В какую сторону теперь шагать? Возвращаться? Я еще не потерял благоразумия, тем более что легкий туман на вершине горы уже превратился в густое облако, медленно сползавшее по склонам. Если я пойду назад, то может произойти самое что ни на есть наихудшее — в тумане я собьюсь с пути и заблужусь. Лучше следовать дальше и добраться до перекрестка, откуда начинается Бриллиантовый путь. Там и дорога пошире, и фуникулер расположен рядом, всего в нескольких десятках метров.

Я двинулся вверх. С этой дорожкой у меня было связано много воспоминаний. Каких? Всяких… И хороших — здесь я впервые повстречался с Элен Донован; и плохих — на эту тропу я выбрался, когда мне удалось сбежать из вагона, где вконец обезумевший Киеран О'Коннор и Виктор Ремилард держали меня взаперти. Неподалеку отсюда я ухлопал одного из наемников, которые замыслили поубивать всех «метапсихов», собравшихся в охотничьем домике на вершине. Там я нанес сокрушительный удар Вику… Фамильный Призрак спас меня тогда, окружив ментальным полем, которое создал карбункул, впаянный в мой брелок…

Много чего было!.. Здесь тогда разверзлось небо, и сотни звездных кораблей начали приземляться на вершину. Так началось Великое Вторжение…

Теперь, значит, выходит, что все было напрасно? Теперь мы сами решили отказаться от дружеских, но уж слишком тесных, прилипчивых уз звездной конфедерации? Теперь нас начнут изгонять с уже освоенных планет и замкнут в пределах Солнечной системы? Нас, повидавших звезды?!

Ах, черт побери! Я поскользнулся и, не в силах удержать равновесие, рухнул на камни. Едва не взвыл — острая боль пронзила бедро и лодыжку. Правильно, не будешь отвлекаться. Ну и синячище, наверное, у меня на ноге! Смех смехом, а ступать больно… Что-то ветер совсем стих, и мороз продирает до печенок. Вокруг солнца образовался белый ореол — оно как бы замерло, с ужасом вглядываясь в землю. Что оно здесь увидело? Уж не меня ли, дурного старика, отправившегося в горы в такую погоду? Вот внизу пейзаж был по-прежнему ясен. Я усмехнулся: это ненадолго. Туман неотвратимо надвигался на меня.

— Дерьмо поганое! — выругался я. Что-то эта хмарь больно густая, такой я здесь никогда не встречал. Правда, слышал о чем-то подобном, когда работал внизу, в отеле. Печально знаменитый ледяной туман… Это было самое страшное, что могло поджидать идиота, доверившегося прогнозу и решившего развлечься в преддверии зимы на высоте в полторы тысячи метров. Дело в том, что туман здесь особого рода. Он напрочь поглощал путников, обманывал их вдруг подступившим во сне теплом, а потом замораживал до состояния трески из холодильника.

Теперь куда направляться? С ушибленной ногой?..

До перекрестка, откуда начинается Бриллиантовый путь, ведущий вниз, еще около километра. Но это расстояние мне вряд ли удастся одолеть. Дело в том, что весь оставшийся отрезок пути проходит по каменным плитам, наверняка уже покрытым толстым слоем изморози и превратившимся в подобие катка. Здоровому-то их не осилить… Назад пути тоже нет — в тумане я наверняка заблужусь, а это верная смерть. Где же выход? Что, если перебраться через железку и выйти на дорогу, ведущую на вершину? Она по крайней мере хорошо размечена, и по ней можно добрести до вершины — это меньше километра. Там я смогу отсидеться в охотничьем домике, там же есть все необходимое для спасения застрявших в пути туристов. Там даже телефон есть!..

Сказано — сделано. Перебравшись через железную дорогу, я заковылял по хорошо натоптанной широкой тропе. В этот момент меня накрыл туман, и я возблагодарил Бога за то, что вовремя вышел на дорогу. Ступать по ней было легко, даже при полном отсутствии видимости сбиться с пути здесь было невозможно. Вот только холод!.. Это было настоящее несчастье. Хорошо, что я догадался тепло одеться, вот только о брюках не подумал. Куртка у меня была что надо, она не выпускала тепло, но штаны, к сожалению, обычные, шерстяные — они скоро намокли и покрылись инеем. Я знавал оперантов, которые способны регулировать температуру тела и поддерживать тепло. Но это не для меня, и об этом теперь можно было только сожалеть. Шел я долго и скоро совсем потерял представление о времени. Где я? Сколько еще до вершины? Туман поглотил все вокруг, видимость сузилась до метра-двух. Я двигался все медленнее и медленнее… Скользил, падал… Вот помру я, меня отыщут, похоронят, напишут табличку… А может, и нет. Больше ста пятидесяти человек погибло в этих горах, и почти про каждого можно сказать: сам виноват.

