Словом, мне хотелось бы по этому крайне важному вопросу повидаться с тобой, до подачи заявления в собес.
Когда ты будешь в Москве? Напиши, позвони, я приеду на Русаковскую, и мы обсудим перспективы этого моего нового ходатайства. М.Н. не очень ясно представляет себе особенности этого рода хлопот, стоя на гранитной почве классического документа, вроде копии трудовой книжки, тогда как мы с тобой смело вступали на зыбкую почву медицины и держались на ней уверенно.
Вот это-то все я и прошу тебя срочно со мной обсудить.
Сердечный привет Н.Е. Яблочное варенье доедено, и я шлю тысячи благодарностей.
Твой В. Ш.
P.S. Можно провести и другое сравнение. М.И. стоит на граните социалистического реализма, а мы с тобой предпочитаем зыбкую почву модернизма и держимся на ней достаточно уверенно.
В.Ш.
Проект справки.
Крупно: Медицинская справка
Больной писатель Шаламов Варлам Тихонович, 1907 г.р. страдает (хронически болен)
Пропуск
Крупно: Расстройством вестибулярного аппарата, что проявляется в шаткой походке (неустойчивая), заикании, потере слуха, головокружении, тошноте.
Пропуск
Больной может ошибочно быть принят за пьяного. Заплетающаяся речь. Больной может внезапно упасть. В случае появления приступа на улице или в общественных местах просьба к гражданам оказать больному первую помощь: помочь лечь в горизонтальное положение, положить в тень, облить голову холодной водой, ноги согреть.
Пропуск
Вынести на свежий уличный воздух из душного помещения, только не на солнце.
Не усаживать и не поднимать головы.
Вызвать «Скорую помощь»!
Разрывал и вновь заклеивал конверт я сам.
В.Т. Шаламов — Я.Д. Гродзенскому
Москва, 8 декабря 1970.
Дорогие Нина Евгеньевна и Яков.
Сердечно благодарю за срочную помощь и прошу выразить все мои благодарности Льву Наумовичу, хотя у меня с ним разные мысли о путях прогрессивного человечества. Но разве в этом дело.
Медицинская справка текста профессора Карлика в высшей степени улучшила мой проект — и уже применялась в объяснении с водителями троллейбусов — ибо те имеют те же задания, что и милиция, и служащие метро.
Собственноручно профессор успокаивает, приводит меня в состояние глубокой благодарности.
Успокой Нину Евгеньевну. Нембутал я принимал двенадцать лет, каждый день не увеличивал дозы, хотя имею указание приема от профессора только увеличить, если надо. Но мне — не надо. Что касается пенсионных дел, то, конечно, новость есть, и эта новость заключается в правительственном законе о уравнении в правах с писателями трех московских групп литераторов. Случайно я оказался в числе людей, которые состоят на профсоюзном учете, именно в такой организации.
Нужен только заработок. А заработка у меня нет, ибо за стихи платят гроши и из многочисленных моих публикаций на пенсию не скопилось.
1970 год выходит с привлечением Казахстан, издательства, журнала и Гослита на 2400 рублей.
Но оказалось, что надо справку за 2 года — а не как я думал раньше. На ту же пенсию, что получал я, жить нельзя в Москве, по два рубля в день.
Жму. Привет.
В. Ш.
Огорчен твоей болезнью. Желаю поправки. У меня нет такого желания пить и никогда не было — в 1956 году меньше всего, но я отношусь с уважением к этому мнению. Сердечный привет.
В.
В.Т. Шаламов — Я.Д. Гродзенскому
Москва, 7.1.71
Яков, как твои дела? За твои добрые дела тебя следовало наградить бессмертием. Но бессмертие вовсе не исключает кратковременных недомоганий, всевозможных кризов?
Не можешь держать перо в руке. Ответь в двух словах.
Твой В. Шаламов.
Карточка Н.Е. и профессора Карлика дают мне необходимую уверенность. Но даже вчера вечером пришлось ее предъявлять прохожему милиционеру.
«Выпил, старик. Ну, иди, иди».
Сердечный привет И.Е. и профессору Карлику.
В.
1962 — 1971
Переписка с Лесняком Б.Н
Б.Н. Лесняк[256] — В.Т. Шаламову
Магадан, 18.11.63 г.
