— Разве все так плохо? — спросила она, откладывая в сторону старый роман, который она перечитывала уже в третий раз. Новые книги совсем исчезли из-за блокады.

— Между нами говоря, скверно. Провал в Европе — удар для меня. Между прочим, мне надо будет поехать в Ричмонд сегодня или завтра, чтобы доложить обо всем Джеффу Дэвису. Но тем не менее нам надо не падать духом, и мой вчерашний срыв непростителен. Вот. Элтон сказал мне, что дом Карров сожгли, а Брандона застрелили.

— Да, это верно. Я сама хотела рассказать тебе об этом, но мне следовало бы знать, что этот старый негр не может хранить тайны. Случилось это прошлым летом, когда янки вторглись в Виргинию, до того как дорогой генерал Ли вышвырнул их оттуда. Они рассыпали повсюду группы налетчиков, чтобы причинять как можно больше вреда — грязные свиньи! Когда Брандон выскочил из задней двери с ружьем, они пристрелили его и подожгли дом. Благодаря какому-то чуду Шарлотта в ту ночь вместе с Клейтоном находились здесь, а то их убили бы тоже. А потом, понятно, поскольку им некуда было деваться, они остались здесь. О, все это ужасно! Становится все труднее доставать продукты…

— Элтон сказал, что Шарлотта на сносях?

— Она может родить в любой день, бедняжка. В какое ужасное время она родит ребенка!

— Клейтон часто выпивает?

— Я не осуждаю его. Потерять ногу такому активному молодому человеку — страшный удар. Отца убили, дом сожгли, Зах отправился на войну, и мы можем потерять его. О, Пинеас, какие пришли мрачные времена! Когда я думаю, как замечательно мы когда-то жили, я…

Она поднесла к глазам кружевной платочек. Муж крепко обнял ее.

— Да, — подтвердил он. — Времена настали скверные, но мы как-нибудь переживем их. Я не могу бранить тебя за то, что ты отчаиваешься, я сам вчера показал себя не в лучшем свете. Но мы должны мужаться, Элли Мэй. Быть твердыми как железо. И не должны показывать слугам, что мы теряем уверенность или решимость.

— Слугам? — фыркнула она. — Каким слугам? Они все разошлись, за исключением Элтона, Корделии и некоторых других.

— Разошлись? — Пинеас отпустил ее руку и встал. — Что ты имеешь в виду?

— Дорогой Пинеас, тебя тут не было больше года, ты и не представляешь, какие невероятные события произошли здесь. Этот ужасный человек Авраам Линкольн освободил рабов в сентябре прошлого года.

— Да, я слышал об этом. Но ведь это же не имеет силы здесь.

— Кто же будет контролировать положение? Мы наняли трех надсмотрщиков, последний из них месяц назад ушел в армию. Не осталось здоровых белых людей, чтобы их можно было нанять. Самое скверное то, что, поскольку они считают себя свободными, они просто убегают, — она щелкнула пальцами, — не проявляя ни малейшей лояльности или преданности несмотря на все, что мы сделали для них. А немногих оставшихся призвали для работы в армию. Поля в запустении и, конечно, нам пришлось закрыть табачную фабрику из-за отсутствия табака. Ах, все… — Она беспомощно пожала плечами и опять заплакала. — Ах, все пошло вверх дном.

— Понятно, — протянул Пинеас. — Обстановка более мрачная, чем я предполагал. Надеюсь, я смогу позавтракать?

Кивнув, она высморкалась.

— Осталось немного бекона. У Элтона несутся куры, поэтому есть и яйца. Но кофе — о, что это за кофе! Все равно, что пить грязную жижу. Не знаю, из чего его делают! — Она опять вытерла глаза, потом взглянула на своего мужа. — Не хочу выглядеть легкомысленной, но все же спрошу, удалось ли тебе купить мне что-нибудь в Лондоне или Париже? Было бы очень кстати, если бы ты привез кое-что из одежды. Мой гардероб становится очень поношенным. В этой одежде мне стыдно показываться на глаза приличным людям.

— Элли Мэй, мне неприятно говорить это тебе, но денег в Париже у меня хватило только на единственную вещь — на обратную дорогу. Я основательно поиздержался.

— Что?! — воскликнула она. — Ах, просто не верится, что все это действительно происходит. Похоже на какое-то ужасное наваждение. Ты, Пинеас Тюрлоу Уитни, и без гроша? Просто невероятно!

