— Да, но это было во времена нашего невинного отрочества. Теперь, когда мы выросли, я вряд ли подхожу для роли президента «ведьм». Я же говорила тебе, что президент должна быть настоящей победительницей в этой игре, а я даже со своими основными качествами — красота, ум и воспитание — вряд ли подойду.

Хани не смогла удержаться от смеха:

— Ты забыла об еще одном своем качестве — длинном-предлинном языке.

— Это замечание я проигнорирую. Вообще-то, говоря о президенте «ведьм», я имела в виду именно тебя, Хани. В конце концов, что самого ужасного может сделать ведьма со своим «эксом»? Раздеть его до трусов. А ты оказалась очень умненькой «эксушечкой», которая собирается снять со своего бывшего последние штаны.

Улыбка исчезла с лица Хани.

— Послушай, Сэм. Я совершенно не в настроении для подобных разговоров. И поскольку, как я поняла, это сборище там внизу все же не собрание «Голливудских эксов», то что же там происходит?

— Ай, вечно ты все испортишь! Ладно уж, скажу. Это прием в твою честь. Ну, вроде того, какой Нора давала перед твоей свадьбой. А поскольку завтра — большой день, когда объявят о той сумме, которую ты получишь, то на сей раз Нора устраивает прием в честь твоего развода в предвкушении той фантастической премии, которая тебя ждет в результате развода.

— Не премии, а содержания, — поправила ее Хани.

Сэм пожала плечами:

— Не вижу разницы. Содержание, премия, половина общей собственности. Не все ли равно, как это назвать?

— Для меня не все равно. Что касается меня, то премия — это то, что тебе дают, ее можно даже выиграть. Но я хочу получить лишь то, что я заработала, то, что мне положено.

— Но скольким из нас удается получить то, что им положено? И скольким шлюхам удалось получить то, что им не было положено, как, например, моей обожаемой мачехе Норе? Разве она не получила то, что должно было принадлежать мне? Во всяком случае, как это ни называй — премия, содержание или доля, — все только об этом и говорят, ждут не дождутся, чтобы узнать, действительно ли ты до копенки получишь все то, что просишь, включая этот мавзолей, который ты называешь домом, — Краун Хаус.

Хани поморщилась. Она прекрасно знала о всех тех разговорах и пересудах, которые ее развод и особенно причитающаяся ей доля вызывали в роскошных бассейнах Голливуда, за столами, где завтракают влиятельные лица Голливуда, и в спальнях от Голливудских холмов до Малибу. Даже если бы все эти пересуды носили чисто местный характер, то и это было бы достаточно неприятно, однако поскольку она, как Лиз Тейлор, Мадонна или принцесса Диана, одна из наиболее известных фигур — в течение нескольких месяцев ее развод был предметом всеобщего обсуждения. В одной из популярных газет был, например, такой заголовок — «Большая премия: сколько же удастся высосать королеве телевидения из Прекрасного Принца?» Все эти разговоры даже вытеснили обсуждение того, насколько большой кусок рассыпчатого пирога Дональда сможет отхватить Айвена.

— Я слишком хорошо знаю, как всех интересует та доля, которую я получу, — вздохнула Хани. — Такое впечатление, что они имеют полное право знать о каждой мелочи в Краун Хаусе, включая золотые стульчаки, в наличии которых все убеждены.

Сэм удивленно подняла брови:

— Ну что ж, нельзя винить людей. Даже я, когда начинаю думать о том, сколько ты требуешь… Ого! — Она изобразила обморок.

Хани засмеялась, но смех прозвучал неискренне:

— Требовать — это еще не значит получить.

Она была убеждена в одном: сколь велика бы ни была та доля, которую она получит, никакая сумма не сможет компенсировать ту боль, те долгие месяцы ожесточенной борьбы, то унижение, которое она чувствовала, когда напоказ выставлялась любая, даже самая интимная подробность ее брака. И дело было в том, что никто — ни ее добрейший отец, ни Сэм с Бейб — действительно не понимал, что доля, которую она стремится получить, это не компенсация и не месть, но лишь оценка ее, женщины из плоти и крови, а не просто приносящей доход куклы Барби. Она думала, что даже Нора, которая, казалось, знает абсолютно все, не понимала, что ее стремление получить все эти деньги было не столько актом мести, сколько стремлением защитить себя. И неважно, сколько ей удастся в конце концов получить, она все равно чувствовала себя невероятно опустошенной и несчастной из-за того, что брак, который начинался со «сколько» — как у Элизабет Баррет Браунинг: «Сколько любви дарю тебе?», — тоже заканчивался «сколько» — сколько денег сможет она вытянуть из человека, которого когда-то безумно любила.

