В картине осталось закончить две-три фигуры. В январе я надеялся показать ее москвичам. В то время можно было заметить, как поднялись цены на мои картины. «Мечтатели», оцененные на выставке 1907 года в тысячу двести рублей, в 1916 году были перекуплены у кого-то Кистяковским за шесть тысяч рублей. Последний, имея большие деньги, тогда увлекался моими и сомовскими вещами, мечтая построить особняк по проекту Щусева, в коем должны были быть комнаты Нестерова и Сомова.
На Рождестве я показал оконченную вчерне большую картину близким. Было признано единодушно, что я не старею, а как живописец вырос. Мнение было таково, что «Душа народа» значительно выше «Святой Руси».
В конце декабря в Петербурге произошло событие, как бы сигнал к событиям дальнейшим, не заставившим себя ждать. Был убит Распутин. Об этом сатанисте так много говорилось, личность его была столь отвратительна, зло, причиненное им России, так огромно, что прибавлять еще что-либо нет охоты. Скажу, что в числе тайных его посетительниц, чающих великих и богатых милостей, достоверно стало известно, была графиня Матильда Витте.
«Христиане» — «Душа народа». 1917
Новый 1917 год я с семьей встретил в церкви Большого Вознесения на Никитской[480]. Эта прекрасная церковь была построена на месте старой XVII века, от которой осталась только колокольня. Большое Вознесение создалось по мысли и на средства Светлейшего Князя Потемкина. В ней блистательный «князь Тавриды» предполагал венчаться с «матушкой Екатериной», был щедрым жертвователем храма. Позднее не раз Большое Вознесение видело в своих стенах события и людей, так или иначе вошедших в историю России. А. С. Пушкин венчался здесь с Н. Н. Гончаровой. В 1917 году патриарх Тихон по своем избрании посетил этот храм первым среди приходских храмов Москвы.
В половине января доктор Гетье послал меня отдохнуть к Черниговской. Картина сильно пораздергала мои нервы.
Вернувшись в Москву, я стал показывать «Христиан». С меньшей охотой показывал их своей братии-художникам. Видевшие хвалили, говорили, что «Христиане» («Душа народа») лучшее, что я сделал за последние пятнадцать лет. Коненков нашел, что по теме, многолюдству композиции картину следовало увеличить вдвое, что семиаршинный холст для нее мал.
Скоро слух об окончании картины разнесся по Москве, и что ни день, то количество желающих видеть ее росло. Мастерскую мою в то время посещали и художники, и ученые, и разного звания и положения люди.
Посетила меня и группа религиозно-философского кружка[481]: С. Н. Булгаков, отец Павел Флоренский, В. А. Кожевников, М. А. Новоселов, кн<язь> Е. Н. Трубецкой, С. Н. Дурылин и другие. Перебывало немало и духовных лиц.
Все картину хвалили, пророчили ей успех. Каждый влагал в нее свое понимание, давал ей свое наименование, искал подходящий текст для эпиграфа.
Я же знал, что дело не в названии, что сама картина должна будет ответить на сотни текстов, на множество предъявленных ей запросов, и если мне удалось вложить в своих «Христиан» действенную силу, силу мысли, чувства, художественного их воплощения, словом, если моя картина есть «истинное произведение искусства», то она сделает свое дело и будет жить и без названия. Если же нет, то никакие тексты, евангельские, библейские, из святых отцов церкви, самые возвышенные и глубокие, не спасут ее[482].
Как-то я был приглашен в Археологический институт слушать старика Колосова, появившегося перед тем в Москве со своими гуслями. Интересный инструмент в умелых руках Колосова делал чудеса. Спутница его талантливо сопровождала инструмент оригинальной песней далекой северной старины. Во время антракта присутствующие собрались поделиться своими впечатлениями, предложен был чай, и я, совершенно неожиданно, сделался предметом единодушных и шумных оваций. Мне аплодировали, жали руки, со мной знакомились.
