«Исусе, — он воскликнул, — боже правый
Всех страждущих опора и оплот,
Бессмертной веры сеятель и славы,
Прими из рук моих созревший плод
Посева, что в Цецилии живет.
Подобна рвением пчеле примерной,
Она тебе рабыней служит верной.
Ее супруг, что словно гордый зверь,
Готов был прежде драться с миром целым,
Явился от нее сюда теперь,
Как агнец, мирен и душой и телом».
Тут некий старец вдруг в наряде белом
Вошел и рядом с Валерьяном стал;
В руках он книгу дивную держал.
У Валерьяна помутилось зренье,
И он упал, а тот, подняв его,
Из досточтимой книги начал чтенье:
«Един господь, создавший естество,
Един завет и пастырь у всего,
Что в мире этом, бездной зла объятом».
Начертаны слова те были златом.
Прочтя их, старец вопросил: «Сему
Ты веришь или нет, — я жду ответа».
И Валерьян ответствовал ему:
«Да, верю, ибо правды выше этой
На свете нет и нет за гранью света».
И старец вдруг исчез, как некий сон,
И Валерьян Урбаном был крещен.
Домой вернувшись в полдня час пригожий,
Жену застал он в комнате своей,
И два венка прекрасных ангел божий
Пред ней держал — из роз и из лилей.
И вот один венок он подал ей,
Другой же юному ее супругу;
Потом обоих их подвел друг к другу.
«Венки храните эти, — молвил он,—
Ни тел своих, ни душ не оскверняя.
Не страшен увядания закон
Цветам, что я принес для вас из рая.
Им смертью не грозит зима седая.
Но зримы лишь для тех они, чей дух
Пороку враг, к земным соблазнам глух.
Ты, Валерьян, за то, что назиданью
Святому не противился, открой,
Какое в сердце ты таишь желанье».
«Есть у меня, — тот молвил, — брат родной,
Которого люблю я всей душой.
Я буду счастлив, если и на брате
Почиет дух небесной благодати».
И ангел рек: «Войдете в райский сад
Вы оба; вам, за муки в небо взятым,
Там предстоит отрада из отрад».
Тут брат Тибурций вдруг предстал пред братом,
Чудесным пораженный ароматом
Лилей и роз, дивился в сердце он
Благоуханию со всех сторон.
«Откуда, молвил, в это время года
Такое благовоние лилей
И роз могла еще найти природа?
Когда б я их держал в руке своей,
Их благовонье не было б сильней.
Я в сердце благовонье это чую,—
Оно в меня вдыхает жизнь иную».
«У нас венки, — услышал он в ответ,—
Из алых роз и белоснежных лилий;
От глаз твоих сокрыт их нежный цвет,
Хоть запахом они тебя пленили.
Но если ты, не пожалев усилий,
Отыщешь путь, ведущий к небесам,
Ты будешь видеть их, подобно нам».
Тибурций молвил: «Наяву ль, во сне ли
Твои слова я слышу, брат родной?»
«Во сне, — ответил Валерьян, — доселе
Мы жили, голос истины живой
Теперь нас пробудил». — «О брат, открой,—
Вскричал Тибурций, — слов твоих значенье».
И тот в ответ: «Внемли же объясненью.
Мне ангелом указан к правде путь;
Отринув идолов душою честной,
Ты тоже можешь на него свернуть».
Венки созданием любви небесной
Считал святой Амвросий, как известно.
Вот как учитель благородный сей
О нем глаголет в повести своей.
Чтоб заслужить страстной венец нетленный,
Цецилия, всевышнему верна,
Отринула соблазны плоти бренной;
В признаньях и Тибурций и она
Нам подтвердили это все сполна.
С небес тогда создатель всеблагой им
Чрез ангела послал венки обоим.
Был обращен супруг и брат его
Младою девственницей для начала.
Вот чистоты святое торжество!
Тибурцию Цецилья доказала,
Что идолы глухие стоят мало,
Что им живое слово не дано
И бросить их пора уже давно.
«Кто думает иначе, — тот ничуть, —
Ответил юноша, — не лучше зверя».
Она его поцеловала в грудь
И молвила: «Мне братом будь по вере!
Перед тобой открыты в небо двери».
Потом, к нему приблизившись на шаг,
Она ему еще сказала так:
«Как мне стать брата твоего супругой
Велел закон Христовой доброты,
Так я в тебе нашла сегодня друга,
Когда от идолов отрекся ты.
Себя смирив обетом чистоты,
Прими крещенье — и прозревшим взглядом
Увидишь ангела с собою рядом»,
Тибурций молвил: «Дорогой мой брат,
Куда пойду я, перед кем предстану?»
А тот в ответ: «Спокоен будь и рад,
Я к папе поведу тебя Урбану».
Тибурций, подошедши к Валерьяну,
Воскликнул: «Странны мне твои слова,
И верю я ушам своим едва.
Ты не о том ли говоришь Урбане,
Что, к смерти осужденный столько раз,
Живет в норах, — подобно дикой лани,
От человеческих скрываясь глаз?
Его бы на костре сожгли тотчас,
Когда б могли найти, и в это пламя
Мы, как сообщники, попали б сами.
Покуда, в небеса вперяя взор,
В глуби мы ищем истинного бога,
Тут, на земле, поглотит нас костер».
Цецилия его прервала строго:
«Поверь, тогда лишь стоила бы много
Земная жизнь, исполненная зла,
Когда б она единственной была.
Но есть иная жизнь в ином пределе,
Которая не ведает конца.
Нам к этой жизни, как к блаженной цели,
Путь кажет сын небесного отца,
Благого вседержителя-творца,
Чей дух святой бессмертною душою
От века наделяет все земное.
Благая и торжественная весть
Принесена на землю божьим сыном,
Что, кроме этой, жизнь иная есть».
«Сестра, — вскричал Тибурций, — ты единым
Не назвала ли бога властелином?
Я понял, что один над нами бог,—
А ты мне говоришь теперь о трех».
Она на это: «Слушай разъясненье:
Как состоит разумный дух людской
Из памяти, ума, воображенья,
Так может быть присущ состав тройной
И божеству, Тибурций дорогой».
Затем ему Цецилья в поученье
Про жизнь Христа, про все его мученья
Поведала, про гибель на кресте:
О том сказала, как людскому роду,
Погрязшему в грехе и суете,
Сын божий вечную предрек свободу.
И вот Тибурций, что впервые сроду
О сыне божьем услыхал рассказ,
К Урбану с братом двинулся тотчас.
Урбан, вознесши господу молитву,
Крестил его и рыцарем дал стать,
Всегда готовым на святую битву.
На юношу такая благодать
Тогда сошла, что мог он созерцать
Всечасно ангела; ни на мгновенье
Его не покидало провиденье.
Всех знамений, что дал им свет Христов,
Не перечислить, — было их немало.
Но день пришел, когда в конце концов
Их городская стража разыскала.
Префект Алмахий, допросив сначала,
Их к статуе Юпитера послал
И слово им в напутствие сказал:
«С тех головы долой, кто богу Рима
Не пожелает жертву принести».
Потом, корникулярия[274] Максима
Призвав, ему велел их отвести;
Святых на их страдальческом пути
Сопровождая, тот душой умильной
Им сострадал и слезы лил обильно.
274
Корникулярий — секретарь или писец римского префекта.