Наступило наконец время испытания, о котором говорил Психее муж: сестры ее были уже на пути к ней и спешили скорее исполнить то, что задумали в злых сердцах своих. Накануне их прибытия муж еще раз предостерегал Психею: «Вот наступает день испытания, решительный день. Порождения злобы изощрили нож свой и уже готовы поразить тебя им. Беда нам, дорогая моя! Пожалей ты и себя, и меня; не губи, не делай несчастным нашего сына. Злые жены, которых тебе не следовало бы называть сестрами, придут на гору и, как сирены, привлекут тебя к себе станут рыдать и вопить, и оглашать своими стенаниями горные утесы. Не гляди ты на них тогда, не слушай их». Заплакала Психея и, обливаясь слезами, рыдая, говорит мужу: «Не в первый раз сомневаешься ты в моей твердости и верности тебе; вот увидишь, обладаю ли я твердостью души. Только прошу тебя: вели Зефиру принести ко мне сестер; ты не позволяешь мне взглянуть на твое священное лицо, позволь же мне взглянуть хоть на сестер моих. Исполни мне эту просьбу, заклинаю тебя моей любовью к тебе и младенцем нашим, в лице которого я увижу твой образ. Не стану я заглядывать в лицо тебе, если бы и не скрывала его от меня тьма ночи». Так просила Психея мужа, и плакала, и ласкалась к нему. Очарованный ее ласками, растроганный слезами, Амур во второй раз соглашается на ее просьбу; утром рано, при первых лучах зари, он, стирая со своих кудрей слезы жены, прощается с нею и исчезает.
Прямо с корабля, не заходя в дом родителей, спешат сестры Психеи к скале и, не дожидаясь, пока подхватит их и понесет к ее дому ветер, сами отважно прыгают вниз со скалы. Но Зефир, послушный воле своего господина, вовремя подхватил их, хотя и неохотно, и бережно опустил на землю. Психея радостно и радушно встречает сестер и обнимает обеих; тая коварные замыслы в сердце, они говорят ей: «Ты уж не дитя теперь, Психея, скоро, мы думаем, ты будешь матерью; о, как мы счастливы, как будет нам приятно заняться воспитанием дорогого ребенка! Да если он, как и надо надеяться, будет походить на родителей, то он будет настоящим Купидоном». Так говорят коварные и, мало-помалу, овладевают сердцем Психеи. Хлопочет она успокоить сестер с дороги, предлагает им отведать пищи, потчует их своими божественными яствами, велит играть для них на цитре и на флейтах. Играют невидимые музыканты, невидимый хор певцов поет чудные песни; но ни сладость пения, ни прелесть звуков цитры и флейт не могут смягчить злобы, питаемой к Психее ее сестрами. Заговорив с ней снова, они лукаво начинают выпытывать у нее, кто ее муж и каков он собою. Забыв свои прежние речи, Психея отвечает сестрам, что муж ее родом из соседней страны, занимается торговыми делами, что он человек средних лет и что в голове у него пробивается уже седина. Избегая дальнейших расспросов, она поспешила одарить сестер всякими драгоценностями и поручила Зефиру отнести их на скалу.
Возвращаются сестры домой и ведут между собой такие речи. «За метила ты, — говорит одна, — как бесстыжая лжет: в тот раз сказала, что муж ее — юноша и что на ланитах его только что пробивается борода; а теперь говорит, будто он — пожилой уже человек с проседью в голове. Видишь, как скоро успел состариться! Уж что-нибудь одно: или лжет, или не знает мужа в лицо. Если правда последнее, то муж у нее, наверное, кто-нибудь из богов, и дитя ее будет божественное. Если только она будет когда-нибудь матерью бога, я возьму тогда веревку, да и удавлюсь!» Кипя злобой, вошли они в дом родителей и у них провели ночь. Рано утром бегут они снова на скалу; опустясь на крыльях ветра в глубину долины, приходят они к Психее и, проливая пред нею горькие слезы, говорят: «Блаженна ты, сестра, что не ведала до сей поры своего несчастья и жила беззаботно среди опасностей; а мы вот, заботясь и сокрушаясь о тебе, узнали страшную тайну и мучимся теперь за тебя, и не знаем, что делать. Не можем скрыть от тебя того, что знаем: муж твой — страшный видом дракон. Вспомни, что сказано было о тебе оракулом, как пророчил он тебе брак со страшным чудовищем. Многие из жителей здешней страны, охотясь в горах, видали твоего дракона — по вечерам он часто плавает по ближней реке. Все говорят, что недолго он будет ласкать тебя, холить да лакомить — скоро поглотит тебя вместе с твоим младенцем. Решайся теперь и выбирай: хочешь — спасайся с нами, сестрами твоими, готовыми отдать жизнь за тебя; а не то оставайся и жди, когда пожрет тебя чудище. Как знаешь, так и делай; мы со своей стороны сделали все, что следовало сделать любящим сестрам. Может быть, тебе сладко жить в этой безлюдной темнице; может быть, ты так любишь чудовище, что не можешь его покинуть».
