6.2223 «Общественная мораль» – дело невозможное из-за невозможности предметно-содержательной коммуникации, а все мои высказывания [компиляции означающих], которые я полагаю «общественными», суть – мои высказывания [компиляции означающих]. И более того, само высказывание [компиляция означающих] «общественное высказывание» – суть, полная бессмыслица, поскольку оно может принадлежать только говорящему, однако, такого говорящего, как «общество», нет и быть не может, но говорят конкретные люди, высказывания [компиляции означающих] которых, ко всему прочему, не могут быть мною правильно истолкованы.

Однако, моя лингвистическая картина мира [компиляции означающих] скрывает невозможность предметно-содержательной коммуникации, поскольку разные люди пользуются одними и теми же словами (или знаками, их заменяющими), полагая при этом, что имеют в виду [означивают] таким образом одни и те же вещи [значения].

В действительности мое «моральное поведение» – суть суждения, образованные в процессе непосредственного опыта. До тех пор пока я способен толковать высказывания [компиляции означающих], адресованные мне, в соответствии с требованиями (условностями) иерархической сети моей лингвистической картины мира, я «принимаю» эти высказывания [компиляции означающих], не отдавая себе отчета в том, правда, что я «принял» не чужие, но собственные высказывания [компиляции означающих].

С другой стороны, мне можно навязать любые высказывания [компиляции означающих], сообразуясь (прагматично «манипулируя») с моими форпостами веры. В данном случае, подобные высказывания [компиляции означающих], вследствие моей веры им [форпосты веры], способны стать моим опытом [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], инициированным моей лингвистической картиной мира, и формировать мои производные суждения [континуум содержательности], противоречащие исходным суждениям моей схемы мира и моей схемы меня. В этом случае неизбежно возникают противоречия континуума существования (между производными и исходными суждениями [контакты моей схемы мира и моей схемы меня]), которые оказываются уже не «общественной проблемой», которую, как предполагается, должна разрешить «общественная мораль», но моей собственной. (Здесь не место разъяснять иллюзорность «общественных проблем» и то, какие действительные «проблемы» для «общества» создает решение «его» «проблем».)

«Мораль», таким образом, решает проблемы «общества» за счет его членов, а потому просто не может быть «гуманной».

(Здесь стоит, впрочем, отметить, что поскольку «общество» – образование виртуальное, то решение «проблемы», предполагаемое «моралью», столь же виртуально. Проблемы же, возникающие вследствие описанных аберраций у конкретного человека, – действительны и насущны. Прагматика в очередной раз оказалась непрагматичной.)

6.223 Таким образом, посредством предметно-содержательной коммуникации я пытаюсь сообщить другому [существу, способному воспринять мой знак как означающее] свою «инаковость» («индивидуальность», «микрокосм»), не замечая того, что я не «микрокосм», но Мир, явленный мне мною.

6.2231 Содержательная коммуникация невозможна, а возможно лишь содержательное взаимодействие. При том, что само содержание при этом взаимодействии не «переносится» в континуум существования, схему мира другого [существа, способного воспринять мой знак как означающее], а лишь оказывает влияние , т. е. способно вызвать некие изменения в содержании другого [континуум существования], впрочем, эти изменения произойдут в соответствии с его – другого [существа, способного воспринять мой знак как означающее] – конфигурациями содержательности [континуума существования] и иерархическими сетями [лингвистическая картина мира].

6.2232 Очевидно, что я ошибочно использую знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее], пытаясь осуществить содержательную коммуникацию между мной и другим [существом, способным воспринять мой знак как означающее], поскольку знак – суть, предметно-содержателен [мои компиляции означающих, мои толкования, мои реестры свернутых функций, иерархическая сеть моей лингвистической картины мира].

6.2233 И, наконец, мне нечего сообщать другому [существу, способному воспринять мой знак как означающее], что бы не было ему известно, поскольку я – Мир (а не «микрокосм»), явленный мне мною, равно как и он этот Мир, но явленный ему им, а потому – что Мир может сообщить Миру?

6.23 Знак – фикция, возведенная мною в статус означающего.

6.231 Знак [слово (или другой знак, его заменяющий)] – вещь, однако, я использую его как означающее. Я придаю знаку статус, ему не принадлежащий, таким образом, знак как таковой как знак [означающее] – суть абсолютная фикция.

6.2311 Знаком (словом или другим знаком, его заменяющим) можно означить любую вещь [значение, означаемое], он может использоваться даже для означивания мнимого (несуществующего) означаемого [мнимо-означающее].

Знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее] может занять любое место в контексте [иерархическая сеть моей лингвистической картины мира], и он может быть «наполнен» [толкование] любым содержанием [предметная содержательность].

6.2312 Знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее] – суть, предполагаемая функция [реестр свернутых функций] предмета. Эта роль знака – реестр свернутых функций – «дарует» мне желаемую определенность, предписывая мне возможные варианты компиляции этого знака [означающего] с другими означающими [компиляции означающих, высказывания], наличествующими в моей лингвистической картине мира.

Разумеется, что эта роль знака [означающего] – определять функциональное предназначение [реестр свернутых функций] – предмета [означающего] создает у меня ощущение определенности и спасает меня страха неопределенности.

6.2313 Однако, поскольку толкование знака [реестр свернутых функций, означающее] – суть, компиляция означающих [высказывание], имеющая место в моей лингвистической картине мира, но к континууму существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] никакого непосредственного касательства не имеющая, то понятно, что «даруемая» мне знаком [словом (или другим знаком, его заменяющим), означающим] определенность – не более чем иллюзия.

С другой стороны, поскольку знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее] может означать что угодно («представлять» любое, даже отсутствующее означаемое [мнимоозначающее]) и располагаться в любом месте иерархической сети моей лингвистической картины мира, а также может быть «наполнен» любым содержанием [предметная содержательность], то очевидно, что он – суть абсолютная фикция.

6.232 Учитывая фиктивность знака, я придаю ему [слову (или другому знаку, его заменяющему), означающему] статус, ему не принадлежащий. Таким образом, знак [означающее] – это я сам, поскольку теперь ему [знаку, означающему] принадлежит, как мне кажется, то, чем в действительности обладаю я сам, но не знаю об этом.

Мое непонимание своей роли в процессе означивания приводит, с одной стороны, к «мистификации» знака [означающего], а с другой стороны, к моей собственной неспособности «управлять» своим «состоянием», т. е. тем, чем обладаю я, и только я.

6.2321 Знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее] кажется мне чем-то «мистическим», подобным «заклинанию»: «он создает предметы», «он определяет мои и чужие действия», «он гарантирует определенность», «он изменяет меня» и, наконец, «он позволяет мне влиять на другого [существо, способное воспринять мой знак как означающее]».

6.2322 При этом незамеченным остается следующее: Во-первых, сами предметы [означающие, компиляции означающих] – суть абсолютная абстракция, а потому и мои действия с предметами [означающими] – та же самая абстракция. Я лишь прохожу путем [реестр свернутых функций], прочерченным моей собственной лингвистической картиной мира; а если что и действует, когда происходит это действие, то это действуют не знаки [высказывания, компиляции означающих], а значения [суждения, контакты моей схемы мира и моей схемы меня].