Она шептала про себя строчки из сонета Браунинг о глубине и силе любви: «Свободно, чисто, страстно, глубоко с слезами и улыбкой… я полюблю тебя еще сильнее после смерти…» — перед тем, как под руку с отцом пройти к алтарю.

Да, но эта, последняя строчка явно не к месту. Более современной версией было бы: «Я полюблю тебя еще сильнее после раздела имущества…»

Но сейчас ей не хотелось думать об этом. Чтобы сменить тему разговора, она с ехидцей заметила:

— Не знаю, Сэм, ты сказала, что этот прием по случаю развода был Нориным замыслом, однако похоже, что основная идея твоя.

Сэм несколько смущенно улыбнулась:

— Должна признаться, когда Нора захотела устроить прием в твою честь, я намекнула ей, что неплохо бы отпраздновать развод. Какая разница? Только подумай, как счастлива Нора, устраивая для тебя прием. Она всегда тебя любила. Вспомни, с самого первого дня, как я привезла тебя в дом, она тебя называла «очаровательная крошка». Она всегда говорила папе: «Разве не прелесть эта Хани? Жаль, конечно…» Она никогда не заканчивала фразу, но мы с отцом понимали, что она хочет сказать. Ты была очаровательная крошка, а я — дылда ростом метр восемьдесят сантиметров. Ну, как говорится, это все история. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что, предлагая превратить этот прием в празднование твоего развода, я лишь хотела помочь Норе.

— Помочь Норе? — удивилась Хани. — Как это? Обычно ты стремишься оказывать Норе сопротивление. И лишь секунду назад…

— Ну а разве не могло так случиться, что я изменила свое отношение? — Сэм хихикнула и дотронулась длинным красным ногтем до носа Хани. — По выражению этого прекрасного, но полного сомнения лица вижу, что ты мне не очень веришь.

— Ты права. Этому я не верю.

— Ладно, признаюсь: в том, что я стараюсь в последние дни сблизиться с Норой, есть свои причины. Именно поэтому я и переехала обратно в этом дом. Понимаешь ли, мне кажется, вернее, есть какое-то внутреннее чувство, что Нора хочет что-то решить относительно студии, что наконец-то у нее пробудилась совесть, и она подумывает о том, чтобы вернуть мне то, что в свое время украла у меня. И я говорю не только о студии или этом доме. Я имею в виду капитал.

Хани попыталась возражать, но Сэм подняла руку:

— Пожалуйста, никаких лекций на тему о том, какая Нора чудесная женщина и как я ошибалась в ней все эти годы. Дай мне передохнуть. Во всяком случае, у меня есть предчувствие, что она собирается кое-что предпринять относительно студии, и я на всякий случай веду себя очень положительно. Я стараюсь сделать все возможное, чтобы сблизиться с ней, единственное, на что я пока еще не способна — называть ее «мамочкой». Сама мысль о том, что мне надо быть с ней как можно любезней, вызывает тошноту. Ладно, давай больше не будем об этом, а то у меня испортится настроение, хорошо?

— Хорошо, — согласилась Хани, хотя у нее самой настроение действительно испортилось. У нее тоже было предчувствие, что Нора собирается что-то предпринять относительно студии, только ее собственные чувства подтверждались слухами, носившимися по городу, а если эти слухи подтвердятся, то Сэм не только станет презирать и ненавидеть Нору сильнее прежнего, но сердце ее будет разбито, и, возможно, на сей раз навсегда.

«Но если все эти слухи — ерунда?» — подумала про себя Хани. Нора никогда не сделает такой подлости по отношению к Сэм. Независимо ни от чего она была убеждена, что на самом деле Нора искренне привязана к Сэм и, конечно же, не совершит по отношению к ней ничего непорядочного.