— Сейчас начнется самое интересное.

Голос Марка прозвучал так неожиданно, что Лайнел вздрогнула.

Маленький человечек с искаженным от усердия лицом вдруг снова принялся сжимать горошину. Он трудился до тех пор, пока в руках у него не стало пусто. Затем гомункулус изящно поклонился и что-то положил на металлический лист, прибитый перед камином. Опять поклонился, впрыгнул в самую гущу огня и там растворился.

Все было кончено, утихло пламя. Знакомое уютное потрескивание поленьев послышалось в камине. Марк снял шлем, перевел дыхание, пригладил пальцами рассыпавшиеся длинные волнистые волосы. Поперек его лба светился налившийся кровью рубец — след от надетого на голову устройства. На полу лежал маленький кусочек стекла — в нем радужно дробился свет пылающего очага.

— Он остыл, — наконец сказал Марк. — Возьми и посмотри.

Лайнел Роджер невольно вскрикнула.

— Не может быть! Никто не в состоянии сделать это!.. — Она опустилась на колени, осторожно, кончиком пальца тронула сверкающий восьмигранник — каждый фасет был идеально отполирован. Величиной восьмигранник напоминал пшеничное зерно. — Силы небесные! — выдохнула женщина. — Это же…

Марк усмехнулся.

— Именно… Должен заметить, что у этого алмаза очень странная кристаллическая решетка — я старался, чтобы камень получился побольше. Возьми его — дарю. Если хочешь, подвергни анализу. Покажи Кастелайн.

Он снял шлем и положил его рядом с собой на пол.

— Этого не может быть! — решительно заявила Лайнел. — Как хочешь относись к моим словам, но никто — я уверена — не способен сконцентрировать столько энергии на макроуровне и, главное, с такой легкостью управлять ею.

— Ты же видела собственными глазами. И не забывай, что это всего лишь опытный образец.

— Не верю, — повторила Лайнел. — Докажи. Открой сознание…

— Пожалуйста.

Гидра мягко, но неодолимо надавила на его разум.

Марк, огонь гаснет. Подбрось-ка еще полено. Немедленно!

Он словно одеревенел, поднялся, взял чурбан из готовой кладки дров, сложенных возле камина и аккуратно положил его в костер. Пламя, как и прежде, лизнуло его пальцы… Некоторое время остекленевшим, остановившимся взором он наблюдал за повеселевшими, дружно затрещавшими, забегавшими язычками пламени, потом вернулся в кресло.

Однако место уже было занято — там сидела Лайнел, шлем был на ее голове.

— Ради Христа! — воскликнул он. — Что ты собираешься делать?

Марк, родной, иди ко мне…

Боже, ты свихнулась, ты не можешь…

Собственная сотворительная сила Гидры была очень велика. Усиленная воздействием машины, она парализовала буквально каждый нейрон в его мозгу. Он лишился речи, метаспособности отказались подчиняться ему — Марк был не в состоянии дальнодействующим вскриком позвать на помощь, включить собственную психокинетическую мощь. Если бы только на мгновение тиски чужой воли ослабли, он бы тут же, восстановив свою ужасную сокрушительную силу, избавился от неожиданного захвата. Но он не получил такого шанса. Последним усилием он попытался включить рефлекторную реакцию на смертельную угрозу. Однако и в этом случае его биологический механизм не сработал. Его вдруг начала обволакивать нежность, он испытал страстное желание обладать женщиной, смутные дразнящие картины поплыли перед глазами, подавляя самую мысль о сопротивлении, об угрозе. Совсем наоборот — то, что он столько лет таил в себе, от чего бежал, что считал помехой, теперь неодолимой ласковой волной омывало его тело — каждую клеточку, каждый нервный узел. Он не мог противиться вожделению — напротив, всей душой, мыслью и плотью потянулся к источнику страсти.

— Теперь ты понимаешь? — сказала она, смеясь. — И останешься таким навсегда.

Теперь иди ко мне, Марк!

Он еще был в состоянии сбросить наваждение, отогнать пелену, застилавшую глаза. Небольшое усилие воли, частичная перегруппировка нейронных цепей, отвечающих за метаспособности, — и он будет свободен. Но что-то, сидящее глубоко в подполье его личности, буквально завопило, взбухло от отчаяния — нет, пусть это будет!.. Пусть тело окатит теплая призывная волна ласки. Но потерять себя?.. Отдаться в руки свихнувшейся самки?..

Он колебался.

