Теперь архиепископ Орлеанский окрылен надеждой. Ему надо, чтобы Жанну признали святой — Санкта! И папа Бенедикт поймет, как это важно.
Из-за Жанны д'Арк идет идейная война во Франции. Монархокатолики поняли, как она для них сильна!
До 1907 года 8 мая в Орлеане было колоссальным торжеством3, на котором фигурировали вместе армия и церковь.
«Светская» Франция в этом году отвела армию. Но уже в 1913 году палата вновь признала 8 мая национальным праздником. И я сам видел и вместе со всеми удивлялся, что произошло 8 мая 1913 года в Париже! Он был в этот день почти сплошь декорирован бело-голубыми знаменами Жанны, которые роялисты истолковали как свои!
Не только геройски погибший поэт-мыслитель — католик Пэги4 создал в ее честь трогательнейшую и… да! — великую поэму, но перед ней склонялись Мишле5 и Гюго, даже утонченный скепсис Анатоля Франса улыбается грустно и нежно, касаясь прелестной легенды… Жанна страшно народна. Она в невероятной степени — француженка! Она волнует и умиляет каждое незачерствевшее сердце.
О! Я отлично помню, как в одиннадцать лет я был влюблен пылко, преданно и безнадежно в Деву-рыцаря. А я был русский «сознательный гимназист»! Лидер левой во 2-м классе киевской 1-й гимназии! Что же французская молодежь?!
Сейчас уже ходит между простосердечными людьми легенда о том, что Жанна воскресла и командует армией в красных штанах, недалеко от Домреми6. Совершенно серьезно! Что же такое XX век?!
Колокола разбудили меня в 6 часов. Я вышел из отеля. Было еще темно, фонари горели вдоль улиц.
Когда я пришел на площадь Мартруа, дома причудливо рисовались на небе, уже полном пышных нюансов. И пламенела спокойно звезда утренняя.
Вдруг в просвете одной улицы на небе отпечатлелся силуэт Жанны на коне. Опустив меч, она молилась за родину.
Я пошел в собор. Темно внутри. Только несколько ламп бросают пятна света в обширном, неготически просторном нефе. И опять за алтарем, где нет распятия, тоже она — Жанна д'Арк. Она вытянулась, как струна, крепко сжала знамя, вперила глаза в небо. И у подножия уже много, много людей. Женщины. Смотрю: сплошь траур, волна черного крепа прилила к блаженной воительнице. Два священника, в ризах цвета крови, служат. Один уже причащает, другой начинает свою молитву. Тихо до жути. Когда я вышел, было светло.
Я видел, что большая конная статуя не лучше реймской и двух парижских. Жанне не всегда везет на скульпторов. Зато барельефы Дюбрея7 художественно выполнены. Правда, они слишком родственны живописи, но ведь этот путь указал своими «райскими воротами» Гиберти8. Вообще влияние Гиберти явно. Масса живой изобретательности. Подлинный шедевр эта биография из бронзы.
Когда я иду по бульвару Пьер Мортен, утро сияет. Города Франции все время показывают мне себя в самую лучшую погоду. Птицы подняли такой гомон, словно и не зима.
Но церковь св. Патерна украшена трауром. Она полна женщинами, слушающими общую заутренную мессу. А в сквере напротив такие красивые, спокойные женщины, такие веселые дети. Что им? Они из бронзы!
Прохожу мимо дома, где жила Жанна. Его деревянный фасад сохранили как святыню.
Вот музей Жанны.
Вещь единственная в мире. Большой, прекрасный отель XV века (его называют «дом Агнесы Сорель»9) переполнен коллекциями, прославляющими героиню.
Все здесь отразилось. Скульптура, живопись, гравюра, изделия из металла, кости, стекла, эмали — всяческая старина той эпохи. Жанна идет через века, от первого образа ее, от начала XVI века до… модернистов.
Я еще раз захожу в собор, чтобы уже днем видеть прославленные витражи Голанда10 и Жибелена11.
Они странные. Почему у всех персонажей старушечьи лица? Почему у всех сгибаются в коленях хилые ножки?
Но нравится пышность красок, декоративность многих фигур. Временами велика и поэтическая сила. Например, Жанна в Домреми — щуплая девчурка в синем корсажике, с такой беспомощной покорностью раздвинувшая руки под отмечающим лобзанием Мадонны.
И витраж «в тюрьме». Свирепость палачей, а рядом ангел, вознесший чашу к небу, как вагнеровский Грааль, во исцеление мук, и Мадонна, целующая чело страдалицы.
На витраже костра его желтое пламя переходит в сияние мира горнего, которого сверхъестественные сонмы раскрывают объятия героине, отвергнутой коричневой землею.
Иду через Луару. Она почему-то разлилась и бурлит. Безмолвно, но тревожно носятся чайки. Посредине реки торчат из воды верхушки дерев.
Оглядываюсь. Орлеан. Красиво. Но не так узорно и остроконечно, как на обратной стороне знаменитого знамени, подаренного городу Франциском I и будто бы писанного Леонардо.
На той стороне чудная «Жанна Наполеона».
Это Гра12 отлил ее по приказу первого консула. Ее головной убор с перьями похож на тогдашние моды. Но она с перьями и на самом старом портрете.
Но какая прелесть! Еще не отзвучали народные войны, еще не перешли они окончательно в войны Первой империи13
Какая пластичность, чистота линий!
Спереди она почти покойна, полно величавой энергии прекрасное лицо. Сбоку ее движение стремительно, порыв великолепен.
Барельефам далеко до искусства Дюбрея. Но они хороши. И совсем другого духа.
У Дюбрея Жанна бросается на колени перед слабоумным Карлом VI.14 У Гра он поднялся с трона и, расслабленный, тянется к мощной руке посланницы народа.
У Дюбрея Жанна, сгорая, целует благоговейно крест. У Гра солдаты вокруг костра едва сдерживают негодующую, плачущую толпу. Жанна отвернулась, гордая посреди пламени и дыма, от монахов и епископа.
Есть еще конная Жанна Весля, и экстатическая, колоссальная Жанна на шпиле красивой церкви Сан-Марсо.
А перед «Отель де Виль» бронзовая статуя, отлитая Марией,15 дочерью Людовика Филиппа.
Чудесно кроткое лицо, обрамленное короткими волосами, и задумчивая сосредоточенность позы.
Чтобы восполнить свою мысль, принцесса Мария изобразила Жанну полной жалостью и скорбью: она салютует мечом первому трупу врага!
Жанна — как ее приняла женщина.
Почему я с таким интересом всматриваюсь во все отражения Девы Орлеанской?
Потому что Жанна д'Арк — французская Паллада. Воплощение войны народной, освободительной, оборонительной, гуманной. Когда старичок сторож показывал мне каменные ядра ее эпохи, он сказал: «О! Они не разрывались, как нынешние. Теперь война совсем не та!».
«Киевская мысль», 29 декабря 1914 г.
Год 1915
О «тевтонской» отраве*
Базисом французского национализма, говоря объективно, являлся демографический феномен приостановки роста французского населения. Этот феномен не мог не сопровождаться приливом во Францию иностранного элемента. Во всех слоях населения давление иностранцев делалось все более и более заметным. Они нужны были для того, чтобы заполнить образующиеся от несоответствия роста культурно-экономической жизни и роста населения пробелы. Но в то же время они являлись нежеланным конкурентом.