На концерте было много старообрядцев, и они-то с особенно горячим чувством приветствовали меня. Расспрашивали, как я писал свой «Великий постриг», много ли изучал быт старообрядцев, ездил ли на Керженец и т. д. Из какого-то непонятного озорства я разочаровал их: ответил, что все мое «изучение» ограничилось Нижегородским Балчугом (базар вроде Сухаревки).
По окончании концерта Колосов, с которым меня познакомили, выразил желание продемонстрировать свое искусство у меня в мастерской. Я, в свою очередь, обещал ему показать своих «Христиан». Вскоре такой вечер состоялся у меня.
Колосов предупредил меня, что если я приглашу на его сеанс знакомых и друзей, он ничего не будет против этого иметь. Я так и сделал. Собралось народу столько, что моя квартира могла с трудом вместить всех пожелавших послушать талантливого старика и его спутницу. Были тут и художники, и кое-кто из московской знати, и просто друзья-приятели. Музыкальный вечер прошел с большим одушевлением. Как музыканты, так и слушатели остались очень довольны. Играли и пели сверх намеченной программы с возрастающим одушевлением. Нравились и гусли, и те, кто так мастерски ими владел. Далекая старина воскресла перед очарованными слушателями. В антрактах пили чай, снова музицировали и поздно разошлись, благодаря и дивных музыкантов, и нас — хозяев.
На прощание я подарил Колосову свой этюд. Распрощались дружески. Скоро Колосов уехал на юг…
Число желающих видеть картину все увеличивалось. Для удобства пришлось организовать нечто вроде очереди. Приходили группами теперь уже и незнакомые, и лишь во главе таких групп был кто-нибудь из людей мне известных. Бывали и с рекомендательными письмами. Перебывали и тогдашние московские власти с губернатором гр<афом> Татищевым.
Наслышанная о картине Вел<икая> Кн<яги>ня Елизавета Федоровна тоже выразила желание посетить меня. В то же время мне передали, что она снова высказала мысль, что по окончании войны мне следует повезти «Христиан» в Англию, в Лондон, где будто бы меня знают и примут хорошо.
Шла речь о том, чтобы в Лондоне моя выставка была устроена в одном из дворцов, причем одновременно, как бы на фоне ее, должен был выступить наш Синодальный хор в полном составе, под управлением даровитого регента Данилина, выступить в концерте из наших религиозных песнопений, идущих из далекой старины и до наших дней.
А война тем временем продолжалась, кровь лилась. Настроение внутри страны делалось все тревожней и мрачней. В воздухе становилось душно. Гроза, буря, революция — страшная катастрофа надвигалась.
В это время усталая, больная жена моя уехала на юг, к морю, в Туапсе. Я с детьми остался на Новинском.
Время неслось с ужасающей быстротой. Промелькнул февраль. Наступили навсегда памятные дни марта 1917 года.
Императорский поезд по дороге из Ставки в Царское Село был остановлен на станции Дно. Из Петербурга в Псков, куда был передан поезд, прибыла депутация с требованием отречения Государя от Всероссийского престола. Второго марта Николай II подписал отречение за себя и за своего Наследника, тем самым предрешил дальнейшую судьбу династии Романовых… Революция началась. Россия вступила в новую, яркую полосу своей тысячелетней истории…
Даты жизни и творчества М. В. Нестерова
1862 — Родился 19/31 мая в Уфе, в семье купца Василия Ивановича Нестерова и его жены Марии Михайловны (урожд. Ростовцевой).
1872–1874 — Учеба в Уфимской гимназии. Начинает заниматься рисованием с учителем гимназии В. П. Травкиным.
1874 — Поездка с отцом в Москву, поступление в реальное училище К. П. Воскресенского.
1875–1876 — Занятия в училище, увлечение рисованием под наставничеством А. П. Драбова. Знакомство с К. А. Трутовским, популярным живописцем и инспектором Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Трутовский убеждает К. П. Воскресенского в том, что Нестерова следует готовить к профессиональным занятиям живописью.
