В конце января 1927 года он извещал из Москвы Турыгина: «Мои „воспоминания“ идут, в общем, неплохо. Написано до приглашения меня в Киев. Причем написан ряд этюдов-характеристик приятелей-художников. Некоторые, по отзывам слышавших, удались… В ближайшее время приступаю к Владимирскому собору. Вот там и придется говорить о Васнецове. Ведь там, на лесах собора, произошло наше знакомство. Кроме Васнецова придется вывести ряд лиц, а главное Прахова и его семью. Это задача интересная, хотя и очень трудная. Работаю с интересом. Хотел бы кое-что прочитать тебе…»^[18] Еще одно сообщение старому другу: «Пишу я сейчас 1903 год. На днях начну 1904. Письма и помогают, и осложняют многими забытыми подробностями»^[19].

Здесь речь идет о весьма важном в технике написания мемуаров Нестеровым обстоятельстве. Во избежание фактических ошибок, для уточнения событий, Нестеров использовал эпистолярные материалы тех лет — свои письма к родным, друзьям и особенно своеобразную летопись, в которую сложились его письма к Турыгину, охватывающие почти полвека их дружбы. Опираясь на них в работе над воспоминаниями и даже частично воспроизводя их, он в то же время не делает это академически педантично.

Письма цитируются не буквально, а с перестановкой слов и даже абзацев, что делает текст воспоминаний более выразительным.

Необходимо отметить, что в последнее десятилетие своей жизни Нестеров был склонен преуменьшать значение своей переписки с А. А. Турыгиным, хотя именно эти письма положены им в основу многих страниц воспоминаний. Перед началом систематической работы над воспоминаниями он писал: «…Сорокалетняя переписка наша — все эти шестьсот-семьсот писем не содержат в себе ни обмена мыслей, или чувств о художестве, или „идеалах“ вообще. Ничего заветного в них говорено не было и писать другу Т<урыгин>у об этом заветном было бы праздным делом. И, однако, в этих письмах проходит вся моя внешняя жизнь, а она все же была полная, разнообразная, деятельная»^[20]. Это высказывание кажется не вполне справедливым, ведь именно в письмах Нестеров излагает взгляды на роль художника и на ряд важнейших проблем искусства рубежа столетия. Именно с Турыгиным делится трудностью совмещать церковные работы со «свободной» живописью. Именно ему адресует свои письма о Толстом, подробнейше информирует о ходе работы над своей «главной» картиной десятых годов «Душа народа». Реакция Турыгина на признания и высказывания Нестерова далеко не всегда адекватна им, но тому часто нужен был не собеседник, а просто слушатель, на скромность и преданность которого он мог вполне положиться.

Незадолго до окончания работы над воспоминаниями художник знакомит с ними С. Н. Дурылина, Турыгина и своего давнего приятеля, заведующего художественным отделом Русского музея П. И. Нерадовского. В отклике на замечания Турыгина Нестеров пишет: «…Что в писаньях есть длинноты, что не все в них проработано, знаю. Короткие характеристики, как „М. Н. Ермолова“, то, что они не входят в план, а сами по себе — это не беда. Такие этюды пишутся тогда, когда приходит желание… Выходит иногда кратко, но ярче, чем если бы я к ним добирался постепенно. Они у меня в своем месте… найдут себе пристанище… Ничего „заказного“, обязательного… Пишу, что Бог на душу положит…»^[21]

В ноябре 1929 года, по завершении воспоминаний, Нестеров понимает, что писать не только кистью, но и пером стало для него уже потребностью: «…явилось желание написать особый этюд о Дягилеве и Шуре Бенуа, они оба „достойны кисти Айвазовского“»^[22]. А через полтора года в письме Турыгину — новое признание: «Я время от времени пописываю: недавно написал этюд „В. И. Икскуль“, хвалят…»^[23]

С начала тридцатых годов работа Нестерова над литературными портретами своих современников стала почти столь же систематической и плодотворной, как работа над портретами живописными. Постепенно складывалась книга «Давние дни», в которую вошли двадцать пять очерков о художниках, актерах, писателях, ученых, с которыми Нестерова сводила судьба на его долгом жизненном пути. Часть этих очерков была извлечена из чернового текста воспоминаний и лишь слегка отредактирована автором. Другие же очерки первого издания «Давних дней», — а таких было большинство, — не входили в воспоминания или входили в них только частично. Книга эта, вышедшая из печати к Новому, 1942 году, доставила истинную радость читателям и чувство глубокого удовлетворения автору. Высокую оценку получила она и в литературной среде — Нестеров был принят в Союз советских писателей. Тираж ее ввиду военного времени был невелик — 2600 экземпляров, ставших вскоре библиографической редкостью. В 1959 году вышло второе, дополненное, издание «Давних дней», составленное и тщательно отредактированное К. В. Пигаревым.

Книга воспоминаний «О пережитом» продолжала оставаться рукописью. Отдельные отрывки публиковались в книгах, посвященных творчеству Нестерова. Широко цитировал их первый биограф и исследователь творчества Нестерова С. Н. Дурылин в книгах «Нестеров-портретист» (1949) и «Нестеров в жизни и творчестве», изданных в серии «Жизнь замечательных людей» (1965, 1976, 2004); ведь на мысль продолжать свои мемуары после написания отрывков, посвященных детству, натолкнуло Нестерова желание помочь Дурылину в его большом труде по исследованию жизненного и творческого пути художника, о чем свидетельствуют и подробнейшие «автобиографические» письма.

Как уже говорилось, в 1985 и 1989 годы воспоминания Нестерова были изданы с достаточно большими сокращениями, касающимися главным образом страниц, относящихся к его встречам и общению с членами царской семьи и ее окружением. Однако и эти издания были встречены читателями с большим интересом и сочувствием^[24].

В немногих случаях в «Пережитом» была произведена перестановка отдельных отрывков текста. Так, например, была устранена явная ошибка — включение в повествование о 1895 годе рассказа о прибытии в Киев в январе 1891 года 18-й передвижной выставки. В тех же, достаточно редких случаях, когда автором были допущены фактические ошибки или неточности в описании событий, — что совершенно неизбежно в повествовании о большой, сложной и наполненной жизни, — это отмечено в примечаниях к тексту.

Имена иностранных художников, писателей и других известных лиц, а также названия местностей и исторических зданий даются в современном написании, с несколькими характерными для Нестерова исключениями (Ван Дик вместо Ван Дейк, Пювис де Шаванн вместо Пюви де Шаванн). Сокращенные автором слова восстановлены; инициалы раскрыты в примечаниях в конце книги.

При подборе иллюстративного материала издатели стремились к тому, чтобы он возможно полнее и органичнее дополнял текст, помогал его раскрытию. Воспроизведены живописные и графические (в ряде случаев — фотографические) портреты упоминаемых лиц, а также картины и этюды М. В. Нестерова, о которых говорится на страницах «О пережитом».

А. А. Русакова, доктор искусствоведения

Вступление[25]

Кто не знает, что «воспоминания», «мемуары» — удел старости. Старость редко откликается на новизну. Она живет прошлым.

Время, прожитое мной, было богато событиями, замечательными людьми. Многих из них я видел, встречал, знал лично — Л. Толстой, Тургенев, Островский, Соловьев, Ключевский, Победоносцев, Менделеев, Чехов, Горький, Мусоргский, Чайковский, Рубинштейн, Ермолова, Стрепетова, Шаляпин. Художники: Крамской, Те, Перов, Верещагин, Репин, Суриков, Васнецов, Левитан, Врубель, Серов и многие другие были моими современниками.