В свете ракет вдруг вырисовывается над берегом силуэт пятиэтажной мельницы и высокой трубы возле нее. Здание мельницы, построенное из прокаленного красного кирпича, исклевано миллионами пуль. Наружные края кирпичей похожи на дерево, сплошь источенное древесным жучком. Снаряды пробили в толще стен широкие амбразуры, выбиты окна, снесена крыша, но железобетонные перекрытия этажей, и сами стены, и каменные ступени монументальных лестниц стойко выдерживают натиск врага. Здание населено, хотя его новые жильцы не принесли в голые коробки выгоревших цехов ничего, кроме оружия и ярости сопротивления. Из каждой щели смотрит глазок: автомат, пулемет, пушка. В подвалах — склады боеприпасов и продуктов, доставленных через Волгу. С берега туда идут траншеи, оттуда идут ходы сообщения по всему переднему краю обороны. Дом похож на утес, возвышающийся среди ползущих клубов дыма.

Три пары девичьих глаз всматриваются из тьмы в знакомый силуэт старой мельницы, ставшей крепостью.

— Сколько она еще простоит? Как вы думаете, девчата? — спросила Варя.

— Она будет стоять здесь и после того, когда кончится война, — быстро сказала Наташа. — Вот увидите!

— Если доживем — увидим. — Лина обняла подружек, словно прощаясь, прильнула к ним. — Сегодня мне показали бойца, убитого осколком всего-то с просяное зернышко. Вот как мало надо, для того чтобы погубить человека.

— Очень смело вы решили, но вряд ли выйдет толк из вашей попытки, — сказал Логунов, выслушав девушек. — Погибнете зря.

— Мы не боимся! — пылко заявила Лина.

— Верю… Но идти на риск нужно, когда это необходимо. В батальоне есть свой пункт медпомощи. Кто знает, может быть, санинструктор погибнет последним…

— Раненые… — перебила комиссара Наташа.

— Вынести их оттуда вы не сможете.

— Но ведь помогают же тем, кто попал в окружение. — И Варвара с укором взглянула на Логунова, хотя ей самой страшно и жалко было расставаться с подругами.

Он помедлил с ответом, перебирая на столе бумаги.

Фронтовая лампа, сделанная из гильзы снаряда, с трудом рассеивала желтоватый сумрак в прокуренном блиндаже, и в ее трепетном свете странно и резко выделялись над столом юные, суровые сейчас лица девушек и не юное, но тоже суровое лицо Логунова.

— Делаем все возможное. — Логунов достал из планшета нужную ему бумагу. — Вот донесение лейтенанта Калеганова. Он оборонял сквер левее вокзала и Московскую улицу. В ходе боев рота его была отрезана… Так вот, Калеганова в тяжелом состоянии вынесли ночью специально посланные разведчики. Оставшиеся двенадцать человек роты — бойцы и командиры — держались до последней возможности и все погибли… Видите, трое разведчиков, бывалых, лихих парней, смогли вынести только одного раненого! А вокзал?.. Наши танки пытались пробиться туда — их уничтожили. Солдаты рвались на выручку, но не прошли.

— А мы пройдем, — с горячим порывом сказала Наташа, вставая. — Пусть мы никого не унесем оттуда, но мы захватим побольше воды. Возьмем ведерные термосы… Ведь это самое страшное: для раненого нет глотка воды! Мы знаем подступы к вокзалу.

Логунов тоже встал. Он понял: девчата все равно уйдут.

— Прежде чем переходить линию фронта, зайдите к разведчикам — в дом, который обороняет штурмовая группа сержанта Павлова. Они укажут, где лучше пробраться, и дадут вам дополнительное задание. — Логунов пытливо посмотрел на девчат, собранных, серьезных и решительных. — Желаю благополучного возвращения!

— Ты не пожелал им успеха, Платон, — сказала Варвара, проводив подружек.

