— И он расспрашивал здесь кого-то об апостоле?

— Да, я ему и сам кое-что рассказал. Могу и тебе повторить, брат Епифаний. Откуда к нам тогда прибыл апостол Андрей и куда пошёл после, я не знаю. Никомидийский гость уверял меня, что прямиком из Синопы, а потом отправился как раз к ним в Никомидию.

— А разве не наоборот?

— Ты уж сам решай, как правильно, а я расскажу, что знаю точно. Так вот, святой апостол Христов, всехвальный и блаженный Андрей Первозванный, брат первоверховного Петра-апостола, прибыл к нам в Никею, а здесь было семь бесов, что жили среди гробниц, расположенных вдоль дороги. Я думаю, это Константинопольская дорога, по ней вы сегодня вошли в город и стали свидетелем нашего несчастия… А ведь тогда, при апостоле Андрее, было то же самое, только не разъярённая толпа, а злые бесы бросали камнями в проходивших мимо людей и уже многих убили до смерти. Когда же прибыл блаженный апостол, весь город вышел ему навстречу с оливковыми ветвями и провозглашал такие славословия: «Наше спасение в руках твоих, человек Божий». И после того как изложили они всё по порядку, ответил им блаженный апостол: «Если уверуете вы в Господа Иисуса Христа, Сына Всемогущего Бога — вместе со Святым Духом Единого Бога, то освободитесь с Его помощью от бесовской этой напасти». И воскликнули они: «Что бы ты ни проповедовал, мы поверим и послушаемся твоего приказа, только бы избавиться нам от такого наваждения». И он, благодаря Бога за их веру, приказал самим бесам предстать перед лицом всего народа — и те явились в образе собак. А блаженный апостол, обратившись к народу, сказал: «Вот бесы, враги ваши. Но если вы верите, что я в силах повелеть им во имя Иисуса Христа покинуть вас, то исповедуйте это предо мною». И воскликнули они: «Веруем, что Иисус Христос, Которого ты проповедуешь, есть Сын Божий!» И тогда приказал блаженный Андрей бесам: «Убирайтесь же в места безводные и бесплодные, не убивая и не подходя ни к кому из людей везде, где бы ни призывалось имя Господне, пока не получите заслуженное вами наказание в вечном огне». Сказал он это — и бесы с диким рёвом исчезли с глаз присутствующих, и так наш город был освобождён. А блаженный апостол крестил всех горожан и поставил им епископом Каллиста, мужа мудрого и беспорочно хранившего всё, что принял от учителя. Вот как оно было, если рассказывать вкратце. Впрочем, о том, что происходило в Никее при апостоле Андрее, я знаю немного. Лучше бы ты расспросил старого Фалалея, диакона Успенской церкви, где тебе и служить.

Великолепная церковь Успения Пресвятой Богородицы, украшенная мозаиками, не уступавшими лучшим из тех, что сияли в Софии Константинопольской, отстояла от кафедрального собора Никеи на несколько кварталов к юго-востоку. Настоятель Михаил и почти вся братия ещё не вернулись с Константинопольской дороги, по которой увозили епископа Петра. Зато при храме оставался диакон Фалалей, который по немощи своей не смог проводить своего отца и господина. Он недоверчиво принял студитов у себя в домике, маленькой пристройке к митрополичьей библиотеке.

— Не может у нас сейчас быть добрых гостей из Константинополя! — ворчал он. — Нового стратига прислали, так он из выкрестов еврейских, а сам, значит, тайный иудеянин. Это ведь колдуны иудейские, коварные и жадные до золота, совратили василевса Льва в ересь иконоборчества, это они теперь получают высокие должности и при дворе, и в провинциях!

— Ты о каком Льве говоришь, брат Фалалей? — удивился Епифаний.

— Как о каком — о нынешнем, с именем и нравом звериным!

— Так ведь это про того, старого, Льва, самого первого иконоборца, рассказывали, что его иудеи околдовали. Так до сих пор в народе говорят…

— Ну и пусть говорят. Скоро станет ясно, что и этого тоже они, христоубийцы, охмурили. Недаром ведь стратиг наш сам обрезанный, а скоро и всех подряд обрезать начнёт. И сон мне вот прямо сегодня снился, что пришлют к нам нового еретического митрополита — варвара иудействующего, одноглазого, с рогами на спине и хвостиком поросячьим.

