Смерть иль позор. Зачем родился я,

Раз мне дожить пришлось, о дочь моя,

До дня, когда тебе, моя отрада,

От острого меча погибнуть надо?

Превыше света божьего любя,

Как ласково лелеял я тебя,

О дочь, последнее мое мученье,

Последнее в сей жизни утешенье!

Жемчужина небесной чистоты,

Свой горький рок прими смиренно ты,

Тебя убьет не ненависть — любовь.

Моей рукой твоя прольется кровь.

Ты повстречалась Линию на горе,—

Сказалось это в подлом приговоре».

И все ей рассказал он, — вам опять

Излишне это было б повторять.

       «Отец родной, я так еще юна,

Я жить хочу, — воскликнула она.

Ему руками шею обвивая

(Привычка у нее была такая),

И слезы брызнули из чудных глаз.—

Ужель, отец, пришел мой смертный час?»

       «Увы, — ответил он, — исхода нет».

       «Тогда, — промолвила она в ответ,—

Оплакать жизнь мою, отец, мне дай!

Позволил выплакаться Иевфай[181]

Пред смертью дочери своей когда-то,

А в чем была бедняжка виновата?

В том, что отца, свершившего поход,

Хотела первой встретить у ворот».

Сказавши так, она без чувств упала,

А через миг, в себя пришедши, встала

И молвила: «Благодарю творца,

Что девственной останусь до конца.

Позору смерть предпочитаю я.

Отец, готова к смерти дочь твоя».

И стала тут она просить о том,

Чтоб он ударил бережно мечом,

И снова потеряла вдруг сознанье.

Виргиний, полный жгучего страданья,

Отсек ей голову и дар кровавый

Понес в палату, где судья неправый

Еще сидел и тяжбы разбирал.

       Судья, гласит преданье, приказал

Его схватить и умертвить тотчас.

Но тут народ ворвался в суд и спас

Виргиния; ведь было всем известно,

Что приговор был вынесен бесчестно.

Еще когда истец явился в суд,

Подозревали многие, что тут

Замешан Аппий, чей блудливый нрав

Был всем знаком. Теперь, злодея взяв,

Его в темницу бросили, и там

С собою скоро он покончил сам.

А Клавдий, Аппия сообщник мерзкий,

Истец неправедный, преступник дерзкий,

К повешенью был тут же присужден.

По просьбе рыцаря, однако, он

Был только изгнан. Если б не Виргиний,

Ему висеть пришлось бы на осине.

Всех остальных, замешанных в злом деле,

На виселицу без пощады вздели.

       Вы видите, не безнаказан грех,

Но час небесной кары скрыт от всех.

Тебе неведомо, когда и как

Зашевелится совести червяк,

Хоть о твоем не знает преступленье

Никто, — лишь ты один и провиденье,

Ученому и неучу равно

Расплаты час предвидеть не дано.

Грех из души гоните же скорей,

Покуда он не укрепился в ней.

ЭПИЛОГ К РАССКАЗУ ВРАЧА

(пер. И. Кашкина)

Тут наш хозяин, словно полоумный,

Браниться принялся с божбою шумной:

       «А, кровь и крест того, кто пригвожден был!

Судья тот справедливо осужден был.

Да чтоб они позорною кончиной,

Те стряпчие и судьи, как единый,

Все сгинули! Но ей-то не помочь!

Мне эта девушка как будто дочь.

Ах, дорогой ценою заплатила

За красоту она. Какая сила

Того спасет, кого природа, счастье

Так одарили? Горькие напасти

Их ждут и смерть. Ах, бедная моя!

Такие случаи знавал и я.

Ее краса ее ж и погубила.

Какую гибель ей судьба сулила!

Природы, счастья не хочу даров,

В них проку нет, а зла? Не хватит слов

О нем сказать. Да, дорогой мой доктор.

Но в жалости какой, скажите, прок-то?

