Знаменосец Жан де Фуко внес в собор знамя Жанны д' Арк — вполне понятно, ибо Орлеанская дева командовала армией. Однако церемониймейстер воспротивился знамени. Известен ответ Жанны д' Арк: «Он претерпел много бедствий, и должно воздать ему почести».

Он?

Это не знамя — здесь бы заминки не вышло, это штандарт. И все же: знамя или штандарт, почему подобная сцена?

Очень соблазнительная гипотеза: «он» черно-белый штандарт тамплиеров — «Босэан».

Далее воображение движется легко и свободно: Жанну д' Арк, предназначенную Тамплю, воспитывал и учил военному ремеслу Жан д' Олон, ее оруженосец и, надо полагать, тамплиер.

В Шиноне — том самом Шиноне, где на стенах еще остались «граффити» пленных дигнитариев, — она открыла дофину свою причастность Тамплю и даровала «прощение» наследнику престола, но не прямому потомку Филиппа Красивого (король английский был прямым потомком).

Проданную и преданную Жанну д' Арк судила и сожгла инквизиция за ересь и схизму — аналогично Жаку де Моле.

Несомненен в истории Орлеанской девы оккультный подтекст. Но не шла ли речь о предполагаемой постактивности тамплиеров? Дело непонятное, сугубо секретное…

Инквизиторам прежде всего требовалось доказать присутствие ереси. Они, вероятно, в это верили, верили и французские епископы, которые передали тамплиеров светской власти, то есть костру. Собор в Вене, как известно, колебался вынести окончательный вердикт — папе пришлось запретить орден самовластной своей буллой.

Даже во Франции не слишком-то окончательно верили в ересь.

А что арестованные, обвиняемые, пленники? Дошедшие фрагменты материалов процесса, многочисленные протесты, наконец, экстраординарная «молитва тамплиеров» — все свидетельствует: они вовсе не считали себя еретиками.

Теологов среди обвиняемых не было, но тем не менее они утверждали категорически: мы католики апостолические, римские, только папа, но не инквизиция, имеет право судить орден. Признавая, так сказать, свои ошибки, они вряд ли считали таковые прегрешениями против веры. Ругали себя, к примеру, за нарушения церемонии приема в орден. Пленники постоянно просили допустить их к мессе, к причастию — не похоже, что-то на ересь.

И тогда?

Ересь не была их сильной стороной. И тогда?

Я не верю, что орден тамплиеров уклонился от религиозной сущности, преподанной святым Бернардом. Они повторяли неустанно: «Твоя религия есть Храм Христов, религия, утвержденная Собором в честь святой и преславной Девы Марии Матери молитвой благословенного Бернарда, исповедника твоего, избранного римской церковью. Святому Бернарду и другим достославным мужам доверена миссия».

Но религия святого Бернарда очень и очень оличается от инквизиторской.

Разумеется, тамплиеры конца тринадцатого века изменились сравнительно со временем учреждения ордена. Ведь все на свете вроде бы меняется. Улучшилось качество одежды и пищи. Хозяйственная эволюция пошла на пользу ордену, однако и население значительно выиграло.

Никогда не нарушали они одного из главных своих правил: sine proprio, то есть не иметь собственности.

И если воины, возвратясь с Востока, вели себя порой надменно и заносчиво, их вера не запятнана ничем.

Согласно уставу, милостыня раздавалась три раза в неделю, остатками трапезы двух шевалье кормили бедняка.

Служили мессу трижды в неделю — этот распорядок в церквах, посвященных Нотр-Дам-дю-Тампль, сохранялся еще в семнадцатом веке.

Причащались три раза в год…

Если подобные правила свято соблюдались, должно ли предполагать какую-либо ересь в ордене?

Многочисленны шевалье, что покинули орден ради Сито, ради полного монашества.

Непонятно, как при таких делах распространилась ересь.

Вопрос вот в чем: не сам ли святой Бернард, один из Отцов Церкви, навлек подозрения инквизиции?

