Возвратившись на остров Цирцеи, Одиссей послал некоторых из друзей своих в жилище нимфы, чтобы взять оттуда тело Эльпенора. Остальные между тем рубили лес для костра, и когда принесено было тело, сожгли его вместе с доспехами, воздвигли над ним высокий могильный холм и, по желанию покойного, водрузили на том холме весло. Как скоро Цирцея узнала, что Одиссей с друзьями своими возвратился из мира теней, пришла она к кораблю и принесла гостям хлеба, вина и мяса. «Целый день, — сказала она им, — наслаждайтесь едой и питьем, завтра же с восходом зари отправляйтесь. Я укажу вам дорогу и возвещу обо всем, что с вами может случиться, чтобы не натерпеться вам, по своему неразумию, новых бед на море или на суше». Целый день пировали они и наутро отправились в путь. Прекраснокудрая богиня послала им ветер попутный, и спокойно поплыл корабль, повинуясь кормилу и ветру. Одиссей же поведал спутникам своим обо всем, что предсказала ему Цирцея. Прежде всего предстояло им плыть мимо страны сладкозвучных сирен. Эти нимфы своими чудными песнями чаруют всякого, кто на корабле быстроходном приблизится к их берегу, всякого заставят они забыть о милой родине, о жене и о детях; очарованный, спешит плаватель причалить к берегу, где ждет его верная смерть и кучами лежат тлеющие кости несчастных мореходов, увлеченных лукавыми девами. И Одиссей со спутниками должен избегать сирен и держаться дальше от цветистых берегов их острова. Только одному Одиссею, сказала Цирцея, можно слушать певиц. И вот когда корабль приближался к стране их, Одиссей, помня совет Цирцеи, залепил своим спутникам воском уши и повелел привязать себя к мачте, чтобы нельзя было ему броситься в море и вплавь достичь рокового берега. Мгновенно стих ветер попутный и распростерлось перед ахейцами широкое, незыблемо гладкое море. Сняли тогда паруса Одиссеевы спутники и взялись за весла. В то же время сирены запели свою дивную песнь:

Очарованный дивными звуками песни сирен, Одиссей не хотел уже плыть далее: знаками умолял он товарищей, чтобы они освободили его; но, повинуясь прежде данному повелению, еще крепче привязали они Одиссея к мачте и еще сильнее ударили в весла.

Когда Одиссей с товарищами своими счастливо миновал остров, вдали показался им пар и волны, разбивающиеся о скалы, и послышался глухой шум. Раздавался он с той стороны, где находились Планкты, высокие плавучие скалы. Не может близ них пролететь ни одна быстролетная птица, даже и голубки, что приносят отцу Зевсу амброзию, не все совершают благополучно путь свой: одна из них каждый раз пропадает, разбиваясь об утес, и каждый раз Зевс заменяет убитую новой. Еще ни один корабль, к ним приближавшийся, не избежал гибели, кроме знаменитого Арго; да не сдобровать бы и Ясонову кораблю, если б не провожала его Гера.

Ужаснулись спутники Одиссея, когда услышали шум и увидели пары, поднявшиеся от взволнованных вод; ужаснулись они, выпали у них весла из рук, и корабль встал. Одиссей же ободрял оробевших товарищей; к каждому подошел он и каждому сказал приветливое слово: «Спутники, в бедствиях мы не безопытны; все мы сносили твердо; теперь же беда предстоит не страшнее той, что грозила в пещере циклопа. Надеюсь, что когда-нибудь нам придется вспомнить и об этой опасности. Силу удвойте, гребцы, дружнее острыми веслами бейте по влаге зыбучей. Ты же, кормчий, внимание удвой; в сторону должен ты отвести корабль от волн и тумана, правь на этот утес, иначе корабль погибнет».

