Лорд Сент-Джон поклонился и отошел в сторону. Том покорно ответил:

— Так повелел король. Никто не смеет ослушаться королевских велений или перекраивать их для собственных надобностей, как одежду, которая слишком тесна. Желание короля будет исполнено.

— Так как его величество повелеть соизволил не утруждать вас книгами и другими серьезными делами подобного рода, — продолжал лорд Гертфорд, — то не благоугодно ли будет вашему высочеству провести время в беспечных забавах, чтобы не утомиться к банкету и не повредить своему здоровью?

На лице Тома выразилось удивление; он вопросительно посмотрел на лорда Сент-Джона и покраснел, встретив устремленный на него скорбный взгляд.

— Память все еще изменяет тебе, — сказал лорд, — и потому мои слова кажутся тебе удивительными; но не тревожься, это пройдет, как только ты начнешь поправляться. Милорд Гертфорд говорит о банкете в Сити: месяца два тому назад король обещал, что ты, сэр, будешь на нем присутствовать. Теперь ты припоминаешь?

— Я с грустью должен сознаться, что память, действительно, изменила мне, — ответил Том неуверенным голосом и покраснел опять.

В эту минуту доложили о лэди Елизавете и лэди Джэн Грей. Лорды обменялись многозначительными взглядами, и Гертфорд быстро направился к двери. Когда молодые принцессы проходили мимо него, он тихо сказал им:

— Прошу вас, лэди, не подавайте виду, что вы замечаете его причуды, и не выказывайте удивления, когда его память будет изменять ему. Вы с горестью увидите, что она изменяет ему на каждом шагу.

Гертфорд и принцесса.

Тем временем лорд Сэнт-Джон говорил на ухо Тому.

— Прошу вас, сэр, соблюдайте свято волю его величества. Припомните все, что можете припомнить; делайте вид, что припоминаете все остальное. Не дайте им заметить, как сильно вы изменились. Ведь вы знаете, как нежно любят вас ваши подруги-принцессы и как это огорчит их. Угодно вам, сэр, чтобы я и ваш дядя остались здесь?

Том жестом выразил согласие и невнятно пробормотал какое-то слово. Ему уже пошла в прок наука, и в простоте души он решил возможно добросовестнее исполнять королевский приказ.

Несмотря на все предосторожности, беседа между Томом и принцессами становилась иногда несколько затруднительной. По правде говоря, Том не раз готов был погубить все дело и объявить себя непригодным к такой мучительной роли; но всякий раз его спасал такт принцессы Елизаветы.

Оба лорда были настороже и удачно выручали его двумя-тремя словами, сказанными как бы ненароком. Один раз маленькая лэди Джэн привела Тома прямо в отчаяние, обратившись к нему с таким вопросом:

— Не забыл ли ты отдать сегодня долг ее величеству королеве, милорд?

Том растерялся, медлил ответом и уже готов был брякнуть наобум что попало, но его выручил лорд Сент-Джон, ответив за него с непринужденностью царедворца, привыкшего находить выход из всякого щекотливого и затруднительного положения:

— Как же, милэди! Она успокоила его относительно состояния здоровья его величества; не правда ли, ваше высочество?

Том пробормотал что-то, что можно было принять за подтверждение, но почувствовал, что вступает на скользкую почву. Несколько позже в разговоре было упомянуто о том, что принцу придется на время оставить учение.

Маленькая принцесса воскликнула:

— Ах, какая жалость! Какая жалость! Ты так быстро шел вперед. Но ничего, потерпи, это ненадолго. У тебя еще будет время засесть за книги и выучить столько же иностранных языков, сколько знает твой отец!

— Мой отец! — воскликнул, забывшись, Том. — Да он и на своем-то родном говорит так, что разве только свиньям в хлеву впору понять его; а что касается учености…

Он поднял глава и встретил строгий, предостерегающий взгляд лорда Сент-Джона.

Он запнулся, покраснел, потом продолжал тихо и грустно:

— Ах, мой недуг снова мучит меня, и мысли мои смешались. Я не хотел оказать неуважения его величеству.