Ужаснулась Психея и, в отчаянии, забыла все предостережения мужа и свои обещания ему. Трепеща и бледнея, еле слышным голосом говорит она сестрам: «Кажется мне справедливо то, что сказывали вам люди здешней страны; никогда я не видела лица моего мужа и не могла дознаться, кто он; я только и знаю его по голосу: по ночам он является ко мне и говорит со мной. Он не дозволяет мне взглянуть ему в лицо, стращает меня, говорит, если я когда-нибудь увижу его, быть со мной большой беде. Если вы хотите спасти меня от гибели, то не покидайте меня». Так выдала бесхитростная Психея свою тайну. А сестры, видя ее смущение и ужас, говорят ей: «Как же нам, твоим сестрам, не заботиться о тебе? Мы знаем средство спасти тебя, средство это — единственное. Возьми острый нож и положи его тайком около ложа; потом зажги светильник, поставь в опочивальне и бережно прикрой сосудом. Когда явится к тебе дракон и уляжется на ложе, ты жди, пока он заснет. Увидишь, что заснул крепко, тихо подойди к светильнику, сними с него сосуд, бестрепетно подними руку и ножом рази чудовище в шею. Мы будем ждать тебя. Когда ты убьешь дракона, мы поспешно соберем все твои богатства и умчимся отсюда. Будешь ты тогда свободна и блаженна, вступишь в другой брак — не с чудовищем, а с человеком, которого выберет твое сердце». Так говорили сестры, и коварные речи их еще более смущали и распаляли Психею. Видя, что дело их кончено, и боясь его последствий, они поспешно стали собираться домой. Со скалы, на которую принес их Зефир, они, не заходя в дом родителей, прямо отправились к кораблям и поплыли — каждая в свою сторону.
Оставленная сестрами Психея томится и мучится. Хотя она и решилась поступить, как учили ее сестры, но, приступая к делу, ощущает робость, колеблется и не знает, что ей делать: то решается она исполнить замысел, внушенный ей сестрами, то снова впадает в раздумье и сомнение — не верит им и пылает на них злобой. Так прошел остаток дня. Наступил вечер, стемнело, и она поспешно стала готовиться к делу, о котором — еще недавно — не могла бы помыслить без ужаса.
Была уже ночь. Явился к Психее ее муж и в скором времени заснул крепким сном. Обыкновенно слабая и робкая, Психея, влекомая судьбой своей, становится сильна и мужественна; поднимает она с пола светильник, берет в руки нож и с неженственной смелостью приступает к исполнению задуманного дела. И вот подносит она к ложу светильник и видит: перед ней, вместо чудовищного дракона, лежит прелестный, юный бог Купидон. Ужаснулась Психея, испугалась задуманного дела и, смущенная, трепещущая, безжизненно-бледная, пала на колени; старается она скрыть нож и не знает куда — готова даже вонзить его в грудь свою; но нож падает у нее из рук. Потрясенная и обессиленная, полная отчаяния, стоит Психея перед ложем и смотрит на красу божественного лица, и красота эта придает ей новую силу. Смотрит она на роскошные, умащенные амброзией кудри, раскинувшиеся по белым плечам и окаймившие пурпурные ланиты; из-за плечей видны ей легкоперые крылья Амура: недвижимо покоятся крылья, но легкие перья их колеблются и переливаются из цвета в цвет. В ногах у бога лежат его победные доспехи: лук и колчан со стрелами. Смотрит Психея и любуется, и не может налюбоваться на красу своего мужа. Дивится она и доспехам его и хочет испытать остроту стрел: вынула из колчана стрелу и хотела дотронуться до острия ее пальцем; руки у нее дрожали, и, по неосторожности, она глубоко уколола стрелой себе палец — из раны показалась капля розовой крови. Так, не ведая силы тех стрел, поразила себя Психея и объята была пламенной любовью к Амуру.