Так он сказал; все исполнено было точно и скоро; Планкты оставлены были в стороне, и корабль устремился к утесу, на который указал Одиссей кормчему. Но благоразумно умолчал Одиссей о Сцилле, жившей, но словам Цирцеи, в этой скале: если бы сказал он о ней, от страха побросали бы гребцы весла и, перестав грести, праздно столпились бы внутри корабля в ожидании беды неминучей. Теперь предстояло пловцам войти в узкий пролив между двух скал. До широкого неба восходит одна из них, густые, никогда не редеющие облака окружают острую вершину ее; никогда не бывает на ней светел воздух, ни летом, ни зимой; не взойдет на эту скалу и не сойдет с нее ни один смертный, будь он с двадцатью руками и имей двадцать ног. В середине скалы была пещера, в которой жила страшная Сцилла. Без умолку пронзительно лает она, подобно молодому щенку. У нее двенадцать лап, на плечах же косматых подымается шесть длинных гибких шей, на каждой торчит голова, а на челюстях в три ряда зубы, частые, острые, полные черною смертью. Все головы свои Сцилла выдвинула из пещеры; лапами шаря кругом, по скале, обливаемой морем, ловит она дельфинов и тюленей и других могучих подводных чуд. Против этой скалы, на выстрел из лука, стояла другая, гораздо ниже первой. Растет на ней дикая широколиственная смоковница; под нею каждый день волнует море Харибда, три раза поглощая и трижды извергая соленую влагу. Когда извергает она воду, как в котле, со свистом кипит она, клокоча, и пена быстро взлетает на вершины обоих утесов. Когда же Харибда глотает волны соленого моря, открывается вся ее внутренность, перед зевом сшибаются волны, а в недрах утробы кипят тина и черный песок.

Когда корабль вошел в страшный пролив, Одиссей, забыв повеление Цирцеи, накинул латы на плечи, схватил два медноострых копья и подошел к корабельному носу, думая, что с этой стороны нападет на корабль Сцилла, чтобы похитить друзей его. Но как ни всматривался он в пещеру, нигде не видал чудовища. Продвигаясь между скал и в ужасе устремив взоры на страшный водоворот Харибды, незаметно подошли они к самому утесу Сциллы. Разом похитило чудовище шестерых ахейцев, самых сильных и доблестных. Когда обратил Одиссей взор свой назад, то успел лишь заметить, как, схваченные Сциллой, барахтались они руками и ногами, и услышать, как в страхе призывали они его имя. Как трепещет пойманная на уду и брошенная на берег рыба, так трепетали они в высоте, унесенные жадной Сциллой. Там, перед входом в пещеру, сожрала она их: напрасно прокричали они имя вождя своего, напрасно простирали к нему руки. Громко зарыдали Одиссей и друзья его при виде этого страшного зрелища, но помочь беде было уже невозможно. Быстро поплыли они далее, чтобы как можно скорее удалиться от страшной области Харибды и Сциллы.

Миновав утес Сциллы и избегнув свирепой Харибды, прибыли ахейцы к острову Тринакии, где паслись стада Гелиоса, светоносного бога. Охраняли их две прекраснокудрые нимфы Фаэтуса и Лампенция, дочери Гелиоса, рожденные ему божественной Неерой. Уже на море, приближаясь к прекрасному острову, услышал Одиссей мычание быков и блеяние овец. Тогда вспомнил он о предостережении Тиресия и Цирцеи и в сокрушении сердца сказал спутникам: «Послушайте, дорогие, верные друзья, что возвестила мне тень Тиресия и что наказала мне строго нимфа Цирцея: нам следует миновать остров Гелиоса — на нем ждет нас великое бедствие. Поспешите же отклонить от него корабль». Так он сказал, и в груди их сокрушились сердца. Гневный, обратился к Одиссею Эврилох с такими словами: «Безжалостный, никогда не устают твои члены: точно стальной ты или железный. Товарищи твои выбились из сил, а ты не даешь им высадиться на берег. Мы могли бы приготовить на нем вкусный ужин и сладко отдохнуть. Ты же принуждаешь нас в холодную ночь плыть мимо гостеприимного острова в темноте, по мглистому морю. Ночью бушуют бурные ветры, опасны они кораблям. Как избежать нам верной гибели, если во мраке вдруг настигнет нас буря? Нет, лучше теперь, покорившись велению ночи, выйдем на берег и приготовим вблизи корабля ужин, а завтра утром опять пустимся в широкое море». Остальные товарищи были согласны с Эврилохом. Тогда убедился Одиссей, что некий бог готовит его спутникам бедствие, и сказал: «Эврилох, ты и товарищи твои принуждают меня уступить; один я не могу противиться вам. Слушайте же: поклянитесь мне великой клятвой, что, если вы встретите стадо быков или баранов, не коснетесь к ним рукой святотатной и не дерзнете убить ни быка, ни барана. Пищей нас на дорогу снабдила Цирцея».