480
Церковь Большого Вознесения у Никитских Ворот Белого города строилась с 1798 по 1848 г. с перерывами. Заказчиком храма был Г. А. Потемкин, по приказу которого к 1775 г. уже было заготовлено около миллиона кирпичей. Во время пожара 1812 г. недостроенное здание сильно пострадало. Следующий этап строительства начался в 1829 г. по проекту архитектора Ф. М. Шестакова. В 1830 г. О. И. Бове дополнил этот проект. Венчание A. С. Пушкина и Н. Н. Гончаровой проходило 2 марта 1831 г. в законченной к этому времени трапезной с двумя приделами.
481
Религиозно-философское общество памяти В. С. Соловьева было учреждено в Москве в конце 1905 г. на основе студенческой религиозно-философской секции Историко-филологического общества при Московском университете. Членами-основателями стали Е. Н. Трубецкой, С. Н. Булгаков, B. Ф. Эрн, В. П. Свенцицкий (исключен в 1908 г.), П. А. Флоренский, А. В. Ельчанинов; позднее к ним присоединились Вяч. И. Иванов, Н. А. Бердяев (в 1912 г. вышел из общества), С. Н. Дурылин, А. Белый. Первым председателем общества был Г. А. Рачинский. Заседания проходили в доме московской меценатки М. К. Морозовой в Мертвом переулке (позднее — пер. Островского). В 1907 г. на базе общества был организован «Вольный богословский университет», в 1910 г. — издательство «Путь». Последнее заседание состоялось 3 июня 1918 г. С. Н. Дурылин был секретарем общества с 1912 по 1918 г. (см.: Фудель С. И. Собр. соч. В 3 т. М.: Русский путь, 2001, т. I, с. 533).
Михаил Александрович Новоселов (1864–1938) — православный писатель и издатель, выпускал популярную «Религиозно-философскую библиотеку» (1902–1917), основатель и руководитель «Кружка ищущих христианского просвещения в духе Православной Христовой Церкви», в котором принимали участие о. Павел Флоренский, о. Иосиф Фудель, С. Н. Булгаков, Ф. Д. Самарин, В. А. Кожевников и др. С 1922 г. жил на нелегальном положении и продолжал литературную деятельность (в 1994 г. изданы «Письма к друзьям»). По некоторым сведениям в начале 20-х гг. принял тайный постриг с именем Марк, а в 1923 г. тайно рукоположен в епископа (катакомбная церковь). Был одним из духовных руководителей движения «непоминающих», прекративших молитвенное общение с митрополитом Сергием (Страгородским) после опубликования последним в 1927 г. «Декларации» о лояльности Церкви к советской власти. Многократно подвергался арестам, расстрелян. Причислен к лику святых Архиерейским собором 2000 г. (подробнее см.: Священник Павел Флоренский. Переписка с М. А. Новоселовым. Томск: Водолей. Изд. А. Сотникова, 1998; Фудель С. И. Собр. соч. В 3 т.: Т. 1. М.: Русский путь, 2001).
Сергей Николаевич Булгаков (1871–1944) — экономист, религиозный философ, писатель, член Всероссийского Поместного собора (1917–1918), священник (1918), богослов, в 1922 г. выслан с семьей из России, профессор Богословского института в Париже. В России остался его сын Федор Сергеевич, художник, ученик М. В. Нестерова, который в 1945 г. стал мужем младшей дочери Нестерова Наталии Михайловны.
