— Роза! — рухнуло имя. — Представляешь, это чудовище зовут Розой!

— А фамилия ее… — робко вымолвил я, — фамилия ее Цинципердт?

— Какой еще Цинципердт? — возмутился Святослав. — Ее фамилия… Как это… А! Цинцинат.

— Ах, вот как… Цинцинат… ну, конечно… это меняет дело… — что-то еще мямлил я невольно подумывая, что, может быть, здесь и истощаются все совпадения.

— Я, правда, Гарифа давно не видел. Так, перезванивались раз в год по обещанию, — говорил Святослав. — И вот звонит позавчера. Рассказывает, черт, мол, привел столкнуться с этой Розой. Сам, конечно, виноват, что тут же не послал ее куда подальше и не отказался сразу от каких бы то ни было с ней отношений. Но, говорит, я, вроде, никаких взаимоотношений с ней налаживать и не думал, но события как-то сами так развернулись, что эта жирная Роза вечно оказывалась на моем пути. Влюбилась она в него, что ли, а, может, просто новую игрушку себе придумала. Ну, и тут понеслось… Фирма у него была там какая-то — сгорела. Не сомневается, что Роза ее спалила, чтобы крепче к себе привязать. Жена тут же его бросила, забрала дочку и с любовником в Австралию укатила. Приятели, партнеры, так сказать, по бизнесу, тоже куда-то все подевались. Правда, в обмен на эти потери Роза настоятельно предлагает ему попользоваться радостями ее дворцов, вызывается осчастливить его какими-то подарками и дорогой пищей. Но это, вне всякого сомнения, только в том случае, если он целиком и полностью расстанется с собственной волей.

— Да… Вот как… Да… — кивал я головой, слушая приятеля. — Какая интересная история. Но, если Роза эта, Цинцинат, действительно столь крупная шишка в своре подобных ей, — ни о какой охоте можно и не мечтать. Сам же ты сказал: достать ее нельзя.

— Что ты торопишься как голый в баню, — огрызнулся Вятичев. — К Стрижикурке тоже ведь было в дом не придти, в дверь не позвонить. Я с Гарифом по телефону не мог, ясное дело, подробно об этом поговорить. Но, вроде бы, есть пути для взятия и этой крепости.

— И когда мы можем отправиться…

— Да когда угодно. Билеты взяли, — и поехали.

В это время в коридоре раздался негромкий щелчок замка. И еще один щелчок, на этот раз закрываемой изнутри двери.

— Лиза? — невольно насторожился я.

— Она.

— Ты хоть бы оружейную свою тряпкой прикрыл, — посоветовал я Святославу, дивясь его беспечности.

— Зачем? — отвечал он. — Елизавета — редкий среди женщин экземпляр: она обычно не в свои дела нос совать не пытается.

К сожалению, мой опыт подобные образцы женских характеров не знал, и потому я только саркастически ухмыльнулся.

Серый британский кот, валявшийся на моем джемпере, брошенном в кресле, поднялся, выгнул спину, заурчал, спрыгнул с кресла и засеменил в прихожую.

— Мой мальчик меня встречает! — донеслось оттуда.

И вот с томным котом на руках Лиза появилась в комнате. Вероятно, от быстрой ходьбы лицо ее раскраснелось. Светло-русые волосы, наскоро приглаженные по пути у зеркала, еще хранили фасон той прически, которую укладывал ветер. Чуть раскосые глаза смотрели с ее широкого лица как всегда решительно и даже как будто с вызовом, но я не мог не заметить, что безукоризненной формы лба ее коснулась тревога, и возле губ — залегла какая-то нерешительность. Как всегда на Лизавете было нечто трикотажное и облегающее, на этот раз фиолетового цвета, и сей инфернальный цвет добавлял ее облику сумрачности.

— О, Тимур! — как мне показалось, нарочито весело вскричала она, тут же бросаясь ко мне на диван.

К Вятичеву и не подошла. Она прильнула ко мне, бросила исподлобья взгляд на Святослава:

— Он опять со своим железом возится. Знаешь, Тим, он меня бросает, ехать куда-то хочет, на сколько не говорит. Тим, я теперь с тобой буду. Ты не знаешь, я — супер! Ты увидишь… Ну скажи, я тебе нравлюсь?

— Ты мне очень нравишься, Лиза, — чистосердечно признался я.

