Оставив гостей в библиотеке, Киран поспешил в соседнюю комнату, где был установлен монитор внутренней связи. Нажал кнопку под номером 16, и на экране предстал закрытый бассейн в подвальном помещении особняка. Там царила полная темень, лишь глубоко под водой, ритмично покачиваясь, светился кобальтовый сгусток. Из усилителя доносились отрывистые звуки симфонии Эрика Саги «Засушенные эмбрионы», исполняемой на синтезаторе. Киран надавил кнопку верхнего освещения и подсветки бассейна. Но свет не зажегся.
— Шэннон! — спокойно позвал он в микрофон.
Он увеличил изображение пловчихи на экране. Ей уже исполнилось восемнадцать, хотя выглядит она двенадцатилетней. Только ноги длинные, великолепной формы, а тело совсем детское, угловатое, плоская грудь, по-мальчишески узкие бедра. На ней белый закрытый купальник Длинные волосы расплылись по воде чернильным пятном; их естественный тициановский цвет затемнила иссиня-черная аура. От раскинутых в стороны рук отходят длинные нити, и кажется, она плетет из них что-то в своем поминальном подводном танце.
Наконец он разглядел: вены на кистях взрезаны и выпускают в воду нитевидные потоки крови.
— Шэннон, это я. Ты меня слышишь?
Слышу, папа! Личинки голотурий льнут к матери… а она мурлычет: отстаньте, детки… освободитесь, если можете, и празднуйте свою беспозвоночную победу… только берегитесь света!
— Шэннон, выходи из воды. Выходи. ВЫХОДИ.
Под перезвон электронной музыки Киран включил принуждение на полную мощность. По лбу струился пот, он невольно задерживал дыхание, приказывая дочери последовать его примеру. Но расстояние слишком велико — не дотянуться. К своему ужасу, он почувствовал умственную хватку.
Нет… Я должна закончить танец… Спускайся, папа, посмотри на меня вблизи… твои беспозвоночные уже уехали… не хочешь ли теперь взглянуть на моих?.. Я тебе помогу… ГОЛОТУРИИ ПЛЕТУТ ПАУТИНУ, МОКРЫЙ ФИОЛЕТОВЫЙ ШЕЛК…
— Черт бы тебя подрал! — резко отпрянув, он поставил барьер ее мозговому зонду.
Она лишь рассмеялась. Синий свет померк с окончанием первой части эмбриональной симфонии. Началась вторая, огненно-рыжая.
Это танец Edriophthalma, ракообразного существа с бесчерешковыми глазами… и меланхолическим нравом… Оно живет уединенно, в глубокой норе, просверленной в толще скалы… Nonno! Дорогой дедушка Эл, хочешь, л уйду с тобой, хочешь, завернусь в красный водяной саван и направлю глаза внутрь?
— Шэннон — ради всего святого!
Музыка звучала мрачной пародией похоронного марша. Пловчиха подтянула ноги к груди, скрючилась, как зародыш в околоплодном пузыре, выпустила из легких серебристый поток воздуха, словно состоящий из сплющенных монеток.
Киран вылетел в холл и бросился к лифту. Едва нажал кнопку подвального этажа и двери закрылись, ощутил жжение в груди. Не хватало воздуха, что-то давило на барабанные перепонки, алый туман застилал глаза, смертельная тяжесть ощущалась в паху. Маленькая дрянь! Он слишком ее распустил…
Выйдя из лифта, он, шатаясь, двинулся по длинному коридору с искусственным подогревом.
Это третья, и последняя, часть… У веселой Podophtalma глаза на подвижных стебельках… Эти ракообразные — ловкие и неутомимые охотники, но они должны соблюдать осторожность: их собственная плоть тоже очень вкусна!.. Ешь или тебя съедят, Nonno. Такой мир тебе достался, а мне — тем более… если я захочу жить…
Веселые, скачущие ритмы и хрупкое видение, что извивается под черной водой, оставляя позади себя два одинаковых следа золотистой крови… Киран бежал неуклюже, будто шлепая ногами по воде. Мимо гимнастического зала, кабинок с горячим душем, к открытой двери бассейна. Темно. Пахнет хлорированной водой. Синтетическая музыка звенящим эхом отражается от кафельных стен.
Шэннон! — взревел его ум.
