— Когда Грег узнал, что мы устраиваем для него этот маленький вечер, он был так тронут, он сказал, что хочет сделать его настоящим событием, разделив с нами этот момент.

Затем, к своему изумлению, она увидела, как они все трое высоко подняли свои бокалы с шампанским. Они пили за нее! Ее мать трепетно улыбалась, на глазах ее дрожали слезы счастья, судья гордо взирал на то, как Грег протянул ей эту вещь — бриллиантовое кольцо, подмигнувшее ей из маленькой голубой бархатной коробочки.

Потом Кэтрин сказала:

— Дорогая, ну, быстренько, подними свой бокал, чтобы мы могли сделать первый глоток все вместе!

Комната была слабо освещена лишь светом, исходящим от проектора, высвечивающего Роберта де Ниро, борющегося с Доминик Сандой, экран буквально излучал сексуальную энергию. Но Сэм и Вик Конти, оба обнаженные по пояс, возились на красном вельветовом ковре, полностью охваченные ни чьим-то, а своим собственным сексуальным электричеством.

Сильно вспотевший, с учащающимся тяжелым дыханием, он лежал под ней и руками ласкал ее груди, склоненные к нему, поскольку она сидела на нем верхом. Но она не позволяла ему самому вступить в контакт. Наклоняясь, она водила по его лицу своими темно-розовыми сосками, дразнила ими его губы, потом спустилась ниже, к его взбухшему бугру. Когда он попытался расстегнуть «молнию» на брюках, она отвела его руки в сторону, чтобы сделать это самой, извлекла его налившийся член и начала медленно тискать и пошлепывать его, в то время как сам мастер режиссуры хрюкал, стонал и тянулся к ее губам. Но она выпрямилась и подвинулась так, чтобы снять с него брюки, а когда он был уже совершенно голый, она раздвинула его ноги и стала легко водить языком по его напрягшейся коже.

Кляня ее всякими словами, экстра-режиссер пытался получить свое — он терзал ее груди, кусал губы и плечи, сорвал прочь юбку и трусики, пока наконец они оба не оказались совершенно голыми, их тела блестели в темноте. Потом она гибко вывернулась, к его изумлению, встала и направилась к двери. Он тоже поднялся на ноги и сделал шаг к ней, но с дразнящим смешком она прошептала:

— Не здесь…

— Где? — Это прозвучало как звериный вопль.

— Наверху…

Потом она вышла из проекционной комнаты, пересекла холл и стала подниматься по лестнице. Весь пылая, он следовал за ней. Она должна была идти быстро, потому что знала: если великий режиссер схватит ее на ступенях, он войдет в невероятный раж, и она окажется не в состоянии остановить его. А она уже определила, что самое подходящее место для того, что, по словам Норы, «приносит одни неприятности», это постель Норы, та самая, где она трахалась с Т. С. А после — кто знает? Может быть, Сэм даже выйдет замуж за этого мерзавца, у которого можно научиться здорово делать кино.

Участок, занимаемый «Ройял Продакшнз», вечером казался мрачным местом, погруженным в тени и приглушенный светом, но в то же время прекрасным и романтичным. Так думала Хани, когда Джошуа с гордостью вел ее по гулким павильонам, показывая, где снимаются его различные серии — полицейские — «Голливудский дозор», фантастические — «Очарованный остров», «Земля сердца» — о семье в Вичите, штат Канзас, на все вкусы…

Это была одновременно и фабрика грез, и то место, где личные грезы Джошуа Принса стали реальностью.

Хани зачарованно смотрела на него, когда он рассказывал ей, как десять лет назад пришел в Голливуд пи с чем, кроме своего виденья и веры в себя, в то, что сможет воплотить это свое виденье в быль — производить развлечения не для элиты, которая посещает театры, и даже не для тех миллионов, которые могут расслабиться только у экранов своих телевизоров, чтобы украсить их жизнь, сделать их счастливее. Слушая это, она была уверена, что его мечта была столь же благородной, как само вдохновение.

Неожиданно Хани поняла, кого ей напоминает Джошуа — ее собственного отца, но таким, каким он был до того, как сошел с рельсов, — по-юношески переполненным идеями, уверенным в своих способностях и праве на воплощение своей мечты. Те же мягкие манеры и тот же мягкий голос, даже некоторое внешнее сходство — бархатистые карие глаза, те же красивые, четкие линии лица.

