— А может, его запереть в вольер? — предложил кто-то.

— Не надо, это его обидит. Скоро отправим в ветлечебницу. А пока накормите его, — распорядился начальник отделения.

Своей обидой Буран был полон до краев. Когда начальник отделения уходил, пес так тяжко вздохнул и так жалобно заскулил, что тот невольно остановился. Буран с укоризной смотрел на него, и крупные слезы потекли из его черных собачьих глаз. В них можно было прочесть и упрек, и жалобу, и злость: «Как же так, ты, наш начальник, не понимаешь, что мое место сейчас там, на окраине Измайловского парка?»

Начальник отделения попытался его успокоить:

— Пойми, Буран, ты свое дело сделал. Молодец! А сейчас там нужны крепкие ноги и свежие силы. Найдут бандюг, найдут. По твоим же следам найдут. Успокойся... Поешь, отдохни. А скоро повезем тебя к ветеринару, чтобы лапу ремонтировать.

Буран, закрыв глаза, молчал. Начальник отделения ушел. А через пятнадцать минут ему сообщили, что Буран сбежал.

Когда в ворота въезжала дежурная машина, пес встал, напряг все свои мускулы, и ременный крученый поводок, лязгнув металлическим кольцом по стойке, от резкого неистового рывка лопнул, словно шелковый шнур-Буран пулей метнулся вперед, каким-то чудом пролетел через узкий пролет между машиной и открывшимся полотном ворот и, не оглядываясь, помчался по московским улицам.

— Может, мотопатруль послать? — предложил кто-то. Начальник отделения махнул рукой:

— Не надо. Теперь его не догнать, не остановить. А лапу, дурной, наверняка потеряет. Да и вообще погибнуть может.

...Группа, посланная в Измайлово, шла по ночным следам. На земле четко вырисовывались следы Бурана и оперативных работников первой группы. Все шло благополучно, вплоть до того наполненного водой оврага, где произошла задержка и ночью. И собаки и люди встали втупик. Следов было множество. Невдалеке раздавались какие-то голоса. Один из оперативных работников пошел на них и выяснил, что воинское подразделение передислоцировалось на новую точку и прошло здесь всего час назад. Потому и метались собаки, не зная куда, в какую сторону податься, чтобы отыскать следы Бурана и его спутников. Они отбегали то в одну, то в другую сторону, кружились вокруг оврага и возвращались обратно, беспомощно и виновато поглядывая на людей.

Именно в этот момент появился Буран. Он неуклюже прыгал на трех лапах, дышал часто и тяжело, язык, словно пожухлая тряпка, дрожал во рту. Лаять уже не мог, только издавал какие-то хриплые, клокочущие звуки. Мельком глянув на своих собратьев, стал взбираться вверх по заросшим кустарником склонам. Собаки побежали за ним. Туда же поспешили и оперативные работники.

Буран ковылял медленно, но уверенно, ни разу не остановившись. Добравшись до лежавшего на земле проводника Сонюшкина, он жалобно заскулил, принялся лизать его серое, без признаков жизни лицо и злобно захрипел в сторону трансформаторной будки. Скоро и еще одна собака подала голос: она звала к капитану Каменцову. Тот лежал почти без сознания, земля вокруг него потемнела от крови, но пистолет был направлен на дверь будки. Он с трудом проговорил:

— Там, там...

В будке молчали, ни голоса, ни шороха, ни единого звука не раздавалось оттуда.

Лейтенант Нестеренко, возглавлявший группу, усомнился:

— Вряд ли они там. Не слышно что-то. Наверное, ушли.

— Дверь-то ведь заложена слегой... — объяснял Каменцов. Говорил он медленно, с большими паузами. — Там они. Осторожно, у них автоматы. Думаю, они ждут тех, что ушли на машине. Иначе зачем им запираться в эту мышеловку? Напарники вот-вот могут заявиться. А идти к зданию подстанции надо вот отсюда, справа, а потом ближе к стене и к двери. Иначе снимут очередью...

Большие хлопоты теперь доставляли собаки. Они не хотели сидеть смирно, с трудом удавалось их сдерживать. Только Буран, обессиленный, тяжело дыша, лежал около Сонюшкина. Он, выполнив свой долг, оберегал непробудный сон своего хозяина.

Нестеренко, вперебежку и ползком, добрался до будки и прокричал:

— Вам ничего не остается, как выйти и сдаться. Вы окружены!

