Часто по вечерам Нанетт, увидев, что Мари полушепотом читает свой молитвенник, просила ее читать громче, чтобы вся семья могла ее слушать. Пьер тоже слушал, не отрывая взгляда от губ Мари, без труда произносивших таинственные и мелодичные слова. В свои тринадцать он уже не ходил в школу, потому что, к великому огорчению Нанетт, так и не смог получить свидетельство о начальном образовании. Однако сам Пьер не слишком расстраивался по этому поводу. Он помогал отцу на ферме и предпочитал работу на земле и со скотом сидению на школьной скамье.

На ферме у Нанетт было много работы, и все же она с удовольствием посвящала свободные минуты Пьеру и Мари. Именно по настоянию своей доброй жены Жак отвез детей к местному саботье — мастеру, изготавливавшему сабо. По мнению Нанетт, башмаки на деревянной подошве, которые привезла с собой девочка, совершенно не подходили для фермы, и муссюр без возражений дал денег на новые сабо.

Так девочка в первый раз попала в ближайший городок — Прессиньяк. Для нее это был абсолютно новый мир: бакалейная лавка, таверна, мастерские тележника и ткача, булочная… и даже лавка торговца растительным маслом!

Мастерская саботье показалась ей таинственной пещерой, полной разнообразных сверлышек, стамесок, ложек и резцов. Мастер на мгновение оторвался от работы и протянул Мари сверток со словами:

— Держи, девочка, свою обувку. Я потратил на них целый день, — добавил он, наклеивая на каждый сабо маленькую этикетку, как он делал всегда.

Мари долго любовалась выточенными из орехового дерева башмачками. Мастер вырезал на сабо цветы и раскрасил их в разные цвета. Никогда не было у Мари такой восхитительно красивой вещи!

Когда с делами было покончено, Жак оставил детей дожидаться на площади, а сам отправился к Марселю за стаканчиком местного бледно-красного вина — так, промочить горло.

Местная детвора с любопытством посматривала на Мари. Дети тараторили на патуа, что было очень удобно — можно открыто говорить то, что незнакомой девочке лучше бы не слышать.

— Видел, какое у нее странное пальто? И причесана не по-нашему!

— Она что, думает, в город попала?

— Мадам Кюзенак могла бы взять в услужение кого-то из наших! Зачем было ездить так далеко?

— Говорят, что теперь мадам не хочет брать ее в дом! Девчонка живет и работает у Нанетт.

Пьер что-то сердито сказал на патуа. Дети тут же бросились врассыпную.

Мари и Пьер забрались на сиденье экипажа, в который был впряжен Плут. Когда вернулся Жак и они пустились в обратный путь, Мари запела песню.

— Подпевай, Пьер, вместе получится еще лучше! — подбадривала она мальчика, который смотрел на нее как зачарованный.

Пьер робко подхватил своим более низким, чем у девочки, голосом веселый припев. Мари поняла, что еще немного — и мальчик перестанет ее стесняться.

— Если хотите, могу и я спеть с вами, — пошутил Жак на патуа. Вино привело его в веселое расположение духа. — Но не говорите потом, что я вас не предупреждал! Когда я пою, мертвые из могил встают от страха!

Пьер перевел, и дети от всего сердца посмеялись над шуткой.

Глава 4

День птичьих свадеб

Было воскресное утро, и Нанетт собиралась к обедне с певчими; служба должна была начаться в одиннадцать. Жак и Пьер были готовы к выходу и ждали мать семейства возле очага. В нарядной одежде, которая надевалась не чаще раза в неделю, оба чувствовали себя неловко.

Мари в своих новых, вымытых с мылом сабо сидела перед домом на деревянной колоде. До этого девочка побывала в Прессиньяке всего раз, и теперь радовалась, что поедет туда снова. Ей очень нравилось гулять в солнечную погоду, хотя на улице было еще довольно прохладно.

Услышав стук лошадиных копыт, девочка подняла голову и увидела приближающегося всадника. У мужчины с украшенной фазаньим пером фетровой шляпой на голове, одетого в добротные, хорошего кроя куртку и штаны и кожаные гетры, было доброе лицо и усталый, грустный взгляд. Несмотря на это, он производил впечатление человека сильного и властного.

