— Ха. Сразу после катастрофы, пока в глазах еще не прояснилось от потрясения, экзотики были достаточно податливы. Ни у тану, ни у фирвулагов земля еще никогда не уходила из-под ног, не то что у нас, жалких человеческих придурков-путешественников во времени! Так что при переходе из Авена они довольно охотно подчинились моему руководству. Но ты же видела, как все изменилось, как только мы вышли на материк и приблизились к Афалии. Они всего лишь раз нюхнули старых порядков — и все! Появились прежние умонастроения. Тану стали такими же надменными, а фирвулаги — кровожадными. Все могло обернуться довольно паршиво, не слиняй как раз в этот момент маломерки в кусты.

На мгновение мысли их объединились в безмолвном взаимопонимании. Потом Элизабет спросила:

— Сколько беженцев ты планируешь довести до самых Скрытых Ручьев?

— Мы выбрали тридцать самых верных и стойких. Все они — технически образованные люди, которые не спасуют перед трудностями нашей экспедиции по розыску летательных аппаратов. Мы наскребли двенадцать бывших специалистов, прошедших в свое время летную подготовку.

— Чудесно! И если вам помогут Суголл с Катлинель…

— Хорошо бы. — Бурке был мрачен. — К сожалению, Фелиция и те, кто знал точное местонахождение Могилы Корабля, мертвы.

Элизабет и Бурке забыли об Амери. Но при упоминании имени Фелиции монашка не смогла сдержать сдавленный стон. Мысли Бурке были написаны у него на лице: «Во всем виноват мой длинный язык». Вслух он сказал:

— Мне пора идти. — Обхватив Элизабет огромными ручищами, индеец бросил: — Прощай! — и быстро ушел с балкона.

— Извини, что я прервала вас, — натянуто произнесла Амери. — Но когда он напомнил мне, что… Фелиция… — Лицо монашки свело мукой. — И еще этот Гибралтар у нее за душой… Такая смерть…

— Мне кажется, лучше, чтобы остальные считали Фелицию мертвой, — сказала Элизабет. — Но ты любила ее и заслуживаешь того, чтобы знать правду.

Сестра Амери Роккаро не носила золотого торквеса и не обладала сколько-нибудь выраженными метапсихическими талантами, но в этот момент страшное известие проникло в ее мозг непосредственно из сознания другой женщины.

— Фелиция жива, — сказала Амери.

— Да.

— Ты давно узнала об этом?

— Примерно полтора месяца назад. Я слышала — трансментально слышала — совершенно особенные призывы. Поначалу я даже не приняла их за человеческие и не обратила особого внимания. К тому же во время перехода возникало столько проблем… Чтобы сберечь силы, приходилось отгораживаться от чужих мозговых сигналов, иначе просто сойдешь с ума от засоренности ментального «эфира». Но ее зов…

— Ты уверена, что это была Фелиция?

— Телепатически она говорила со мной всего однажды, когда вы спускались по Роне, чтобы захватить фабрику торквесов. Но я хорошо помню ее трансментальный почерк. — Элизабет отвернулась, вглядываясь в далекие горы. — В таких вещах мы, Великие Магистры, разбираемся достаточно хорошо.

— Элизабет, но почему… почему… — Амери силилась овладеть собой, но голос ее сорвался. — Почему она так поступила? Я, конечно, понимаю, она хотела отомстить… Когда нас с ней проверяли в Привратном Замке и женщина-тану сказала, что нам, как и другим рабыням, придется вынашивать детей тану, Фелиция была вне себя от ярости. Она… она восприняла порабощение плиоценового человечества словно личное оскорбление.

— Ты ведь не только монахиня, ты ведь еще и врач. И мне ли тебе объяснять? Ты любишь Фелицию, но ведь ты знаешь, какая она.

— Знаю. — В голосе монахини послышалась обреченность.

Элизабет двинулась вдоль балкона, и Амери последовала за ней. Они оказались на восточной стороне шале. Лазурная гладь Провансальского озера у горизонта тускнела и превращалась в стальную. Именно с той стороны должна была прийти буря.

— Помнишь Куллукета, Королевского Дознавателя? — спросила Элизабет.