Чудеса святого Бернарда, признанного томатурга, не отмечены ли дьяволизмом? — дьяволизм взвинтили до крайности, сатану превратили в квазибога, регента материального мира, родного брата манихейского «демона».

Вряд ли инквизиторам нравился тот, кто возгласил: Regnum Dei intra nos est — Царство Божие внутри нас. Кто возгласил: «Буки и дубы лесные — учителя получше книг». Кто написал — алхимик познанья Божьего: «Бросьте книги, ступайте в леса. Медом сочится камень, масло проступает из гранита. Разве скалы не дистиллируют сладости? Разве холмы не текут молоком и медом? Разве дикие долины не расцветают полезными злаками? Столько, столько всего надо бы сказать».

И добавим: разве такие концепции Божества по зубам тривиалам? Когда тривиалы делают законы — это тривиальные законы.

Малоприятный момент при чтении допросов: «дух», «кураж» покинули тамплиеров. Однако финал Великого магистра Жака де Моле возвращает им честь.

На процессе ни Жак де Моле, ни другие главные дигнитарии не блистали мужеством и тонкостью ответов.

И все же. 18 марта 1314 года — орден запрещен около двух лет буллой папы — на эшафоте близ собора Нотр-Дам в Париже появились: Великий магистр Жак де Моле, визитаторы Гуго де Пейро, Жоффруа де Гонвиль, Жоффруа де Шарнэ.

Дабы выслушать пред огромной толпой приговор о пожизненном заключении.

После чтения приговора слово взял Жак де Моле. Согласно Лизерану, у которого я заимствовал воспоминание Виллани, «он сказал, что ереси и грехи напрасно приписали ордену; что Тампль всегда руководствовался уставом святым, справедливым и католическим; но что он, Жак де Моле, заслуживает смерти, ибо убоялся пыток и уступил льстивым нашептываниям папы и французского короля. Жоффруа де Шарнэ в свою очередь объявил лживыми все обвинения ордену и признания, вырванные пыткой».

Жак де Моле и прецептор Нормандии отлично понимали неизбежность костра после таких заявлений. Спустя два года после аннигиляции орден спасти нельзя.

Это лучшая гарантия искренности Жака де Моле и Жоффруа де Шарнэ.

Сразу же последовало обвинение в богоотступничестве, и пленников передали светским властям, то есть парижскому прево. Тотчас собранный королевский совет присудил их к немедленному костру.

Вечером двух дигнитариев сожгли на островке близ парижского Сите — сейчас на Новом мосту, позади конной статуи Генриха IV.

Король, говорят, наблюдал казнь из окна своего дворца — ныне Дворец юстиции.

Рассказывает свидетель смертных мучений Годфруа де Пари:

«Великий магистр при виде подготовленного костра без колебаний разделся до ночной рубашки. Сообщаю впечатления свои. Великий магистр не изменил спокойного выражения лица, хотя его грубо толкали. Подвели к столбу, связали руки — тогда он обратился к палачам: „Распустите немного веревку, позвольте помолиться, Бог ведает мою невиновность. Несчастье скоро грядет на тех, кто неправедно осудил нас. Умираю с этим святым убеждением — Бог отомстит за смерть нашу. Святый Боже, поверни лицо мое к Деве, Матери Иисуса Христа“. Каждый присутствующий был поражен легкостью и покоем кончины его».

Это требует размышления.

Жак де Моле непринужденно освободился от своей одежды тамплиера. Тампль в принципе не осужден. «Плащ» не подлежит огню и деструкции.

И потом: каждый был поражен легкостью и покоем кончины его.

Трудно вообразить «легкость и покой» смерти в пламени.

Как не вспомнить о специфике магических дисциплин, о еще не полностью утраченном знании, как не вспомнить о бонзах, что сжигались в Сайгоне, не проявляя особого волнения.

Вот тринадцатый катрен второй центурии Нострадамуса:

И святой Бернард: «Когда Слово входит в меня… грехи рассеиваются, плотские аффекты укрощаются, душа трансформируется. Рождается человек внутренний».