Большой интерес представляют страницы романа, описывающие движение ордынцев в сторону Великого Новгорода, рассказывающие о колебаниях Батыя по поводу целесообразности продолжения «урусутской» кампании в условиях наступившей весенней распутицы. Объясняя принятое Батыем решение не наступать на Новгород, автор присоединяется к тем историкам, которые связывают этот шаг ордынского правителя только с географическими и климатическими факторами. Не исключено однако, что данное решение Батыя было обусловлено и другими причинами, в частности учетом особого положения Новгорода в системе русских княжеств, пониманием того обстоятельства, что сохранявшая свою относительную самостоятельность новгородская земля могла представлять для Батыя большой интерес как предмет «торга» между князьями Северо-восточной Руси и южнорусскими князьями, как средство воздействия со стороны Владимирского княжения, уже зависимого от Орды, на политическую жизнь юго-западных русских земель, еще остававшихся свободными от ордынской власти.
Интересными представляются также и описание отхода ордынских войск, рассказ о семинедельной осаде ордынцами сравнительно небольшого русского города Козельска. Автор прав, когда такое длительное сопротивление маленького города победоносным ордынским войскам связывает с тревогой Бату-хана по поводу перспектив ордынского властвования над русскими землями. Писатель вкладывает в уста хана Батыя весьма любопытное рассуждение по поводу неудачной осады Козельска. «Злой город! — говорит он. — Надо стереть его с лица земли! Если я оставлю без наказания этих дерзких разбойников, здесь будет тлеть постоянный костер неповиновения и тайных заговоров. Тогда и булгары, и мордва, и Рязань, и Владимир, и другие сто городов — все начнут точить рогатины, чтобы ударить меня в спину, когда я поведу войска дальше на запад. Пусть знают злобные урусуты, что никто не останется без наказания за сопротивление моей священной власти…»
И тот факт, что Козельск в конце концов был взят, разрушен, население его истреблено, выглядит в романе как осуществление угроз Батыя, как реализация его заявлений по поводу необходимости поддерживать власть Орды над русскими землями самыми жестокими мерами.
Таким образом, Батый после кампании 1237–1238 годов мог торжествовать победу, мог считать себя обладателем значительных территорий Восточной Европы, в частности Поволжья, Северо-восточной Руси (Юго-западная Русь пока еще оставалась вне его контроля).
Но, как верно подчеркивается в романе, достигнутый Батыем успех достался ему дорогой ценой. Ордынский правитель столкнулся в ходе военных операций 1237–1238 годов не только с героическим сопротивлением защитников Рязани, Коломны, Москвы, Владимира, Козельска, но также с мощной волной партизанского движения, с активным противодействием широких слоев народа. Наиболее ярким примером была военная деятельность рязанского отряда Евпатия Коловрата, развернувшаяся уже после взятия Владимира. На страницах романа фигурируют и другие герои-борцы, вышедшие из народа: Дикорос, Торопка, Звяга. Впечатляют и героические образы женщин — Вешнянки, Опаленихи, Прокуды, активно участвовавших в сопротивлении врагу. Запоминается и мужественное поведение молодой рязанской княгини Евпраксии, зафиксированное в таком литературном памятнике того времени, как «Повесть о разорении Рязани Батыем».
Рассказывая о кампании 1237–1238 годов, автор время от времени напоминает читателю (через высказывания своих героев), что, несмотря на достигнутые успехи, Батый был еще тогда далек от реализации всей программы завоеваний Чингисхана. А это означало, что в ближайшие годы ему предстояло вести дальнейшую борьбу за установление контроля над юго-западными русскими землями, за выход к берегам «Последнего моря».
Именно этому этапу завоевательной политики Батыя посвящена третья книга писателя В. Яна, «К «Последнему морю»». Читатель сталкивается в этой книге с напряженной политической обстановкой в Восточной Европе, сложившейся в начале 40-х годов XIII века. Наблюдает рост и укрепление Волжского улуса Ордынской державы, видит попытки Батыя осуществить упомянутую выше программу завоеваний на европейском континенте. Последняя часть трилогии — роман «К «Последнему морю»» — рассказывает о том, как эти программные установки претворялись в жизнь, повествует о походах татаро-монгольских войск сначала на среднее Поднепровье. потом на земли Польши, Моравии, Венгрии, Адриатики.
Одна из больших творческих удач писателя в этом последнем романе трилогии — его рассказ о киевской военной кампании Батыя, о героической обороне Киева, о мужестве и политической зрелости защитников древнерусской столицы. Здесь все интересно и важно: прежде всего тот факт, что на защиту города встало все его население, независимо от положения, занятий, возраста, пола. На вопрос Батыя, заданный еще до начала штурма одному из русских пленных: «Сколько войска в Киеве?» — последовал краткий, но весьма весомый ответ: «Сколько людей, столько и воинов. Теперь каждый взялся за топор, за рогатину». Эта же тема готовности киевлян оборонять свой город прекрасно раскрыта автором и в описании народного веча, в конце непосредственной подготовки жителей к осаде и, наконец, самих боевых схваток киевлян с врагом на городских стенах, на улицах, в храмах.