Потом Джошуа повел ее в административное здание и в свое собственное владение — элегантную комнату. Здесь он поднес спичку к газовой горелке большого каменного камина, хотя стояла поздняя весна. Сидя напротив огня на софе, он показывал ей материалы к планируемой новой серии, которая лишь ожидала своей звезды, чтобы быть запущенной в производство и стать реальностью.

— Звезда? Ты, должно быть, имел в виду звезд? Трех звезд? — спросила она с сияющими, словно это тоже были звезды, глазами.

— Нет, теперь, когда я встретил тебя, я понял, что остальные две «разбитные девчонки» могут быть только сопутствующими персонажами. Только Хани-Роз может носить корону принцессы, потому что она и есть последняя общеамериканская девушка-мечта, ставшая явью.

— Хани-Роз… всеамериканская девушка-мечта, — повторила она вслед за ним. Это действительно чудесно звенело, и она уже определенно знала, что хочет стать частью мечты Джошуа Принса… Хочет, чтобы его принцесса стала явью.

И когда он обнял ее, поцеловал сначала в глаза, потом в губы, в шею, прежде чем раздеть, а потом медленно и нежно целовал каждую частицу ее тела, она была готова целиком отдать всю себя — разум, тело и душу. И когда он вошел в нее, она знала, что готова стать всем, чем захочет Джошуа Принс.

Смущенный Тедди остановился перед прикрытым тентом входом в отель «Бель-Эйр». Для него это был новый опыт — в свои сорок восемь лет он снимал номера во множестве отелей, но никогда раньше не приезжал в респектабельный отель в два часа ночи. Но, очевидно, это было возможно и не являлось чем-то необычным, потому что один дежурный служитель распахнул дверцу перед ним и осведомился о багаже, в то время как другой уже открывал дверцу перед Норой.

— Мы не забыли взять багаж, дорогая? — спросил он Нору, поскольку все устраивала она.

— Конечно, не забыли, — сказала она раздраженно, подошла к багажнику и указала служителю, какие вещи должны быть занесены.

— М-м-м, — мурлыкала она в глубоком раздумье, изучая содержимое багажника. — Это, — указала она на портативную пишущую машинку в побитом футляре, это, — на исцарапанный атташе-кейс, — и, конечно, это. Она указала на новенький блестящий кожаный портфель. — И это… — Этим была теннисная ракетка, нуждающаяся в перетяжке струн.

Потом она широко улыбнулась и прошла вместе с Тедди к регистрационной стойке.

— На мое имя? — шепотом спросил он.

— Конечно, на твое имя, дорогой. Розен звучит лучше, чем любое другое…

Когда они следовали за служителем в бунгало, расположенном за главным зданием отеля, он шепнул ей:

— Ты в самом деле все прекрасно устраиваешь…

— Ты еще не все видел…

Когда служитель открыл дверь, он застыл в изумлении, увидев комнату с огнем, пылающим в камине, на накрытом розовой скатертью столе все было сервировано к полуночному ужину, стол украшали розы, свечи, разноцветный фарфор и сверкающий хрусталь, большая бутылка шампанского охлаждалась в серебряном ведерке.

У него от нарастающего возбуждения пересохло во рту, он с нетерпением смотрел, как служитель вносит пишущую машинку, теннисную ракетку, портфель и атташе-кейс. Когда он наконец удалился, Тедди пробормотал:

— Ты действительно знаешь, как устраивать приемы…

Нагнувшись над столом, чтобы зажечь свечи, она послала ему поцелуй.

— Как на всех хороших приемах, лучшее еще впереди.

Не успели эти слова повиснуть в воздухе, он кинулся на нее, словно тигр, обнял ее сзади и, прижавшись, стал ласкать обеими руками ее грудь. Но тут же он был вынужден отпрянуть, потому что из спальни снова появился служитель, чтобы получить свои чаевые и осведомиться, не нужно ли прислать горничную, чтобы та помогла разложить вещи. Тут Тедди едва не расхохотался, хотя его тело сводило невыносимой болью. Все же он продолжал игру, понимая, что каждый званый вечер должен следовать своему расписанию.