— Мы знаем это, сэр, — сказала принцесса Елизавета, почтительно, но нежно кладя руку «брата» между своими ладонями. — Не тревожься этим! Вина не твоя, во всем виноват твой недуг.

— Ты умеешь утешать, милая лэди, — с признательностью вымолвил Том, — и я от всей души благодарю тебя.

Один раз шалунья лэди Джэн бросила Тому какую-то несложную фразу по-гречески. Зоркая принцесса Елизавета сразу заметила, по невинному недоумению на лице мишени, что выстрел не попал в цель, и спокойно ответила вместо Тома целым залпом звучных греческих фраз; затем тотчас же переменила разговор.

Время протекало приятно, и в общем беседа шла гладко. Подводные камни и мели встречались реже, и Том волновался меньше, видя, как все стараются помочь ему и не замечать его ошибок. Когда выяснилось, что принцессы должны сопровождать его вечером на банкет у лорд-мэра,[10] сердце Тома всколыхнулось от радости, и он вздохнул с облегчением, почувствовав, что он не будет одиноким в толпе чужих людей, хотя час тому назад мысль, что принцессы поедут с ним, привела бы его в несказанный ужас.

Лорды, ангелы-хранители Тома, получили от этой беседы меньше удовольствия, чем ее остальные участники. Они чувствовали себя так, будто проводили большой корабль через опасный пролив; все время они были настороже, и их обязанности не казались им детской забавой. Так что, когда визит юных лэди подошел к концу и доложили о лорде Гилфорде Дэдли, они почувствовали себя слишком усталыми и сознавали в душе, что теперь им будет нелегко пуститься в новое опасное плавание и привести свой корабль обратно. Поэтому они почтительно посоветовали Тому извиниться и отклонить посещение. Том и сам был этому рад, зато лицо лэди Джэн слегка омрачилась, когда она узнала что блестящий молодой кавалер не будет принят.

Наступила пауза. Все смолкли и как будто ждали чего-то. Том не понимал, что это значит. Он посмотрел на лорда Гертфорда, тот сделал ему знак, но он не понял и этого знака. Лэди Елизавета с своей обычной находчивостью поспешила вывести его из затруднения. Она сделала ему глубокий реверанс и спросила:

— Ваше высочество, брат мой, разрешаете нам удалиться?

— Поистине, милэди, вы можете просить у меня чего угодно, — сказал Том, — но я охотнее исполнил бы всякую другую вашу просьбу, поскольку это в моих скромных силах, чем лишить себя света и радости вашего присутствия, но да будут ваши пути лучезарными! Да хранит вас господь!

Он усмехнулся про себя и подумал: «Недаром в моих книгах я жил только в компании принцев и научился подражать их изысканным и цветистым речам!»

Когда принцессы ушли, Том повернулся к своим опекунам и сказал:

— Не будете ли вы так любезны, милорды, не позволите ли мне отдохнуть где-нибудь здесь в уголке?

— Дело вашего высочества — приказывать, а наше повиноваться, — ответил лорд Гертфорд. — Отдых вам воистину потребен, ибо вскоре вам предстоит совершить путешествие в Сити.

Он прикоснулся к колокольчику; прибежал паж и получил приказание пригласить сэра Вильяма Герберта. Сэр Вильям Герберт не замедлил; явиться и повел Тома во внутренние покои дворца. Первым движением Тома было протянуть руку к чаше воды, но бархатно-шелковый прислужник тотчас же схватил чашу, опустился на одно колено и поднес ее принцу на золотом блюде.

Затем утомленный пленник сел и хотел было снять с себя обувь, робко прося взглядом о позволении; но другой бархатно-шелковый назойливый паж поспешил опуститься на колени, чтобы избавить его и от этой работы. Том сделал еще две или три попытки обойтись без посторонней помощи, но его каждый раз предупреждали. Он наконец сдался и с покорным вздохом пробормотал:

— Горе мне, горе! Как это они еще не возьмутся дышать за меня!

В туфлях, в роскошном халате, он наконец прилег отдохнуть, но заснуть не мог: голова его была слишком переполнена мыслями, а комната — людьми. Он не мог отогнать мыслей, и они остались при нем; он не умел выслать вон своих слуг, и потому они тоже остались при нем, к великому огорчению Тома и их самих.