Это явление постепенного ввода арамеограмм происходило во всех иранских языках, в которых система записи основывалась на арамейском алфавите, т.е. в парфянском, среднеперсидском, согдийском и хорезмийском. Все эти языки (и их диалекты или диалекты различных социальных слоев) имеют то общее, что на них говорили и на них записывались тексты в парфянскую и сасанидскую эпохи, даже если для некоторых большая часть, собственно, записей датируется более поздней эпохой. Парфянский язык (III в. до н.э. — III в. н.э.) был языком аршакидского двора, а также использовался как административный язык наряду с арамейским языком (последние манихейские тексты на парфянском языке датируются даже X в.). Основная часть текстов на парфянском языке датируется все-таки началом сасанидской эпохи: поэзия и религиозные истории по- прежнему широко передавались изустным путем, надписи на царских Аршакидских монетах делались по-гречески до середины I в. н.э., а другие древние тексты, то есть редкие наскальные надписи или гли-

няные таблички из Нисы или пергаменты Аврома- на, содержали столько арамейских элементов, что не давали достаточно информации о парфянском языке. Господствующая позиция парфянского языка в аршакидский период спровоцировала внесение множества парфянских слов в другие иранские языки (а именно — в среднеперсидский и согдийский), в арамейский язык (в том числе сирийский и ман- дейский) и армянский.

Среднеперсидский (III в. до н.э. — VIII—IX в. н.э.) объединяется с парфянским (оба языка представляют западный среднеиранский диалект). Он стал не только языком сасанидского двора, но также получил широкое распространение как язык —посредник для межнационального общения той эпохи. В период, предшествующий Аршакидам, он был все еще ограничен Персией и использовался, например, в надписях на монетах династии Фратарака («сатрапы?» в конце III в. до н.э. — в начале III в. н.э.). Язык оставался живым и после сасанидского периода, до VIII—IX в. и продолжал использоваться иранскими маздеиста- ми как «мертвый» литургический язык до X в. и даже до XIII в. в среде манихейцев Центральной Азии. Время от времени язык также назывался «пехлеви», но это обозначение неточное и говорит, скорее, о письменности, произошедшей от арамейской и использованной в наскальных надписях, текстах на монетах и печатях, в папирусах и пергаментах, в маздеистских книгах и т.д. т.е., в различных формах. Только ма- нихейцы использовали систему, производную от пальмирской письменности, которая была намного ближе к реальному произношению III в., чем консервативное и архаичное начертание на пехлеви маздеистских книг. Два других письменных языка, основанных на арамейском начертании символов, согдийский и хорезмийский (которые принадлежат к группе

среднеиранских восточных вместе с бактрийским и обоими вариантами языка шаков Хотана и Тумшуга), достигли максимального распространения в хронологических и/или географических рамках, выходящих за пределы доисламского Ирана того времени. Конечно, согдийская литература (существовавшая до VIII в.), сообщавшая о жизни буддистских, манихей- ских и христианско-несторианских сообществ, достаточно хорошо сохранилась, но с точки зрения лингвистических критериев нам интересны только небольшая часть надписей на монетах II в. и сотни граффити, датируемых IV в. При этом граффити были обнаружены на пересечении некоторых дорог Шелкового пути, в верхнем течении Инда (на севере нынешнего Пакистана), где их оставляли многочисленные соглийские торговцы, пришедшие из Самарканда и других мест, в память о своем путешествии — совсем как нынешние туристы. Древние «письма», найденные на Китайской стене между Дуньхуаном и Лоуланом, также датируются этим периодом, но касаются отношений между Согдианой и Китаем. Хо- резмийский язык, на котором говорили в области на севере от Согдианы и который был очень близок к согдийскому языку, лучше всего сохранился в своей поздней форме (XI—XIII в.) и в арабской записи, но наиболее древними документами являются две надписи на глиняных сосудах, датированные III или II в. до н.э., написанные местным вариантом местного письма. Тот же язык с гетерографическими элементами можно найти на многочисленных монетах, в надписях на серебряных сосудах, привезенных с Урала, в документах на древесине и коже, на кости и алебастре. Подавляющее большинство бактрийских текстов написано скорописью (документы и письма, а также печати и надписи на монетах) или в лапидарной форме (монументальные надписи) местным ва-

риантом греческого письма. Бактрийский язык был административным языком огромной кушанской империи (I—III в. н.э.) которая раскинулась от китайского Туркестана до северной Индии, частично интегрированный в Сасанидскую империю, он продолжал использоваться по крайней мере до IX в. Необходимо напомнить, что Кушаны заняли древную грекобак- трийскую империю (расположенную в том регионе, где греческий язык уже использовался после завоевания Александра Великого в 329 г. до н.э.) в течение первой половины II в. н.э.

