Золотистые лучи сверкающего утреннего солнышка шагнули через высоченные окна и тронули лицо Росса. Он с трудом повернул голову. Так-так! Все мышцы ныли. Он лишь поправил подушку, но и этого движения оказалось достаточно, чтобы кровать закачалась. Хотел было вскочить, но вместо этого снова лег и расслабился, наслаждаясь успокаивающим покачиванием.

Кровать – ворох подушек, одеял, белья с вышивкой – свисала с потолка на толстых латунных цепях, прикрепленных к ее углам. Он вспомнил, что когда ночью они занимались с Дайаной любовью, то раскачивались на ней туда-сюда. Забавно!..

На голубом ковре, будто осколки разбитого стекла, посверкивали бриллианты. Улыбаясь, он вспомнил, как она лежала голехонькая, но при фамильных драгоценностях. Когда легли в эту постель-качель, она засмеялась.

«Ты, должно быть, подумал, что я совершенная дурочка, когда спускалась по лестнице, вырядившись, – сказала она.

– Вовсе нет! – ответил он.

– А я изо всех сил старалась выглядеть сногсшибательной и сексапильной.

– Надо сказать, тебе это удалось, – заметил Росс, чувствуя, как желание охватило его, едва только он представил, что и глаза у нее сверкают и светятся, как драгоценные камни, придавая особую прелесть ее милому лицу.»

Как раз тогда, когда их сплетенные тела пришли в движение, кровать и начала раскачиваться.

Росс постарался прогнать эти приятные воспоминания. Ни с того ни с сего подумал, а достаточно ли высокие потолки в его спальне для такой умопомрачительной новинки. Нужно будет спросить у Дайаны, решил он.

Не открывая глаз, он протянул руку, но Дайаны рядом не оказалось. Подушка еще хранила ее тепло.

Может, это и к лучшему, размышлял он, потирая виски. Вид ее обнаженного тела непременно вызвал бы соблазн, что в свою очередь отозвалось бы ноющей болью внизу живота.

Он лег на спину, чувствуя необыкновенную усталость, и решил вздремнуть, но звук работающего пылесоса прогнал остатки сна. Мотор рычал со страшной силой, всасывая с натертого воском дубового паркета и ковров воображаемые следы минувшей ночи.

Росс вылез из постели в необычно веселом расположении духа, несмотря на боль в голове и мышцах. И не лень возить за собой по полу эту рычащую машину, подивился он, представив себе ее, такую милую, красивую, рядом с пылесосом. «Я аккуратная женщина легкого поведения…» Он хмыкнул. И все время, пока принимал душ и одевался, посмеивался.

Когда он спустился вниз, она была на кухне. Гостиная, как он и предвидел, сверкала, а пылесоса и след простыл. Тишина. Только чуть слышно журчал кондиционер, а из кладовки доносился приглушенный рокот стиральной машины. Постирушку затеяла, усмехнулся он про себя. Полотенца-полотенчики…

Запахло ароматным кофе. Росс почувствовал какое-то странное беспокойство, когда подумал, как славно просыпаться в доме, где есть хозяйка. Совсем другое дело! Вот он по утрам сам готовит завтрак, провожает Эдэма в школу…

– Доброе утро! – сказал он, входя на кухню.

Нож выскользнул из рук Дайаны и упал на прилавок, выложенный коринфской керамической плиткой. Естественно, без единого пятнышка. На деревянной доске она резала зелень для омлета.

Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: кухня, как и все остальное в ее пентхаузе, была на высшем уровне. Вытяжку не иначе как стащила с какого-нибудь судна, потерпевшего крушение в начале века. А бело-синих тонов кафель, выложенный по периметру кухни, был, конечно же, из города Мурано, что близ Венеции, – венецианское стекло родом оттуда. Все это он отметил вскользь, потому что взгляд его в основном был прикован к Дайане. Она стояла в дальнем конце кухни и, как видно, была очень напряжена.

Ее высокую грудь облегал ажурный кремового цвета свитер ручной работы. Брюки в тон сидели на ней как влитые, особо подчеркивая линию спины и то, что было ниже. Она вполне могла бы сойти за скромницу, если бы не стиль прически – черные как смоль волосы падали по плечам в художественном беспорядке. В любое время суток и в чем угодно она притягивала взор своей сексапильностью, отметил он немедленно. Вот, пожалуйста, он смотрит на нее, и, кажется, голова почти не болит!