Женщина показала ему бриллиант — она держала его между пальцев — ногти были покрыты малиновым лаком. Драгоценный камень, посверкивающий радужными бликами в отсвете пламени, вдруг окрасился кровью. Лучи его губили душу — все, что скопилось в сознании, придавленное, робкое, теперь рванулось на волю, заплясало, запрыгало…

Он сдался!

Не веря, отказываясь от ласк, сопротивляясь им, лепеча что-то глупое, потешное и одновременно желая женщину так, как никогда в жизни, он вдруг почувствовал сильную боль во всем теле. С этой болью сладу не было — ею можно было только истечь, излить в другое. Другую…

Он охал и стонал… Она тоненько постанывала и все так же держала алмаз перед его глазами.

Зачем ты так поступила со мной? У него еще хватало разума спрашивать. Марк бился над ней и спрашивал, спрашивал…

Потому что я люблю тебя. И ненавижу. Придет день, милый, когда я до смерти замучаю тебя. Именно так…

Лайнел застонала, громко вскрикнула, и он в восторге возликовал.

Да! Так и сделай. Пожалуйста… Сейчас…

Глупый, — она выползла из-под него, — это случится когда-нибудь. Не сейчас. Это только урок. Чтобы ты понял, кто я. И кто ты…

—  Кто я? — вслух спросил он и сам себе ответил: — Одиночка.

В следующее мгновение Марк провалился в небытие.

Он очнулся далеко за полночь. Лежал на полу ничком, на коврике, почти касаясь ногами каминной решетки. Огонь давно погас. Сквозняк слегка шевелил пепел. Шлем и прочее оборудование валялось рядом. Он ничего не помнил.

Что же, черт побери, здесь произошло? Почему отдельные части ЦГ разбросаны по комнате? Коробка открыта.

Не мог же он воспользоваться шлемом?..

Боже!

Нет, он должен вспомнить. Он вспомнит.

Страдая от боли и головокружения, Марк с трудом поднялся и побрел в ванную. Пустил ледяную воду, сунул под струю голову. Немного придя в себя, залез под душ. Именно этого ему теперь хотелось больше всего.

13

Из мемуаров Рогатьена Ремиларда

Желание, высказанное Люсиль Картье у источника Святой Бригиты в день праздника, посвященного Святому Патрику, было вполне искренним. Кто не хочет мира в семье, кто не хочет дружить с соседями? Тем более что за пять лет пребывания Земли в качестве полноправного члена Галактического Содружества дела, казалось, пошли на лад, и, несмотря на происки диссидентов, рост числа их сторонников, жить действительно стало лучше. Человечество осваивало одну планету за другой, отношения с экзотическими расами становились все более дружелюбными и сердечными, наши собственные философы и моралисты на все лады расхваливали идею организации и становления всегалактического государства, все больше людей-оперантов обращали свои мысли к единению с межзвездным Разумом.

Шум, рожденный скандалом, устроенным Рори Малдоуни, так и не вышел за пределы Консилиум Орба. Что поделать — люди есть люди, и большинство из нас втайне радовалось, что напыщенного и щеголеватого Поля Ремиларда ткнули лицом в грязь. Признаюсь, я тоже хихикнул в ту минуту. Однако никто всерьез не верил, что Первый Магнат виновен в смерти Лоры Трамбле, как бы ужасна она ни была. Конечно, без ехидных слушков и коварных намеков не обошлось, но, когда на следующий день Глава администрации Хибернии принес публичные извинения Полю Ремиларду, эти перешептывания заглохли. Прошло всего несколько дней, и Первый Магнат с прежним жаром и пылом приступил к исполнению своих обязанностей.

Общее мнение сошлось на простенькой беззубой мыслишке — следует осторожней выбирать дам сердца. И держаться подальше от истеричек.

Скоро стихли разговоры, касающиеся и всех остальных Ремилардов. Как я понимаю, именно потому, что Марк действительно ушел из Дартмутского колледжа и замуровал себя в какой-то секретной лаборатории на севере тихоокеанского побережья США. Чем он там занимался, каких успехов достиг, никто из семьи, кроме Джека Бестелесного, не знал. Вроде бы Марк несколько раз летал на Оканагон, где якобы ожидалось сильнейшее землетрясение, и он помог предотвратить его. Говорят, отчет об этом событии был опубликован в «Nature» note 14. С родственниками он общался от случая к случаю и только по необходимости, обязанности магната исполнял добросовестно, но без особого рвения. Казалось, он успокоился и смирился — работа, работа, и только… И никаких контактов с мятежниками…