Стали мы с этим помещиком сговариваться: он — ни туда ни сюда, рад бы и продать, да

чувствуется что-то жмется, увиливает. Тем временем Тарас простился с Украиной и поехал

в Петербург, поручив мне купить ему землю у Парчевского или где-нибудь в другом месте и

поставить для него хату.

32

* Днепр был у самого порога.

С тех пор и началась наша переписка. Все письма Тараса я вам выслал; они напечатаны,

и добавить к ним я могу очень немногое.

В последний раз, провожая Тараса в Петербург, я проводил его почти до Межиречи, а он

всю дорогу твердил мне: «Не тяни, братец, с землей, быстрее договаривайся с Парчевским и

строй хату, чтобы нам вместе поселиться и доживать век».

В Межиречи Тарас не избежал-таки приключений. Господа — поляки — устроили охоту

и пригласили с собой Тараса. Это было /35/ летом 1859 года. Погода была чудесная. Тарас,

хоть и не любил охотиться, но повеселиться в компании любил. В веселом обществе пошли

веселые речи: стали говорить о монахах; Тарас не любил врать, говорил то, что думал, и

высказал свой взгляд на монахов. В это время, будто нарочно, в Межиречи находился

жандармский офицер. Поляки тут же подослали к нему жида с доносом, что Шевченко

богохульствует. Тараса сразу вызвали к жандарму.

— О вас говорят, что вы богохульствуете, — сказал жандарм.

— Может, и говорят, — ответил Тарас, — обо мне можно всякую всячину плести, я

человек «клейменый»; это вот о вас уж, наверняка, ничего не скажут.

И снова повезли Тараса сначала в Черкассы, а потом в Киев. Генерал-губернатором в

Киеве тогда был князь Васильчиков; расспросив у Тараса о подробностях «богохульства», он

посоветовал ему быстрее уезжать в Петербург, «где люди развитые и не придираются к

мелочам из желания выслужиться за счет своего ближнего».

Мысль жениться и поселиться на Украине глубоко засела у Тараса. «Жени меня, братец!

— писал он мне, — потому как, если ты меня не женишь, то придется жениться хоть на

чертовой сестре!»

Между тем Парчевский сообщил мне, что прежде чем договариваться с Тарасом о земле,

надо спросить у генерал-губернатора, «можно ли Шевченко покупать землю, а то как бы

чего не вышло». Я с Парчевским не смог сговориться и стал искать землю в другом месте.

Нашел несколько участков, но, как назло, ни один из них не пришлось купить. И

удивительное дело! Везде мешала одна и та же причина: «Надо спросить генерал-

губернатора». Так и спрашивали, пока несчастному поэту не пришлось искать землю для

гроба!..

Не пришлось Тарасу и жениться!

Получая от него письма о желании найти себе пару, я сначала подумал, уж не

приглянулась ли ему жившая в нашей семье гувернантка Н. Шулячивна, как вдруг

Шевченко прямо пишет о Харите. Эту Хариту моя жена взяла к нам еще ребенком и

воспитала ее. Когда Тарас к нам приезжал в 1859 году, Харита как раз расцвела. Нельзя

сказать, что Харита была красивой, но что-то в ней было очень симпатичное: тихий

характер и нежное доброе сердце, чистая душа и молодые годы были красотой Хариты.

«Спроси, братец, Хариту, может, она пойдет за меня?» — писал мне Тарас. Я посоветовался

с женой и выполнил его волю: спросил Хариту, пошла бы она за Тараса? «Что это вы

выдумали?.. за такого старого и лысого!» — ответила мне Харита. Я больше ее и не

уговаривал, а чтобы не обидеть Тараса, написал ему, что Харита ему не пара, что она не

образованная, что если бог даст детей, как она их будет воспитывать, чем духовно, кроме

любви, сможет поделиться со своим супругом? Тарас не обратил на мои слова внимания и

пишет мне: «Мать, браток, всюду та же мать! Лишь бы сердце было доброе, тогда все

будет». Я снова спросил Хариту, и она снова ответила то же самое: «Такой старый!» Что мне

было делать? Написать Тарасу правду — все равно, что вонзить ему нож в самое сердце!