Она истерически зарыдала. Ее муж, аристократическое лицо которого было мрачным, повернулся и вышел из комнаты. Тихо прикрыв дверь, он прошел по балкону второго этажа к лестнице и начал спускаться вниз.

Слегка приоткрылась дверь другой спальни, и из-за нее показалось черное лицо. Это была Сара, прачка, которая теперь вместе с кухаркой Корделией составляла всю женскую часть прислуги, оставшейся на плантации «Феарвью». Сара меняла простыни на кровати Шарлотты. Она посмотрела на Пинеаса, который спускался вниз по лестнице, и вспомнила искромсанный труп своего сына, Такера, который она увидела, когда Макнелли, надсмотрщик, вытащил его из бочки с гвоздями. Гвозди проткнули тело Такера в сотне мест, выкололи ему глаза.

Сара смотрела на своего бывшего хозяина ненавидящими глазами человека, готового убить.

«Мне ужасно везет», — размышлял Пинеас, спускаясь по лестнице. Ферма «Карра» находилась от его особняка всего в четверти мили. Налетчики-янки могли с такой же легкостью сжечь особняк на плантации «Феарвью», но его дом, хотя и не в таком отличном состоянии, как до войны, — он провел пальцем по покрывшимся пылью деревянным перилам, — но сохранился. Он все еще представлял собой величественный символ аристократического образа жизни, который он обожал. «Если когда-нибудь янки переступит через порог, — думал он, — я своими руками…»

— Я слышал, как вы приехали прошлой ночью.

От неожиданности Пинеас вздрогнул, голос отвлек его от размышлений о возможных убийствах. Он уже спустился на последнюю ступеньку, когда увидел Клейтона, который ковылял на костылях из столовой. Но это был уже не лихой молодой офицер, которого он запомнил во время сражения у Булл Рана. Теперь он больше выглядел как отверженный. Его свитер домашней вязки был покрыт пятнами, брюки — одна брючина была приколота к поясу — грязные, сам он много дней не брился. Глаза подозрительно покраснели.

— Что ты говоришь? — переспросил тесть.

— Я слышал, когда вы вошли в дом. Слышал, как пели «Дикси». Вы были пьяны?

— Меня обижают эти слова, сэр. И я подозреваю, что пьянствуешь ты сам.

— Дни и ночи напролет, — ухмыльнулся Клейтон. — Когда сюда заявятся янки, мне достаточно будет дыхнуть на них, чтобы они сдохли. Все уже кончено, верно? Мы терпим поражение в войне.

— Пока что рано говорить об этом. И ты мог бы поздравить меня с возвращением.

Клейтон подавленно хихикнул.

— О, да. Я забыл. Добро пожаловать домой, сэр. Добро пожаловать на прекрасную плантацию «Феарвью». Вы слышали новости о моем отце?

— Да, мне очень жаль, Клейтон.

— О, нам всем очень жаль. Думаю, что и Джеффу Дэвису жаль, и генералу Ли. «За доблесть и мужество в битве у Булл Рана» — говорилось в письме. Его подписал сам Джефф Дэвис. Разве не впечатляюще? И знаете, как я поступил с медалью? Нет, вы, конечно, не можете знать этого. Вы находились в Европе. Я бросил ее в толчок. А знаете, что сделал с письмом Джеффа Дэвиса? Подтерся им.

Пинеас напрягся.

— Подтер себе ЗАДНИЦУ! — закричал Клейтон. — Наклал я на письмо Джеффа Дэвиса! Я готов наложить на всю проклятую Конфедерацию — вы слышите меня, СЭР? Вы слышите меня, генерал? Конфедерация — это ГОВНО!

— Если ты не возьмешь обратно эти мерзкие слова, — рассердился Пинеас, — то, видит Господь, я выгоню тебя из своего дома.

— Я не откажусь ни от единого слова. Я потерял ногу — во имя чего? Чтобы вы продолжали хлестать и убивать черномазых? Именно ради этого я лишился ноги? Именно из-за этого погиб мой отец? За это что ли воюет теперь мой брат? Считаю Заха дураком, что он ввязался в эту бойню. Я говорю — к такой-то матери Конфедерацию! К такой-то матери Славное Дело! К такой-то матери все остальное!

Он навзрыд заплакал. Пинеас подошел к нему и влепил ему сильную пощечину. Клейтон не устоял и упал на пол, костыли отлетели в сторону.

— Видит Бог, сэр, выматывайтесь из моего дома! Сейчас же!