В будке молчали.

Нестеренко повторил свое предложение.

Сиплый, грубый голос ответил:

— Нам спешить некуда. Подождем.

Через несколько минут в кустарнике раздался тройной свист, сначала тихий, затем громче и еще громче. Из будки ответа не было. Там хотели убедиться; свои ли подают знак. Когда свист повторился, тот же сиплый голос заорал:

— Корыто, в кустах легавые, пришейте их. Иначе не выберемся, заперты мы.

Каменцов тревожно звал:

— Лейтенант, лейтенант, сюда...

Тот уже тоже понял, в чем дело, и, петляя меж кустов, мчался к Каменцову. Через несколько секунд он плюхнулся рядом.

— Не выпускайте пришедших. Собак, собак на них. Если будут сопротивляться — прицельным огнем.

— А эти, эти же уйдут. Твоя жердь пулями почти перегрызана.

— Не уйдут. Живыми, во всяком случае...

Лейтенант с двумя оперативниками, взяв собак, побежал в сторону кустарников, откуда раздавался свист. Скоро оттуда послышался собачий лай, выстрелы. И сразу ожила будка. Ее обитатели колотили в дверь чем-то тяжелым, но дверь держалась все еще крепко. Тогда длинные автоматные очереди наполнили будку глухой бубнящей трелью. Пули кромсали железо двери, отрывали щепки от сухой жерди, ходуном ходившей в металлических скобах. Но вот тонкий конец жерди, перерезанный пулями, словно зубчатой пилой, обломился, и под напором бандитов дверь будки приоткрылась. Она не могла открыться полностью, опустившаяся одним концом жердь мешала ей, но отверстие было уже достаточным, чтобы можно было выйти наружу. Бандиты не замедлили этим воспользоваться. Сначала показался тупой ствол автомата, очередь веером срезала ветви с кустов. Потом в проеме появился человек, и тут же прозвучал выстрел Каменцова. Человек плашмя упал на землю и не двигался.

Второй бандит, видимо не поняв, в чем дело, вышел вслед за первым и только тут увидел, что напарник лежит недвижимо. Кубарем он скатился на землю, поднялся и, делая отчаянные прыжки и петли, побежал к кустам... где лежал Каменцов. Капитан поднялся на колени и, направив на бандита пистолет, крикнул:

— Ни с места! Бросайте оружие!

Бандит остановился и опустил автомат. Потом, увидев, что капитан один, и поняв, что он ранен и еле держится, молнией отскочил в сторону. Пуля Каменцова просвистела где-то совсем рядом. Мгновенно бандит всей своей тяжестью навалился на обессилевшего капитана. Борьба была слишком неравной, и через несколько мгновений Каменцов увидел над собой белесые от ярости глаза, заросшее щетиной лицо, звериный оскал желтых зубов и почувствовал на своем горле железный обруч сжавшихся рук. Какой-то дурман окутал сознание капитана, все закружилось, завертелось перед ним в лихорадочном вихре, и он уже терял последние проблески сознания, когда душивший его обруч вдруг ослаб и послышался панический сиплый крик:

— Остановите, остановите его, загрызет, проклятый!

...Буран, лежа около Сонюшкина, зорко наблюдал за трансформаторной будкой. Ведь те, за кем они гнались, находились там, их запахи бесили его кровь. И когда пес увидел, что один из бандитов бежит к опушке, он, стелясь по земле, пополз ему наперерез. Когда жизни Каменцова остались считанные секунды, острые клыки Бурана впились в шею бандита, и от дикой боли тот разжал руки, попытался сбросить с себя неизвестно откуда взявшегося зверя, но сделать это было невозможно.

Когда Каменцов открыл глаза, Буран стоял передними лапами на груди бандита и рвался к его горлу.

Капитан тяжело поднялся и тихо приказал:

— Буран, отставить.

Собака с сожалением посмотрела на капитана и нехотя оставила свою жертву. Но не отошла, а встала рядом и, злобно рыча, не спускала с бандита глаз.

Обыскав задержанного и приказав повернуться вниз лицом, Каменцов связал ему руки. Теперь Буран успокоился и устало побрел к своему проводнику. Каменцов, посмотрев ему вслед и увидя, как тяжело ковыляет собака, как ее шатает из стороны в сторону, сказал: