечно, была — достоинства Элизабит могли удовлетворить только любителя созерцания. И тем не менее это была великолепная программа для удовольствий. Ее бежевое платье разлетелось искрами, оставив красотку в крошечном белом бикини. Она подняла постройневшую ножку, собираясь коснуться ею воды. Движение напоминало плавностью морского котика в воде. Элизабит полуотвернулась от Черненко, глядя на него через плечо влекущим взором.

— Вперед — за работу, маленькая негодница, — сказал он.

Несмотря на внешнюю грубость слов, в голосе его звучала нежность. Ему нравилась женская красота, но нигде он не мог найти женщины с такими реакциями, как у Элизабит. Она не уставала радовать и удивлять его, никогда не нарушая при этом его воли.

— Как ты пожелаешь, — нерешительно произнесла она.

— Всегда помни об этом, Элизабит, — сказал Черненко. — Как я пожелаю!

— Разве я могу забыть? — Ее пухлые розовые губы, казалось, целовали каждое слово. — Я ведь такая, какой ты меня запрограммировал.

— Верная Элизабит, — сказал Черненко.

ГЛАВА 13

Роандо Вальмар разглядывал потолок. Как и остальные поверхности помещения, он был сделан из металлических плит. Спрятанное в глубине «Спасителя-3» помещение, где его содержали, трудно было назвать роскошным. Прямоугольная камера размером пять на десять была оборудована с минимальными удобствами, в число которых входила искусственная гравитация. Если говорить точно, долговязое тело марсианина могло бы свободно плавать в воздухе безо всяких усилий, но непривычный к нулевому тяготению Роандо предпочитал свободному полету унизительное пристегивание к койке.

Он был недоволен. Как отпрыск королевского дома Марса, он привык сам распоряжаться собой. Как узник НЗО, он подвергался достаточно вежливому, но лишенному почтения обхождению. Он привык, чтобы его распоряжений ждали, малейший его каприз выполняли, а здесь… НЗО не видела оснований для удовлетворения прихотей пленников, хотя и его снабдили чтением. Его требования и капризы привели только к тому, что компьютерная система безопасности была перепрограммирована на выполнение исключительно насущных его потребностей. Его чрезмерные требования делали жизнь остальных марсиан невыносимой, потому что, страдая сам, он отравлял существование всем остальным. Кончилось это тем, что его поместили в отдельную камеру.

Он неподвижно смотрел перед собой, рисуя в уме восхитительные картины мести, которую он предпримет, как только Марс одолеет Землю и он окажется на свободе. Он не сомневался в исходе войны. То, что к повстанцам присоединились силы Венеры, не произвело на него никакого впечатления. Марс был главной силой в Системе. Никто не мог ему противостоять. Это была та истина, с которой он воспитывался и рос, и он не видел причины менять свою точку зрения. То, что этот бесчувственный болван Беовульф посмел выступить против Марса, свидетельствовало только о глупости неотесанной деревенщины. Роандо некоторое время развлекался мыслью о том, как он пошлет землянина в одну из шахтерских колоний в качестве раба, но потом пришел к выводу, что такое решение будет чересчур гуманным. Беовульф заслужил смерти, медленной и мучительной, за то неуважение, которое он проявил к имени Вальмаров.

Вскоре после перевода в одиночную камеру Вальмар потребовал, чтобы ему дали поговорить с одним из руководителей НЗО. Разговаривал с ним Беовульф. Офицер НЗО был довольно краток:

— Вы хотели меня видеть?

Роандо сразу отметил про себя недостаточно почтительный тон.

— Да. Я хочу получить ответ: какие шаги предпринимаются для моего освобождения?