Меня уже начал бить озноб. Скоро поднялся ветер и стал разгонять туман, который клочьями забивался среди старых деревьев, среди все более грозных скал. Ветер — это совсем не к месту. Меня колотило так, что я рта не мог закрыть. Ног уже не чувствовал. Но самое удивительное, что внутри у меня становилось все теплее и теплее. Это был плохой знак.

Вторая дурная примета поразила меня через несколько минут. В воздухе закружились первые снежинки. Эти белые мухи окончательно сразили меня. Я совершенно выбился из сил, и мне следовало отдохнуть. Найти какое-нибудь тихое убежище и переждать непогоду. Теперь мне стало совсем тепло. Даже весело… Ужас пробрал меня: что я несу, какая теплынь! Я что, на Гавайях? Вставай, старый дурень! Опираясь на палку, я попытался встать. В этот момент ветер окончательно разорвал пелену, и вдали мелькнуло что-то металлическое, огромное. Боже мой, это же цистерна для воды, которой заправляли локомотив фуникулера. Я невольно опустился на землю. Мои дела были совсем плохи. Шел, шел, а прошел не более полукилометра. От цистерны до охотничьего домика еще столько же. Это расстояние мне не осилить.

Eh bien, plus rien a dire[148] Что ж, пора собираться в дорогу. В последний, так сказать, путь.

Мозги окончательно замерзли — жаль, самое время отчитаться в последних грехах. Каюсь, что пил, как лошадь, как сапожник, и вдрызг напивался. Каюсь, что покушался на жизнь своего брата-близнеца, когда тот увел у меня любимую женщину. Каюсь, что погубил негодяя, залегшего здесь, на заснеженном склоне, убил сознательно, ради комплекта зимней одежды, хотя мог бы просто оглушить его. В смерти Парни нет моей вины — я даже не раскаиваюсь. Это была самооборона. Вот еще какой грех отягощает душу — гордыня! Что же за мелкая душонка у меня! Как же я не мог простить Элен измену с братом. Что со всеми остальными грехами?.. Сколько же их накопилось за сто тридцать семь лет, все не перечтешь. Я скопом попросил прощение и за них.

О-хо-хо!..

Аминь!

В этот момент я заметил свет. Полыхнуло за цистерной, в складском ангаре. Дверь туда внезапно распахнулась, яркий свет ударил мне в глаза. Кто-то склонился надо мной, назвал мое имя. Это был оперант? Он пришел ко мне на помощь?

Жизненная сила начала вливаться в меня. Это было не просто тепло, но еще и неожиданное ощущение бодрости и легкости в движениях. Вот целительный луч коснулся ушибленного бедра — боль исчезла. Я вскочил на ноги. Теперь начали оттаивать мои брюки, от них повалил пар. Затем я почувствовал, как меня поволокли в сторону ангара, втащили внутрь. Как только я немного согрелся, по телу побежали иголочки. Внутри подсобки вдруг заработала какая-то маленькая печка, начала излучать спасительное тепло. Я огляделся. Это был обычный склад — ряды уложенных интсрументов, верстаки в дальнем конце, на стенах пожарные шланги…

Я уселся на какой-то ящик. Мой спаситель стоял передо мной, руками массировал мои отмороженные щеки. Целительное тепло по-прежнему энергично вливалось в меня, разгоняло кровь, уняло дрожь, успокоило. Затем край пластмассовой чашки ткнулся мне в губы, густо запахло горячим кофе и бренди. Я захихикал — до какой же степени можно потерять рассудок?! Как же я сам не догадался хлебнуть кофейку?

— Спасибо, сынок. Спасибо Дени, — поблагодарил я.

— De riеn? Onc’Rogi[149].

Наконец до меня дошло, что здесь что-то не так, и я спросил Дени, что он делает в этом сарае.