Из неиранских языков, уже упоминавшихся, когда речь шла об ахеменидском периоде, армянский язык появляется также в V в. н.э. в качестве литературного языка. Многочисленные парфянские слова были заимствованы армянским языком, однако, ещев аршакидскую эпоху и в начале сасанидской эпохи. Арамейский язык всегда использовался в надписях на рельефах парфянской эпохи в Элимаиде или в надписях на элимаидских монетах, а также в памятных надписях городов Ашшур или Хатра. Согласно свидетельству греческого романиста того времени сирийского происхождения Jamblique, очевидно, что на вавилонском языке говорили еще во II в. н.э., но клинописная письменность исчезла, похоже, еще на сто лет раньше. Греческий язык обильно представлен в городах Сузы (Селевкия на Эвлее) и в Селевкии на Тигре, где были найдены важные надписи.

«АВЕСТА», ЯЗЫК И ПИСЬМЕННОСТЬ

В этом калейдоскопе языков и письменностей, авестийский язык стоит особняком благодаря своему названию, которое не произошло от названия страны или народа, а получило его по наименованию

свода текстов, в которых этот язык был использован. «Авеста» что означает, возможно, «похвала» или «знание (религиозное)» является названием группы священных книг, религиозного содержания. Вторая особенность, более важная, состоит в том, что «Авеста» писалась в течение длительного периода и невозможно локализовать один или несколько регионов ее создания. Кроме того, прежде чем быть записанным, текст передавался изустно в течение многих веков.

Язык, использованный в этих текстах, не единообразен. Можно отметить два хронологически и диалектически различных варианта: древнеавестийский язык семнадцати стихотворных «Гат» (откуда также пошло название «язык “Гат”» этой фазы языка) приписываемых Зороастру [«Ясна» 28—34, 43— 51 и 53] из «Ясна» Хаптанхаити [«Ясна» 35.3—41.6] и нескольких коротких молитв, содержащихся в «Ясна» 27. Все другие тексты, то есть большая часть «Авесты», написаны на более позднем авестийском языке. Датировка по Зороастру, даже если признать его историческое существование и относящуюся к нему датировку, очень спорная, но большинство специалистов высказываются сегодня за гипотетическую датировку существования древнеавестийского языка на стыке II—I тысячелетия до н.э. Более поздние тексты не были написаны единовременно: великие «Яшты» и оставшаяся часть «Ясн», которые мы относим к наиболее древней части текстов на позднеавестийском языке, приобрели окончательную редакцию, возможно, к началу ахеменидской эпохи (в любом случае, на несколько веков позже, чем «Гаты»), в то время как более поздние части, такие, как «Видевдат», были, без сомнения, созданы после ахеменидской эпохи. И в отличие от текстов на древнеавестийском свод текстов на позднеавестийском

Авестийский алфавит и фрагмент Ясны 47.4

никоим образом нельзя считать монолитным блоком текстов. Даже лингвистические и стилистические особенности позднеавестийских текстов различны — одна группа текстов почти достигает уровня надписей Ахеменидов Дария или Ксеркса, другая же группа содержит много грамматических ошибок и слабого стилистического качества. В лингвистическом плане хронологическая разница между обеими фазами языка сосредотачивается в конечных гласных — в древнеавестийском языке они обычно долгие, тогда как в позднеавестийском они краткие (за исключением односложных слов). Можно обнаружить диалектный вариант в окончаниях прилагательного vlspa- «все, целое», склоняемого на древнеавестийском как имя существительное, а в позднеавестийском — как наречие.