Сказать, что он слишком стар для восемнадцатилетней девушки, значило напомнить, что его

молодость, что его время жениться на молодой навеки прошли!.. И где прошли? где

33

потеряны? За Аралом, в степях, в казарме, под солдатским ружьем. Напомнить мученику о

его муках, /36/ его ссылке, пробудить в его душе тяжкие думы, которые и без того не давали

ему покоя!.. Нет! У меня не хватило сил... Уговаривать Хариту — означало морально

принуждать ее. Конечно, и я и моя жена могли бы уговорить Хариту и выдать «за такого

старого, лысого, с седыми усами», но что бы из этого вышло? Не сделали ли бы мы тем

самым Хариту несчастной? Не стала бы она упрекать нас потом?..

Оказавшись в таком необычном положении, находясь «между двух огней», я долго-

долго колебался, не зная, как поступить. «Наложить руку» на сердце Хариты и уговорить ее

или соврать Тарасу? Я выбрал последнее и написал Тарасу, что Харита стала грубой,

непослушной и дерзкой. А тем временем сама судьба встала Тарасу поперек дороги: к

Харите посватался молодой, красивый и хороший парень; Харита, давно любя его, сейчас

же согласилась выйти замуж; я написал об этом Тарасу и думал, что он успокоится. Однако

вскоре он нашел себе какую-то Лукерью, привезенную кем-то в Петербург с Украины, чуть

ли не Марко Вовчок. Из-за чего уж они не поженились с Лукерьей, я и не знаю: Тарас о

подробностях не писал. А мысли о земле и хате не покидали его, и я надеялся, что весной

1861 года Тарас приедет на Украину в свою хату... И в самом деле приехал он, приехал

весной, но... как приехал!... в гробу... а он

...так мало, небагато

Благав у бога! Тільки хату,

Одну хатиночку в гаю

Та дві тополі біля неї...

Что же мне еще вспомнить о Тарасе?

О том, как его встречали в Киеве, как хоронили, какие события произошли на

похоронах, когда получали землю для могилы, и после похорон — об этом я вспомню в

следующий раз, а вспомнить не лишне, хоть и тяжело, ох как тяжело вспоминать!.. Однако

вспомню вот что: как-то раз во время поездки в Кирилловку Тараса пригласил к себе в гости

старый священник, который помнил его еще с тех пор, когда он был школьником в

кирилловской школе. Сын этого священника, чтобы было повеселее, пригласил еще одного

молодого священника, своего товарища. Тарас все сидел со старым батюшкой и

расспрашивал его о своих товарищах, молодые попы, видно, стали сожалеть, что Тарас

только и говорит о «мужиках». После того как Тарас попрощался и уехал от священника,

одна старая женщина — Лимариха — спросила молодого попа:

— А что, батюшка, видели вы Тараса, как он?

— Да видел! — ответил ей священник, — но если б ты знала, какой он глупый!

— Что это вы говорите, батюшка? правда ли это? — удивилась баба.

— Святая правда! Я нарочно пригласил своего товарища, чтобы Шевченку было

веселее, чтобы ему было с кем поговорить, а он сел со старым да только и расспрашивал

про голодранцев, про Дмитра Смалько и других таких же (Смалько был товарищем Тараса

по школе, а потом школьным сторожем). Да еще, будто в насмешку, просил позвать

Смалько, а как пришел Смалько, так давай с ним целоваться.

— Чудно вы говорите, батюшка! — ответила старая бабка. — /37/ С нами Тарас никогда

не молчит, должно быть, с вами ему было не о чем говорить...

Поп закусил губу и замолчал.

Из своих родных братьев и сестер Тарас больше всех любил сестру (уже покойную)

Ярину и, как он сам вспоминал, вот за что. Еще совсем маленьким ребенком, лет шести, он

захотел пойти туда, где «конец света, где небо упирается в землю», и посмотреть, как там

«женщины вальки на небо кладут». Вот как-то раз после обеда он и пошел прямо по дороге:

идет и идет, уже и солнце стало заходить, а конца света не видно. Тарас рассудил, что он

слишком поздно вышел из дому и сегодня не дойдет до «конца света». Он вернулся домой и