– Доброе утро! – ответила она чуть слышно, ставя сковородку с медным дном – специально для омлета – на плиту, даже не взглянув на него.

Ее голос прозвучал как-то неуверенно. Росс с трудом поборол желание подойти и' коснуться ее.

– Не возражаешь, если налью себе кофе? – спросил он холодно, понимая, что на этот раз нелегко будет уйти от нее.

– Конечно, нет, – ответила она таким же сдержанным тоном.

Как только Росс вошел, кухня вдруг показалась Дайане маленькой и душной. А он расхаживал, чувствуя себя здесь как дома. Сначала достал чашку, потом сахар, нашел сливки и наконец сел за стол, развернул «Хьюстон кроникл» и стал просматривать. Сидел, читал газету, отхлебывал кофе с совершенно непринужденным видом человека, у которого ничего на уме, кроме разве – когда наконец будет готов завтрак. А у нее в мыслях была полная сумятица. Его индифферентность сводила с ума. Хотелось броситься к нему, обрушить шквал вопросов. Что дальше? Как все будет теперь?

Но Дайана, конечно, и рта не раскрыла. Когда омлет по краям зарумянился, она переложила его в тарелку с ярким цветочным рисунком, посыпала сверху петрушкой и подала на пухлой, будто стеганой, подставке синего цвета. Включила соковыжималку. Потом поставила перед ним высокий стакан с апельсиновым соком.

Сюда бы фоторепортера из газеты, подумал он. Идеальная супружеская пара на идеальной кухне идеально завтракает… Дивный снимок получился бы! А какие цвета, какие яркие пятна… Мадлен, конечно, лопалась бы от гордости. Он сразу же постарался прогнать из головы мысли о теще. Привычка мгновенно переключаться сработала и на этот раз.

– И красиво, и вкусно! – сказал он, сложил газету по сгибам и положил на край стола. Когда она села напротив с чашкой черного кофе, спросил: – Почему ничего не ешь?

– Я никогда не завтракаю.

Он кинул озабоченный взгляд на ее осунувшееся лицо.

– Знаю. Плохая привычка, не мешало бы исправиться.

– Подумаю…

– Вероятно, поэтому ты такая тощая…

Он и раньше подшучивал над ее пристрастием к ограничению в еде. Ни он, ни она всерьез эти разговоры не воспринимали. А сегодня эта дурацкая болтовня действовала ей на нервы. Мало ест, совсем не ест – какое это имеет значение, если вся ее жизнь брошена на чашу весов?

– Ночью, насколько помню, ты этого не замечал, – нашлась она.

– Местами ты в полном порядке, – заметил он, подбирая остатки омлета кусочком сдобной булки домашней выпечки. Оказывается, уже успел позабыть, что Дайана такая кулинарка. – А вообще худощавость тебе идет, носишь ее, как заправская манекенщица, конечно, если это словосочетание годится… – Он улыбнулся, тронул губы уголком салфетки.

– Черт знает что! – вырвалось у нее, потому что лопнуло терпение.

– С чего это ты? Чем-нибудь обидел? – спросил он вскользь. – Тогда прости! Хотя, выгляди ты чуточку чуточную лучше, меня бы, наверное, уже в живых не было. Стар я стал для таких ночей, как эта! – Росс прошелся по ней ласкающим взором, потом хмыкнул: – А может, сказывается и недостаток практики.

– Прекрасно знаешь, что со мной, – бросила она раздраженно, не желая подделываться под его шутливый тон. – Ошибаешься, Дайана! Не знаю…

– Знаешь, знаешь… Прекрасно знаешь, что делаешь!

– Интересно! И что же это я делаю? – Его темно-золотистые глаза взглянули на нее с любопытством.

– Ты… ты… не желаешь говорить про то, что было ночью, и еще… – Она замолчала.

– И о чем еще?

– О нас…

Он смотрел на нее в изумлении. «О нас…» Ну и ну! Брови сошлись на переносице – вновь накатила прежняя холодная злоба. Неужели думает, что он тряпка? Считает, что заполучила его обратно, раз уж не устоял перед ее прелестями?

Она уловила произошедшую в нем перемену, но продолжала:

– Мы же не чужие, Росс! Не можем же мы вот так взять и перечеркнуть все разом –и хорошее, и плохое, что связывает нас, включая эту ночь.