— И среди всех этих обезьян моя супруга была бы самой чудесной обезьянкой, — ответил Браччиано, тихонько шлепнув пальцами по ее восхитительной шее. — Почему во всем, что ты делаешь, столько очарования? Маленькая болтунья снова становится королевой и внезапно переходит от милого щебетанья к глубоким мыслям, может кокетливо и шаловливо обжечь любого огненным взглядом; как говорили греки, должно быть, все грации стояли вокруг твоей колыбели, осыпая тебя божественными дарами. Ты — Гера и Юнона, Паллада и Венера, ты — неповторимая, единственная Виттория!

— Льстец! — сказала она, прижав пальцы к его губам, и сразу же нежно поцеловала их. Виттория играла его черными кудрями, герцог взял ее руку, любуясь узкими длинными пальцами, поцеловал ее, затем распустил ее длинные волосы, скатившиеся волнами по белой шее.

Браччиано напрочь забыл о возрасте, он смеялся и шалил со своей юной возлюбленной, и оба в это мгновение напоминали играющих детей. Неожиданно их юношеские грезы были прерваны: вошла старая Урсула и шепотом сказала:

— Ради Бога и всех святых! Наш хозяин неожиданно вернулся домой и с ним еще какой-то закутанный в плащ человек — я видела их обоих сверху, из своей каморки, они уже у двери, а у хозяина есть ключ от дома. Что делать?

Испуганная старушка ушла.

— Да, что делать? — повторила Виттория. — Даже если отбросить осторожность, ты всё равно не сможешь пройти в мою комнату: там ждет моя горничная.

— Зачем прятаться? — вскочил гордый Браччиано. — Что я — слуга? Если я обоих проткну этим кинжалом, они будут молчать.

— А я? — умоляла Виттория. — А наш дом? А моя репутация?

Вдруг она вспомнила о недавно обнаруженном маленьком кабинете. Нажав потайную кнопку, Виттория втолкнула внутрь своего возлюбленного, показала маленькую кнопку на другой стороне и в спешке удалилась, погасив все свечи. Только она закрыла за собой дверь, как услышала, что те двое входят через другую.

У Перетти под плащом был фонарь, и судя по тому, как его покачивало, он был изрядно пьян. Он зажег еще несколько свечей, оглядел зал, пошатываясь, обошел все двери и тщательно запер каждую.

— Теперь мы в совершенной безопасности, — промолвил он тихо.

Незнакомец снял плащ — и во всем своем облачении взору предстал кардинал Фарнезе:

— Наконец-то мы ускользнули от ваших друзей, которые меня, к счастью, не узнали; и сейчас, когда мы совсем одни, я рассчитываю, что вы сдержите свое обещание.

— Присядьте, великое, ужасное преосвященство, — запинаясь вымолвил Перетти, — увы, я не способен долго стоять — так усердно и радушно вы меня угощали. Человек во всем должен придерживаться определенной меры.

Кардинал раздраженно оглянулся и сказал:

— Я всё же надеюсь, что вы еще помните свои слова.

— Тогда мне нужно набраться мужества, — продолжил Перетти, — ваше великодушие и всевластное преосвященство, и помочь вам, поскольку уже ничего нельзя изменить.

Он опустился на колено, взял руку старика и поцеловал ее с большой нежностью.

— Почему вы так напились? — одернул его Фарнезе.

— Напротив, — ответил молодой человек, — в данный момент я более трезв, чем там, в зале, когда мы сидели одни за великолепным сиракузским, там действительно, мой покровитель, я был пьян, потому что мой язык говорил то, о чем не знало мое сердце. Ах, господин! Высокочтимый священник и правитель, не правда ли, мы лжем слишком часто, вольно или невольно? Я лгал и сознательно, и бессознательно, я признавал свою ложь и всё же всем сердцем был на вашей стороне, и мне хотелось, чтобы эта ложь стала правдой.

— Я теряю терпение от вашей болтовни, — заявил кардинал. — Разве вы забыли, зачем затащили меня сюда?

— Конечно, нет, мой сиятельный патрон, — продолжил тот, — и поэтому я должен налить вам чистого вина, как говорится, в благодарность за то, что вы наливали мне наичистейшего.

— И что дальше?