— Пройти на вокзал невозможно, — возразил Логунов, находившийся под впечатлением недолгого этого разговора. — Вынести оттуда раненых так же немыслимо, как взять сейчас что-нибудь незаметно у меня со стола: фашисты окружили вокзал сплошным кольцом. Единственное, что могут девчата, — это произвести разведку. Им в городе каждый камень знаком. И все равно задача труднейшая: за каждым знакомым камнем враг сидит. Вон как с Калегановым получилось!.. Тот же батальон на вокзале… — Логунов задумался, потом сказал с удивлением: — А девчата пошли!.. Пошли ведь девчата-то! Что это такое, Варя? Ну если бы они одни… Тогда правда что-то особенное. Но ведь здесь все так воюют! — Логунов взглянул в глаза чутко настороженной, вдруг потянувшейся к нему Варвары. — Как ни странно, но я только теперь начинаю понимать душу советского человека. Рабочие Тракторного первые приняли на себя натиск фашистов и остановили их на подступах к городу. Бомбежки. Артиллерия сокрушает. А рабочие опять на завод. По суткам не отходят от станков…

Дверь раскрылась, и в блиндаж вошел Решетов. В условиях осады он работал наравне с остальными хирургами, выполняя в то же время административную нагрузку как начальник госпиталя. Нагрузка явно была нелегка, давило личное горе, и, несмотря на могучее здоровье, Решетов совсем высох, сморщился и даже при слабом свете коптилки выглядел стариком.

— Придется нам с вами расстаться, Платон Артемович, получен приказ из штаба… Вы отчисляетесь комиссаром в воинскую часть, действующую в заводском районе, — с огорчением сообщил он.

— Опять расстаемся, Варенька, — сказал Логунов, выходя вместе с нею из блиндажа. — Завтра отправляюсь на «Красный Октябрь».

— Желаю успеха! — ответила Варвара, тоже огорченная неожиданной разлукой, но Логунов не расслышал: шум реактивных снарядов, летевших из лесов Заволжья, заглушил ее голос.

Логунов наклонил голову.

— Желаю удачи в бою! — крикнула Варвара, приближая губы к его уху.

Черные волосы его, ровно подстриженные над сильной шеей, напомнили ей Ивана Ивановича. Но тот держался так отчужденно, такой одинокой чувствовала себя иногда Варвара, что вдруг подумала: «Уйдет от меня Платон, добрый, красивый, умный человек, и останусь я навсегда одна. А ведь он очень хороший, Платон, и я, пожалуй, могла бы полюбить его…»

Тепло ее дыхания коснулось щеки Логунова, и он уже нарочно сделал вид, что не расслышал.

— До свидания, дорогой Платон! — сказала девушка, почти касаясь губами его лица. — Ты и Денис Антонович для меня будто родные.

— Я и Денис Антонович?! — повторил Логунов с горькой усмешкой. — Одинаково? Ну что же, и то хорошо! А разве ты не поцеловала бы Дениса Антоновича на прощание? Ведь я не просто в командировку еду!..

Варвара чуть поколебалась, затем, не оглядываясь, обняла Логунова и быстро три раза, как полагается по русскому обычаю, поцеловала его.

Много раз приходилось Логунову волноваться за время войны. И трепетало его сердце, и холодело смертельно, и боль его пронизывала такая, что слезы брызгали из глаз, но чтобы вот так оно задрожало — этого он не запомнил. Потрясенный Логунов не успел обнять девушку, а когда опомнился, рванулся к ней, она уже шагнула в сторону.

— До свидания, Платон Артемович! — торопливо повторила Варя, протягивая руку и этим жестом отстраняя его.

Он притянул ее к себе, припал губами к милому, вспыхнувшему лицу.

— Не надо! Пожалуйста, прошу, не надо! — говорила Варвара, пытаясь высвободиться и в то же время боясь того, что Логунов сейчас уйдет.

— Ну-ка, посторонитесь! Нашли место, где любезничать! — грубовато и добродушно сказал командир взвода бронебойщиков.

И в темноте, освещаемой сполохами летящего через Волгу желто-красного огня, в ураганном его шуме зашагали гуськом по канаве мимо Вари и Логунова рослые парни, разделенные на пары своей ношей — длинноствольными бронебойными ружьями.

— Знатно «катюши» играют! Под таким навесом целоваться можно!

— А что же: живой о живом и думает!

— Да, брат, не зря поется: «Выходила на берег Катюша…» Ох, здорово она нас выручает. Ихний ишак — шестиствольный миномет — против нее не годится, — громко переговаривались в идущей цепочке.

Варвара тоже с чувством гордости засмотрелась на летевшие пучки огня. Сливаясь в сплошном мельканье, они неслись в темном небе, и вода в реке как будто горела и плавилась, играя отражениями живого пламени. Черные тела снарядов просвечивали в огненных пучках, похожие на пылающие головни, хотя глаз едва успевал следить за ними. Поднимаясь с левого берега, они описывали дугу над рекой и падали где-то в районе Мамаева кургана. И там, где они приземлялись, стоял неистовый шум от пляски огненного урагана, заглушавший гул ночных сражений.