Лизавета еще плотнее прижалась своей великолепной грудью к моему предплечью, погладила руку и заглянула в глаза. Я чмокнул ее в бровь, и ободренная она вновь переключилась на Вятичева:

— Слава, ты не будешь против, если я, пока ты там вояжируешь…

— Лизок, я только за, — с простодушной улыбкой отвечал ей Вятичев, вновь принимаясь за свои железки. — Я не говорил бы тебе этого, если бы планировал остаток жизни просидеть в семейных трусах рядом с тобой у телевизора. И что, ты взялась меня шантажировать? Ты же знаешь, что для меня надежный друг стократ важнее женщины. Хочешь быть помощником в жизни мне… или нам, — прекрасно. Нет, — извини. Кстати, Тимур едет со мной. Так что, у тебя есть время подумать.

Легкая дрожь, я чувствовал, пробежала по приникшему ко мне жаркому телу, и тут же оно как-то обмякло, Лиза мягко отстранилась от меня, завалилась на спинку дивана, запрокинув лицо вверх.

— Да не грусти ты, Елизавета, — не слишком деликатно попытался успокоить ее Святослав. — Есть множество отличных мужиков, их абсолютное большинство, на них мир держится, — на тех, кому семейные трусы впору. Я очень серьезно. Дай Бог им жить и плодиться долгие годы. Но я как-то по-другому сделан, что ли…

Чувствуя себя неловко, нежданно-негаданно оказавшись внутри вельми интимной сцены, я старался не смотреть ни на Святослава, ни на Лизу, а смотрел я на кота, который давно соскользнул с Лизиных колен и бродил по комнате, терся об углы мебели. Но, услышав рядом с собой легкий всхлип, я повернулся невольно, — по вискам запрокинутого лица серебрясь стекали слезы.

— Ох, мальчики… — проговорила она почти ровным голосом, широко раскрытыми глазами глядя в потолок. — Что же я дура такая… Все ведь ясно… Уже и тридцатник на носу… Но, если бы вы только знали, как не хочется тех, правильных, хороших… если уже знаешь, что есть такие, как вы.

С едва слышным стоном Лиза оттолкнулась от спинки дивана, — села на краю его, сжавшись, обхватив коленки руками. Вдруг усмехнулась.

— Слушайте, мальчишки, а давайте я вместе с вами поеду. Честное-честное слово, я не буду спрашивать вас ни о чем и ни в какие ваши дела вникать не стану. Ведь нужно же вам будет, чтобы кто-нибудь есть готовил или, допустим… А?

Вятичев широко вздохнул и покачал своей черной головой:

— Елизавета, работа же у тебя.

— Да брошу я эту идиотскую работу к чертовой бабушке, — горячо замахала руками Лиза. — Менеджер по рекламе! «Нужен для души сюрприз? Загляните в топлес-бар «Каприз». Тоже мне работа. Ни уму, ни сердцу. Так я поеду. Поеду, да?

— Нет, Лизочек, — неумолимо прочертил широким синеватым подбородком горизонтальную линию Святослав, — не можешь ты поехать с нами. Но ты можешь ждать, если хочешь, — это почти то же самое.

На излете угасающей надежды она бросила на меня такой растерянный, такой пронизывающий взгляд, переметнула его на Святослава, и вновь на меня… Синие цветы ее глаз, всегда отважные, а порой и насмешливые, стремительно отцветали, и вот, совсем потемнев, занавесились сеткой ресниц. Лиза провела по щеке тыльной стороной ладони и вновь нежданно улыбнулась.

— Я вообще-то не очень-то и надеялась, — она улыбнулась шире, ярче и даже хихикнула игриво, хотя ресницы еще не успели просохнуть. — От судьбы, как говорится, не уйдешь, и нечего с посконным рылом, и куда конь копытом, и вообще каждому свое. Так что, вы, наверное, голодные сидите, — пойду-ка я на кухню, да приготовлю по-быстрому чего-нибудь перекусить. Так тому и быть.

А через три дня гремучий поезд уже уносил нас с Вятичевым в обширный заказник, где в большом числе на приволье паслись и множились жирные осторожные существа, мы ехали в их священный заповедник, именуемый столицей.

В своей студии авторских программ «Молох» я сказал Артуру Боброву, а заодно и владычествующей над его волей нервной пергаментной Камилле, что мне необходимо уехать на какой-то срок по личным, так сказать, делам.

— Ну-у… вообще-то, если не надолго… — начал было Артур, но его повелительница круто взяла инициативу в свои жилистые ручки.

— Как это уехать? Сейчас?! Когда мы нашли столько заказчиков? — выпучивала она мерзлые голубые глаза свои. — Нет, сейчас это совершенно невозможно.