Мари узнала его в одно мгновение. Это был тот самый мужчина, которого она видела в приюте несколько месяцев назад.

«Что он здесь делает?» — спросила она себя.

Поравнявшись с девочкой, всадник остановил коня и внимательно посмотрел на нее. А потом спросил мягко:

— Это ведь ты — Мари?

— Да, мсье! — ответила девочка с милой улыбкой.

— Тебе здесь нравится?

— Да, мсье… Нанетт очень добра ко мне.

Всадник в замешательстве передернул плечами. Он хотел было задать следующий вопрос, но передумал. Мари закусила губу. Неужели она сказала что-то не так, и мсье недоволен?

Из дома вышел Жак, а следом за ним — Пьер. Стягивая с головы картуз, Жак сказал:

— Доброе утро, хозяин! Мы собираемся на мессу. А что, мадам заболела? Сегодня она не просила экипаж.

В ответ мсье Кюзенак неопределенно махнул рукой, повернул коня и ускакал по направлению к господскому дому. Оглянулся он только один раз — чтобы еще раз посмотреть на Мари. Девочка приуныла. Она почему-то была уверена, что не понравилась ему.

Зато теперь она знала, каков из себя муссюр, о котором так часто упоминала в разговоре Нанетт…

Дорога тянулась по самому низу долины. Мари с Пьером шли впереди, Нанетт с Жаком — за ними.

Солнце весело проглядывало сквозь листву деревьев. Справа извивался ручеек, вода в нем почему-то казалась красновато-коричневой. И только в тех местах, где близко к поверхности подступали камни, было видно, что она прозрачная. Мари была в восторге. Она и не думала, что природа в сельской местности может быть так прекрасна. Девочка не уставала любоваться радостными весенними пейзажами, залитыми солнечным светом. В теплом воздухе разливались новые, незнакомые ароматы…

От фермы до Прессиньяка было не слишком далеко. Вскоре впереди показалась церковная колокольня.

— Вот-вот проснется Мария-Антуанетта и станет торопить тех, кто припозднился! — весело сказала Нанетт.

Жак в ответ пожал плечами и присвистнул. Он прекрасно помнил день, когда из Шабанэ приехал кюре, чтобы освятить новый прессиньякский колокол и дать ему новое имя — Мария-Антуанетта. В то время он был еще маленьким мальчиком и вместе со всеми хлопал, когда над округой поплыл его низкий, глубокого тона звон. Это было в 1874 году…

Мари ускорила шаг. Она твердо решила на обратном пути спросить, кто такая эта Мария-Антуанетта. А пока, опьяненная буйством красок и легким весенним ветерком, девочка весело шагала по дороге.

Стоило им ступить на площадь в Прессиньяке, как раздался колокольный звон.

Нанетт локтем подтолкнула Мари и сказала с улыбкой:

— Слышишь? Это и есть Мария-Антуанетта! Красивый у нее голосок?

Мари покраснела от смущения. Пьер улыбнулся. В воздухе пахло праздником. Жители Прессиньяка торопились в церковь. Женщины надели по такому случаю накрахмаленные и тщательно отглаженные чепцы.

Мари держалась скованно из-за того, что на нее все смотрели. Некоторые дети даже показывали на нее пальцем. Пьер каждого маленького нахала награждал сердитым взглядом. Однако это не остановило высокого светловолосого мальчика, который был выше него на голову. Он выкрикнул что-то, но Мари не поняла ни слова.

— О, а вот и безотцовщина!

Светловолосый мальчик начал кривляться и зубоскалить.

Жители поселка уже знали, что Кюзенаки взяли девочку из приюта. В начале XX века женщин, родивших детей вне брака, общество подвергало таким гонениям, что многие предпочитали отказаться от ребенка, зачатого вследствие прелюбодеяния. Поэтому бытовало мнение, что ребенок из приюта — непременно незаконнорожденный.

На глазах у Мари Пьер подбежал к белобрысому и ударил его что есть силы.

Тот ответил ударом на удар, но на этом драка закончилась: багровый от гнева Жак поймал сына за шкирку и оттолкнул высокого мальчика.

— Стыд потеряли! Устроить драку перед церковью… Луизон, марш к родителям! А ты, Пьер, веди себя пристойно!