Здравствуй, Варламушка!
Письмо твое ходило без малого месяц. На Пролетарской мы не живем с 1959 г. Жаль, но помочь мы тебе не можем. Калейдоскоп рассохся, и стекляшки перемешались. Память вырывает из прошлого все меньше и меньше частностей. Мы оба не помним ни имени Кривицкого,[257] ни его лица. Если хочешь, мы можем запросить архив УСВИТЛа…
Что же ты не пишешь ничего о себе? Как здоровье? Как дела? Что пишешь? Что печатаешь?
Я, наконец, решил попробовать силы: пишу маленькие рассказы и печатаю в газете. Мечтаю о рассказе психологического плана. Серьезной работы не получается — не хватает ни времени, ни сил. Я долго не хотел обращаться к теме лагеря. Однако не выдержал и начал писать цикл маленьких рассказов-зарисовок. Но это оказалось не так-то легко сделать со здоровых позиций социалистического реализма! Один рассказ получился вполне самостоятельным, рассказ-этюд о пеллагрезниках. Я тебе его пошлю. Хочу услышать твое мнение. Здесь о нем судят по-разному, но печатать пока не решаются.
К концу года должен сдаваться кооперативный дом в Москве, а у нас еще половина долгов не уплачена.
Нина и Танюха едут в отпуск в мае, я, очевидно, — в июле.
Здоровье — ни к черту! И поэтому грустно.
Когда-то мне казалось, что я переполнен сюжетами. А на поверку оказалось — наоборот! Или разучился жизнь наблюдать или никогда не умел анализировать происходящее.
Для рассказов о лагере мне не хватает острых и значительных по содержанию сюжетов. А писать о лагере, я полагаю, нужно. Уходят из жизни последние участники и свидетели тех дел и тех лет. И рассказывать о нас будут Нефедовы, Гарающенки, Семены Лифшицы,[258] в лучшем случае по подстрочникам.
Напиши, друг, о себе, о делах, о московских новостях!
Ольге Сергеевне большой привет.
Нина передает тебе самые лучшие пожелания!
Жму руку.
Борис.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Москва, 22 февраля 1963 г.
Дорогой Борис, о Романе Кривицком никого запрашивать не надо, об этом позаботится его брат. В письме твоем очень много вопросов, постараюсь ответить, как могу и понимаю. Писать нужно все время, не стремясь обязательно к напечатанию, это вещи очень разные — печататься и писать.
Конечно, рассказ психологического плана есть единственно достойный род прозы. И уж кому, как не тебе, заставить поработать мелочи, подробности для этой цели. Надо иметь большую волю, отвлечься, вернуться в утраченное время, перечувствовать тот мир — обязательно с болью душевной, и на эту боль придется идти, без нее ничего не получится. Словом, надо пережить, перечувствовать больное. Ни о каких «позициях» думать во время работы не надо — все будет испорчено. Позиция — это для критиков и литературоведов, но не для писателя.
Рассказ охотно прочту.
Солженицын показывает писателям, что такое писательский долг, писательская честь. Все три рассказа его — чуть не лучшее, что печаталось за 40 лет.
Сюжеты вернутся, если поработать прилежно. Ты не разучился наблюдать жизнь, а не приобрел еще писательских навыков. О лагере надо писать обязательно, фиксировать все это, пока не исчезло, не рассыпалось, да и память — инструмент не совершенный, не надежный. Потому у тебя и затруднения с сюжетом. Надо вернуться не столько мыслью, сколько чувством в этот мир.
Что касается Нефедовых, то недавно ко мне приезжал журналист Виленский и просил меня дать стихи для альманаха «На Севере Дальнем».
Когда-то с господином Нефедовым и Николаевым я обменялся письмами по этому поводу, от предложения Виленского я отказался. Нине Владимировне мой сердечный привет.
Это письмо общее Нине Владимировне и тебе, Ольга Сергеевна шлет вам обоим привет.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
март 1963 г.
Дорогой Борис.
Рассказ «Три Д» для печати не годится. Успех художественного произведения решает его новизна. Эта новизна многообразная: новизна материала или сюжета, идеи, характеров, психологических наблюдений, которые должны быть новы, тонки, новизна описаний, в пейзаже, в портрете, свежесть, своеобразность языка.