— Я видела его только один раз. Когда наше нападение на фабрику торквесов провалилось и нас схватили, именно он зацепил на нас серые невольничьи ожерелья и отправил в тюрьму умирать. Да, я его помню. На нем были светящиеся доспехи из красного стекла, и я никогда не видела более красивого мужчину-тану.

— Он забрал Фелицию и пытал ее.

— О, Иисусе!

— Куллукет надавил на Фелицию чуть сильнее, чем требовалось для вытягивания информации. Мне об этом во время перехода рассказал Дионкет. Он был главой Гильдии Целителей и знал о том, что вытворяет Куллукет, но у него не было возможности вмешиваться в частные дела клана Нантусвель. Запредельные болевые ощущения во время пытки активировали метапсихические способности Фелиции, и у нее появилась возможность отомстить в полной мере. Отомстить так, как она это понимает. — Элизабет сделала паузу. — Кроме того, действия Куллукета, судя по всему, привели к возникновению между ним и Фелицией какой-то извращенной связи. Вот почему Фелиция все время разыскивает Куллукета, громко выкликая его имя. У Фелиции нет уверенности в том, что ее дорогой мучитель пережил Потоп. К несчастью, такая уверенность есть у меня. Куллукет жив, он подался в Горию: надеется, что там Эйкен сможет защитить его от Фелиции. Один только Бог может помочь Куллукету, если она когда-нибудь его выследит.

В душе Амери врач вступил в спор с любящим человеком; и в какой-то момент профессионал взял верх.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Личность Фелиции, без сомнения, несет на себе глубокую печать садомазохизма. Дознаватель не только причинил ей чудовищную боль, но и пробудил в ней психическую силу, о которой она мечтала всю жизнь. Не удивительно, что она влюбилась в него…

Элизабет промолчала.

— Но что… что же теперь делать с Фелицией? Ведь у нее такие способности!.. Боже мой, даже святой Джек Бестелесный или Алмазная Маска не смогли бы в одиночку пробить Гибралтарскую стену!

— После наводнения Фелиция больше не использовала свой разрушительный потенциал. Большую часть времени она проводит, воображая себя черной птицей-санитаром: она собирает золотые торквесы и где-то их прячет. Кроме тех моментов, когда она призывает Куллукета, она очень умело возводит защитные экраны. Кроме тех моментов…

Женщины стояли у перил бок о бок — Элизабет в длинном черном платье и высокая Амери в белом комбинезоне с тугим, закрывающим шею воротничком. Темные ели, стеной окружавшие подножие одинокого холма, на склоне которого примостился охотничий домик, чуть качались от легкого ветра. Где-то послышался тревожный крик каменного дрозда, предвещавший скорую перемену погоды.

— А ты не могла бы применить искусство психокорректора и помочь Фелиции? — спросила Амери. — Может быть, ее психоз удастся излечить?

— Возможно. Но для этого необходимо ее собственное твердое желание вылечиться. Вот только… Может быть, будет безопаснее не выводить Фелицию из ее нынешнего состояния, уж коли, находясь в нем, она не способна использовать свой метапсихический потенциал в полную силу? Мне нужно хорошенько подумать над этой проблемой… Крепко подумать.

Монашка отпрянула назад, глядя на подругу взглядом, в котором читался зарождающийся ужас. Элизабет лишь кротко улыбнулась.

— Тебе предстоит принять много решений, — сказала Амери.

Элизабет поежилась и отвернулась, чтобы монашка не могла видеть ее лица.

— На Олимпе холодно и одиноко.

— Если бы только я могла чем-нибудь помочь! Если бы вообще кто-нибудь из нас мог тебе помочь!..

Элизабет стискивала деревянные перила с такой силой, что пальцы побелели.

— Одну вещь ты можешь сделать, Амери. Помоги мне еще раз. Очисти мою совесть.

— Да. Конечно. — Амери достала из кармана комбинезона узкую фиолетовую полоску материи, поцеловала ее и повесила на плечи. В очередной раз она прочитала по памяти древнюю молитву — как читала она ее над пробуждающейся от сна женщиной в горном приюте, из которого наблюдали они потоп; как читала ее бессчетное число раз во время долгого перехода, ночами, когда плач Элизабет сливался со звуками зимних дождей, барабанящих в крышу их наскоро сооруженного укрытия.