       Давайте позабудем мы о ней,

И дай-то бог, чтоб было веселей

Тебе, твоим урыльникам, горшкам,

Настойкам, банкам, мазям, порошкам

И всем твоим пилюлям и микстурам,

Хоть их не признает моя натура.

Коль дева осенит своим покровом,

Так всякий будет и без них здоровым.

Но ты, по мне, достойный человек.

Живи себе мафусаилов век.

Что? Хорошо ведь сказано?[182] Не спорю,

Не доктор я, чтоб болестям и горю

Помочь советом. Ты ж мне причинил

Такую боль, что я собакой взвыл.

Христовы кости! Надо мне настойки,

Иль пива кружку у себя за стойкой,

Или рассказ веселый как лекарство,

Иначе лопнет сердце и знахарство

Твое меня не сможет исцелить,

К бедняжке состраданье утолить.

Ну, mon ami,[183] ведь, кроме отпущений,

Другие есть в запасе угощенья.

Нам что-нибудь веселенькое, а?»

       «Готов я позабавить вас, друзья,

Но прежде надобно мне подкрепиться.

Вон в той харчевне можно поживиться»,—

Так индульгенций продавец ответил.

Его ответ отпор нежданный встретил.

Все благородные так закричали:

       «Достаточно мы пакостей слыхали,

Хотим послушать слово назиданья».

«Ну, что ж, пожалуй, только в ожиданье

Я выпью все-таки. Обдумать надо

Благое слово там, в тени ограды».

 ПРОЛОГ ПРОДАВЦА ИНДУЛЬГЕНЦИЙ[184]

(пер. И. Кашкина)

Когда я отпущенья продаю,

Как можно громче в церкви говорю,

Я проповедь вызваниваю гордо,

Ее на память всю я знаю твердо,

И неизменен текст мой всякий раз:

Radix malorum est cupiditas.[185]

Сказав сперва, откуда я взялся,

Патенты все выкладываю я,

Сначала от владетелей мирских —

Защитою печать мне служит их,

Чтобы не смел никто мне помешать

Святые отпущенья продавать.

Затем раскладываю булл немало,

Что дали папы мне, да кардиналы,

Да патриархи всех земных концов;

Прибавлю несколько латинских слов

И проповедь я ими подслащу,

К усердью слушателей обращу.

Затем их взор прельщаю я ларцами,

Набитыми костьми да лоскутами —

Что всем мощами кажутся на вид.

А в особливом ларчике лежит

От Авраамовой овцы плечо.[186]

       «Внемлите, — восклицаю горячо,

Коль эту кость опустите в родник,

То, захворай у вас овца иль бык,

Укушены собакой иль змеей,

Язык омойте ключевой водой —

И здравы будут. — Дале молвлю я:

От оспы, парша, гною, лишая

Излечится водою этой скот.

       Внимай словам моим, честной народ.

Пускай владелец тех овец, быков

Встает что день с зарей, до петухов,

И каждый раз из родника напьется,—

И с Авраамовых времен ведется,

Что приумножится добро и скот.

От той воды и ревность пропадет:

Коль муженек ревнив, несносен, груб,

Из родника воды прибавьте в суп —

И ревности его как не бывало,

Хотя б жена при нем же изменяла,

Хотя бы путалась с тремя попами.

       А вот еще перчатка перед вами:

Сию перчатку кто наденет, тот

Неслыханную жатву соберет

Ржи, ячменя, овса или пшеницы,

Лишь только бы не вздумал он скупиться.

       Но слушайте, что я скажу сейчас:

Коль в церкви этой ныне среди нас

Есть человек, что отягчен грехом

И все ж покаяться не хочет он,

Иль если есть тут грешная жена

И мужа оброгатила она —

Ни благости, ни права да не имут

Вносить свой вклад, зане их дар не примут;

Но кто свободен от греха такого —

Пускай дарит он, по господню слову.

И будет отпущение дано,

Как буллой этой мне разрешено».