Веретенообразное фиолетовое сияние в бассейне сделалось ярче. Потом словно бы торпеда прорезала воду ослепительным взрывом белого света. Из усилителей несся игривый симфонический финал Эрика Сати. Вместе с ним подходил к концу причудливый подводный балет дочери Кирана О'Коннора.
Наконец у него вырвался судорожный выдох. Зрение прояснилось, и он подошел к распределительному щиту на стене. Вспыхнуло люминесцентное освещение, озарив бассейн олимпийского размера и плывущую на спине девушку в белом купальнике. Веки сомкнуты, волосы разметались, точно водоросли, руки раскинуты наподобие распятия. Она улыбалась.
Моему Nonno. Дедушке в день его погребения. С любовью от Шэннон.
— Выходи! — приказал ей Киран.
Она сделала несколько сильных гребков назад и поднялась по лесенке, глядя на него из-под ресниц с дрожащими на них капельками воды. Ум ее сверкал ярко и был неподвластен ни прощупыванию, ни принуждению.
— Надеюсь, ты оценил мой танец, папа. Я и тебе его посвящаю.
Он взял ее руки, перевернул их кверху ладонями, осматривая запястья. Порезы Неглубокие, сухожилия, к счастью, не задеты, но кровь сочилась непрерывно, смешиваясь со струящейся по телу водой и образуя на полу розоватые лужицы… Он повернулся к ней спиной и на ходу бросил:
— Пошли в гимнастический зал. Надо тебя подлечить.
Она без звука последовала за ним. В аптечке великолепно оборудованного спортзала нашлись перекись водорода, мазь с антибиотиком и все прочее. Он усадил ее на массажный стол и закутал в огромное полотенце, прежде чем аккуратно скрепить края ран пластырем и надеть сверху непромокаемые эластичные бинты.
— Теперь прими горячий душ, — мягко посоветовал он, — только осторожно, не повреди результаты моих трудов.
— Спасибо, папа. — Она исподлобья поглядела на него. — Ты ведь не потащишь меня к врачу накладывать швы? Мне самой ничего не стоит затянуть порезы. Я просто хотела… почувствовать эффект.
— Ты просто хотела напугать меня до смерти, — проговорил он все тем же ровным тоном и начал отмывать перепачканные кровью руки.
— Может, и так.
— Как тебе удалось выбраться из монастырской школы среди ночи?
— Я взяла машину Типпи Бетюн и приехала. Машину спрятала в саду Голдменов и прошла пешком всю подъездную аллею. Вы были так заняты своими гнусными политическими махинациями, что мне не составило труда задурить вам Мозги и пробраться сюда. Я обращалась только к тебе. Ты разве не пользуешься скрытым каналом телепатической речи, направленной только одному человеку?
Стало быть, она все слышала!
— Представляешь, какой шум поднимется, когда монахини поймут, что ты смылась?
Она пожала плечами.
— Пойду приму душ.
Влажным полотенцем он подтер следы крови на полу. Его прислуга состоит из оперантов, которым он хорошо платит не только за работу, но и за умение держать язык за зубами, но лучше, если никто не узнает о ее выходке. Это крайность — даже для Шэннон.
Он обратился к ней на расстоянии:
Ты должна рассмотреть подсознательные мотивировки своего ребяческого поступка. Твое чувство вины за себя/нас иррационально, как и поиски твоего/моего/дедова воображаемого злодейства. А стремление оторваться от меня/семьи/нашего умственного наследия не просто иррационально — бессмысленно. Нам не дано заново родиться. Мы уже есть.
Он убрал принадлежности первой помощи, уселся в массажное кресло «Панасоник Шацу», включил установку. Волны вибрации сняли стресс. Почти час ночи. Сегодня похороны Большого Эла. Девочка любила старого мафиози и не сочла лицемерием, когда он на смертном одре рассказал о жизни, прожитой в грехе, покаялся и принял последнее причастие.
Пропади все пропадом!.. Она бы последовала за Элом, если б он не унизился перед ней… не взмолился! Вообще-то он сам виноват. Попытка самоубийства стала кульминацией накопившихся стрессов, а он, будучи в курсе, проявил преступное невнимание к ее развивающимся умственным силам. Она патологически застенчива, интровертна. У нее с детства были суицидальные наклонности, но он не принимал их всерьез. Трансляция из Эдинбурга оказалась для нее глубокой душевной травмой, на которую наложились смерть Большого Эла и постепенное осознание невероятных отцовских амбиций. Ее надо привязать, иначе все кончится безумием либо саморазрушением.