Сергей Николаевич Дурылин (1886–1954) — педагог, археолог, религиозный писатель, поэт, философ, священник, историк литературы, театра и живописи, доктор филологических наук, исследователь творчества В. Гаршина, Н. Гоголя, М. Лермонтова, Н. Лескова, К. Леонтьева, М. Нестерова, М. Ермоловой и многих других. Человек широкого творческого диапазона. Митрополит Вениамин (Федченков) назвал его одним «из самых образованных людей, каких я видел на своем веку». Член Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, секретарь общества в 1912–1918 гг. Сотрудник журнала «Свободное воспитание», издательств «Посредник», «Путь», «Мусагет». В 1919 г. работает в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры под руководством ее ученого секретаря и хранителя ризницы о. Павла Флоренского. После долгих духовных исканий принимает сан священника (1920) и служит в храме Святого Николая в Кленниках на Маросейке у о. Алексея Мечёва, затем в Боголюбской часовне у Варварских ворот. Дважды был арестован, в 1922 и 1927 гг., отбывал ссылку в Челябинске (1922–1924) и Томске (1927–1930). В 1930–1933 гг. жил в Киржаче. В 1933 г. возвращается в Москву и активно включается в научную жизнь: читает доклады, пишет статьи, работает над книгами… Для заработка дает частные уроки.
После ареста в церкви не служил. В 1933 г. в Киржаче оформил юридический брак с И. А. Комиссаровой, своей духовной дочерью, которая по благословению о. Алексея Мечёва поехала за Дурылиным в ссылку, чтобы спасти жизнь этого совершенно беспомощного в быту человека, и в дальнейшем заботилась о нем.
Пережив глубокий душевный кризис из-за гибели в пожаре своего архива, переключается на работу о театре. По свидетельству современников, Дурылин сделал театроведение наукой, до него была только театральная критика.
С 1936 г. живет в собственном доме в Болшеве, где Ириной Алексеевной созданы все условия для творческой работы Дурылина. А работа эта не прерывалась ни в ссылках, ни в период работы в ГАХН (1924–1927), ИМЛИ, Институте истории искусств АН СССР.
С Нестеровым дружеские отношения связывают Дурылина с десятых годов XX в. Нестеров считал его самым близким другом по духу и просил быть автором книги о нем: «Я имею в Вас одновременно и ученого и богослова, вооруженного всем тем, без чего будет не полон труд, подобный Вашему» (Письма, с. 296). Существует обширная их переписка. С. Н. Дурылин — автор книг «Нестеров — портретист» (М.; Л. 1949); «Нестеров в жизни и творчестве» (серия «Жизнь замечательных людей». М.: Молодая гвардия, 1965, 1976, 2004).
М. В. Нестеров написал портрет о. Сергия Дурылина «Тяжелые думы» (1926), который находится в Троице-Сергиевой лавре. По свидетельству Наталии Михайловны Нестеровой, о. Сергий Дурылин был духовником М. В. Нестерова в советский период. Михаил Васильевич часто по нескольку дней гостил у Дурылина в Болшеве. «Сергея Николаевича я знаю давно и очень люблю его за его прекрасное сердце, за его талантливость. Конечно, он один из выдающихся людей теперешнего безлюдья. К сожалению, в наши дни его труды обречены надолго быть под спудом. Он как писатель обречен на безмолвие. Б. м., пройдет много лет, когда он будет печататься», — пророчески писал Нестеров в 1926 г. (Письма, с. 319).
Огромный архив Дурылина хранится частично в РГАЛИ, частично в Мемориальном доме-музее С. Н. Дурылина в Болшеве.
Подробнее о С. Н. Дурылине можно узнать из кн.: Дурылин С. Н. В своем углу. М.: Московский рабочий, 1991; Дурылин С. Н. Русь прикровенная. М.: Паломник, 2000; Фудель С. И. Собр. соч. В 3 т. М.: Русский путь, 2001; Записки священника Сергея Сидорова. М., 1999. Об о. Алексее Мечёве из кн.: «Пастырь добрый…». М.: Серда-Пресс, 2000.
482
Картина «На Руси» («Христиане», «Душа народа») была приобретена Государственной Третьяковской галереей в 1958 г. Она долго не экспонировалась. Впервые после 1917 г. картина появилась на выставке М. В. Нестерова к 100-летию со дня рождения в 1962 г.