Рассказ о героической защите Киева приобретает особо важное значение в романе еще и по той причине, что она трактуется здесь в качестве события не локального, а общерусского масштаба, как операция, равнозначная обороне Рязани, Владимира и других городов Северо-восточной Руси, как подтверждение того обстоятельства, что русский народ в целом, несмотря на все трудности и неудачи, сохранял способность оказывать самое энергичное противодействие захватчикам, даже если общее соотношение сил складывалось не в пользу обороняющихся.
Интересны и поучительны страницы романа, рассказывающие о продвижении армии Батыя после Киевской кампании дальше на запад, о марше ордынского правителя к «вечерним странам», к «Последнему морю», о широких боевых операциях татаро-монгольского войска в ряде стран Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европы.
В романе вместе с тем показано, что, несмотря на все эти успехи Батыя в «вечерних странах», главного достигнуто не было: ордынские войска не смогли остаться здесь надолго, т. е. не смогли реализовать намеченную еще Чингисханом широкую программу завоеваний в Европе. Этому помешало не только сопротивление народов покоренных стран, но и растущий страх Батыя за свои тылы. Его беспокоило отсутствие надежного контроля над политической жизнью русских земель, независимое поведение Великого Новгорода, усиление противоречий в самом правящем доме Чингисидов в связи со смертью Угедэя. В этих условиях Батый вынужден был отказаться от дальнейшей борьбы за подступы к «Последнему морю» и вернуться на южную Волгу.
Мы видим, таким образом, что В. Яну удалось в трилогии создать яркую и исторически достоверную картину грандиозных событий, которые происходили в Азии и в Европе на протяжении 20—30-х годов XIII века. Ему удалось рассказать о небывалой по масштабам экспансии ордынской империи на земли Хорезма, Ирана, Кавказа, Поволжья, наконец, и на территории Восточной Европы, а вместе с тем показать, что, несмотря на достигнутые успехи, правители Орды не могли считать целиком выполненной программу Чингисхана. И это не только потому, что они не овладели подступами к «Последнему морю», но еще и потому, что они оказались не в состоянии установить жесткий контроль над политическим развитием всех русских земель, подчинить себе полностью культурную и духовную жизнь Древней Руси.
При воссоздании грозных событий 20—40-х годов XIII века писатель добился большого приближения своего повествования к реальной исторической действительности. Надо сказать, что добивался автор этого главным образом одним средством — самым тщательным изучением полюбившейся ему эпохи, исследованием различных письменных источников, историографии.
Надо признать, что и при таком подходе к своим творческим задачам автор не избежал некоторых трудностей в работе. Имея дело с историографией 30-х годов, он не мог не столкнуться с существованием в тогдашней исторической науке ряда тенденциозных концепций, с которыми ему было нелегко согласиться. Одна из этих концепций явно идеализировала ордынскую политику XIII–XIV вв. на русских землях, допускала очевидную переоценку роли Орды в социально-экономическом и политическом развитии Руси, в формировании ее государственности. Другая концепция, объективно подкреплявшая первую, искусственно занижала хозяйственный, государственно-правовой, культурный «потенциалы» древнерусского раннефеодального государства, сознательно выводила средневековую Русь из семьи европейских народов данного периода (видимо, для того, чтобы потом было легче превратить ее в объект «благотворного» воздействия Орды). Одни историки обосновывали эту концепцию путем навязывания русским землям X–XII вв. чрезмерного отставания их хозяйственной и политической жизни от исторического развития западных соседей, в том числе и западнославянских соседей, путем «фиксации» неразвитости производительных сил у восточных славян, живучести родоплеменного строя, крайней примитивности государственно-правового статуса, не выходившего якобы за рамки эфемерных связей отдельных городских центров. Другие историки 30-х годов отстаивали идею обособленности Руси от всех остальных европейских стран раннего средневековья путем «провозглашения» древнерусского государства X–XII вв. рабовладельческим (выдвижение этого тезиса было очевидной попыткой «втиснуть» восточноевропейский исторический процесс раннего средневековья в жесткие рамки предложенной «Кратким курсом истории ВКП(б)» схемы обязательного прохождения каждым народом всех известных науке социально-экономических формаций, в том числе и рабовладельческой). Писатель-историк В. Ян не мог, разумеется, принять этих надуманных построений. Он предпочел вести самостоятельные исследования заинтересовавшей его эпохи, опираясь при этом на весьма широкий круг самых разнообразных источников того времени.