— Ах, Небо, уже долгое время я не могу ни ночью, ни днем войти к моей Виттории. Спьяну я совсем забыл, что обещал провести вас в темноте к ней в комнатку, как будто бы это был я. Да, такой обмен довольно забавен и было б здорово, если бы он осуществился, но это представлялось возможным только сразу после моей свадьбы, а теперь дверь ее комнаты всегда заперта, и в ней всегда горит свет, а Виттория читает и сочиняет всю ночь напролет. Если же мы сломаем замок, произойдет ужасный скандал, так что весь дом поднимется на ноги и прибежит её страшная мать. И что тогда со мной, бедным, будет, вы можете себе представить?

— И что же теперь? — рассердился Фарнезе. — Она вас не хочет видеть уже много месяцев. После первых же дней брака она рассталась с вами. Она ненавидит вас. У себя дома вы бесправны. И всё это вы забыли в животном опьянении? Вы намеренно льстите мне, но я только потому был на вашей глупой пирушке, что рассчитывал попасть к ней в комнату переодетым и незамеченным покинуть ваш дом утром. А теперь?..

— Теперь я действительно вижу, — промолвил Перетти, — пословица «истина в вине» — абсолютно неверна. Но почему вы сердитесь? Из уважения к вам, из любви к вам я забросил такую хорошую женщину. Я чувствовал себя недостойным быть вашим соперником в любви, она же, прогнав меня от себя, сделала это так грубо. Не будем отчаиваться по этому поводу и придумаем лучший план.

— Я обещал вам свою защиту, — снова обратился к нему Фарнезе, — сами видите, что ваш престарелый дядя, не уважаемый никем, не имеет влияния и не может принести вам никакой пользы. Я позабочусь о вашей карьере, сделаю вас богатым, влиятельным, но я должен получить ее, эту гордячку, высмеивающую меня, или, клянусь, я вас уничтожу!

— Я отдаю ее в ваше распоряжение, — воскликнул Перетти, — потому, может быть, что ненавижу ее так же сильно, как вы любите. Все мы на вашей стороне, кроме жалкого Фламинио, который служит этому заносчивому Браччиано и всецело ему предан. Но аббат Оттавио — ваш, и я — ваш преданный слуга, а храбрый Марчелло пожертвует для вас своей кровью и жизнью.

— Марчелло? — удивленно воскликнул кардинал. — Вот бы никогда не поверил.

— Этот человек полностью в моих руках, — заявил Перетти. — Видите ли, почтеннейший, хоть этот бандит уже давно выслан, он частенько тайком пробирается в город, и тогда я прячу его у себя в маленьком домике в саду. Мы там уже о многом переговорили, и если вы ему хорошо заплатите, он отдаст за вас жизнь.

— Друг мой! — вскричал Фарнезе. — Берегитесь этого дерзкого человека! Что вас ждет, если стражники обнаружат его в вашем доме?

— Не беспокойтесь, — ответил Перетти, постепенно трезвея. — Мы оба крайне осторожны. Но вернемся к моему плану. Я считаю, он не может не удасться. Я договорился с семьей, что скоро мы все на несколько недель поедем в Тиволи и поживем там в небольшом доме, в семейном имении. Гордая Виттория отправится в карете, как всегда, одна с двумя горничными, я поеду следом вместе с матерью и устрою так, что наша карета сломается — мы сильно отстанем. На половине пути в открытом поле ваши переодетые люди или ваши горные друзья смогут легко похитить ее и увезти в один из ваших замков или к надежному другу. Даже в самом Тиволи ее легко выкрасть, когда она будет дома или на прогулке — она любит гулять одна. Оказавшись в вашей власти, ради своего же благополучия она скоро отдастся вам. Ведь в противном случае я буду угрожать ей судебным процессом, обвиняя в том, что она так коварно бросила меня, добровольно позволив увезти себя какому-то кастеляну, конюху или другому поклоннику. Потом же, если она без скандала останется у вас, примет ваши подарки, богатство и полностью доверится вам, я пообещаю ей, что буду молчать, и представлю всё так, будто она живет отдельно от меня с моего согласия.

— Дорогой друг, — промолвил теперь Фарнезе, — оказывается, вы гораздо умнее, чем я думал. Сообщите мне только, в какой день и в какое время состоится путешествие в Тиволи, и я больше не покажусь здесь, чтобы избежать любых подозрений. Давайте договоримся: она станет счастливой, богатой и знатной, а вас я так награжу, что вы будете удивлены моим великодушием, ибо моя страсть к ней бесконечна. А теперь проводите меня незаметно — скоро забрезжит утро.