В тот день Епифанию так и не удалось разговорить старого Фалалея, однако тот после долгих уговоров устроил их в каморке при библиотеке. Братия же Успенской церкви вернулась лишь поздно ночью, а пресвитер Михаил был даже ранен, но сам приветствовал студитов с большим сочувствием и благословил их на труды в скриптории, Епифания же попросил время от времени сослужить ему с другими священниками.

Только через месяц, когда волнения в городе улеглись, а клирики уже уверились в том, что нового епископа-иконо-борца им не пришлют и можно служить по-старому, — только тогда Епифаний праведными трудами и истинно монашеским смирением заслужил доверие Фалалея и смог расспросить его обо всём, что тот знал о посещении Никеи апостолом Андреем.

— Я буду рассказывать, — начал Фалалей, усевшись под орехом во дворе церкви, — а брат Иаков пускай себе записывает, раз он у тебя такой скорописец. Что наговорил тебе отец Маркеллин, так то неправда. Я сам ему когда-то рассказывал, как было на самом деле, да потом заехал к нам этот никомидийский поп и переучил Маркеллина. В старинной, мол, книге так и эдак написано было. Вот теперь Маркеллин и рассказывает, как его тот никомидиец научил. Подозрительный, знаешь ли, никомидиец. Я тамошних попов и дьяконов почти всех знаю, а откуда этот выискался, не пойму до сих пор. Разговор у него очень уж странный: вроде и правильно всё говорит, но произносит как-то не так, не по-нашему.

— Как же звать того никомидийца? — поинтересовался Епифаний.

— А не помнит никто. Имя у него тоже вроде как из простого нашего слова, да таких имён я ни у монахов, ни у мирян не встречал никогда. Вот и запамятовал. Что до апостола Андрея, то святой и всехвальный брат Петров, первый из апостолов Христовых прибыл в Никею, спустившись со стороны Олимпа Вифинского.

— А разве не из Синопы? — переспросил Епифаний.

— Конечно нет. В Синопу он пошёл потом, когда обошёл весь понтийский берег. Почему я знаю про Олимп? Потому что сам я родом оттуда и воспитывался при монастыре Святого Кирика в Пандиме. Но монахом я, как видишь, так и не стал, хотя и живу почти всю жизнь всё равно как монах…

— Что же случилось с тобой, брат Фалалей? — полюбопытствовал Иаков.

— А не важно… Давайте я вам лучше про апостола Андрея расскажу. На Олимп он пришёл из Эфеса, через Лаодикию. Взял Андрей с собой учеников, поднялся вверх по течению Меандра во Фригию Капатиану, где находится город Лаодикия, что на реке Ликос. А из Лаодикии горными тропами и речными долинами дошёл апостол Андрей до Синаоса: его округу я уже хорошо знаю, охотился я там, когда сбежал из монастыря с молодой женой… А оттуда и до Олимпа несколько дней ходу. Прошёл апостол Андрей по всему Олимпу, через Пандим, через Дагуту, и, перевалив через хребет, спустился в Никею, вифинское село, ведь она в то время не была ещё обнесена стеною и украшена, это случилось позднее, при Траяне, и гавань тогда была совсем маленькой, на большом удалении от тогдашнего села.

Войдя в Никею, Андрей стал проповедовать Христа и призывал жителей её принять слово Господне. А местные жители оказались сущими лжецами и насмешниками, гордецами и бездельниками, суетливцами и обманщиками — прямо как и сейчас. Иначе как бы они позволили изгнать своего православного епископа? Как бы забросали грязью своих священников? Как были они тогда иудеями или язычниками, так и остались! А у тогдашних иудеев Никеи была большая синагога, так как и село было большое, а у язычников много капищ. Был там и идол Аполлона, который выдавал оракулы и испускал призраков. Кто же получал от него оракул, те сам оракул произносили, но ничего больше сказать не могли, так как бес затыкал им уши и рот, и так и оставались они немыми и бессловесными. Немощными были эти жители, да и бесноватых среди них много было.

И призвали они Андрея, чтобы тот исцелил их. Андрей же им и говорит: «Не сможете избавиться вы от бесов и болезней, если не обратитесь к здравому учению». А они вроде бы и соглашались с ним, но на самом деле безбожно врали.