— Абсолютно всем, — еще раз повторила Маки и повернулась к Юко. — Правда ведь?

— Ну-у… я не знаю… — неопределенно протянула Юко.

— Чего ты не знаешь?! Он же абсолютно не похож на де Ниро! Ни лицом, ни фигурой, ни манерами, ничем! — Маки опять мерзко хихикнула.

— А ты когда-нибудь видела живого де Ниро? — спросил Фрэнк. — У него в Нью-Йорке есть ресторан, и я его там встречал пару-тройку раз. Роста он невысокого, и манеры у него самые обыкновенные. Ничего особенного. Вот Джек Николсон — совсем другое дело. Он настоящая кинозвезда, от него такая энергия прет… Наверное, это потому, что он живет на Западном побережье. А де Ниро — обычный, ничем не выдающийся парень. Именно поэтому он великий актер. Ему приходится много работать, чтобы создать нужный образ. Понимаешь? Тот де Ниро, которого ты видишь на экране, — это результат долгого и тяжкого труда.

Я перевел, хотя и понимал, что это разговор в пользу бедных. Маки этим не пробьешь. В этот момент к нашему столу подошел официант с пирсингом. Он извинился, что заставил нас ждать, и поставил на стол яки-собу и картофельные чипсы.

— Мы ничего не заказывали, — сказал я.

— Это я заказывала, — заявила Маки и придвинула к себе тарелку с чипсами. — И ты тоже ешь, — обратилась она к Юко, показывая на дымящуюся яки-собу.

— Ну что ж, приятного аппетита, — сказала Юко и принялась за еду.

— Кенжи, ты им все переводишь, что я говорю? — спросил меня Фрэнк, глядя на двух с аппетитом жующих девушек.

— Разумеется, — ответил я.

— Слушай, а зачем мы сюда пришли? — Фрэнк как-то странно на меня взглянул. — Мы разве сюда пришли, чтобы смотреть, как эти девицы поедают яки-собу? Я же говорил, что мне нужен секс. Норико, кажется, сказала, что в этом заведении работают проститутки-профи. Может, эти две дурочки — проститутки?

Все это я перевел девушкам.

— Вот урод, правда? — с набитым ртом сказала Маки, обращаясь к Юко. — Я вообще сюда больше никогда не приду, раз тут такие клиенты стремные. Тебе так не кажется?

— Да ладно. Его тоже можно понять, он просто перепутал нас с проститутками, и все. К сожалению, от этого никто здесь не застрахован, — ответила Юко, глядя на меня с каким-то странным выражением.

— Чего это ты его оправдываешь? Мы же к нему не набивались! — сказала Маки. И тут у нее изо рта выпал ошметок яки-собы и упал прямо на колени. — Ну что же это такое?! — Маки смочила носовой платок водой и с остервенением принялась тереть жирное пятно на подоле. — Эй, официант, принесите нам, пожалуйста, влажное полотенце! — заорала она через весь зал, перекрывая гитары «U1-fuls», которые все еще продолжали реветь. Жирное пятно растеклось на белой ткани черной кляксой. Нахмурившись, Маки безуспешно боролась с ним при помощи влажного полотенца, принесенного официантом.

Невысокая толстенькая Маки была похожа на резиновый мячик. Круглое личико, прыщавая темная кожа, — но даже и на таких девушек в Кабуки-тё находились покупатели. А все оттого, что современные мужчины очень одиноки. Так что, если нет особой патологии, у любой женщины в наше время есть шанс быть востребованной. И таких, как Маки, становится с каждым годом все больше и больше.

— Изысканный узорчик получился, — сказал Фрэнк, с улыбкой глядя на Маки.

Я перевел.

— Пусть заткнется. Мелет незнамо что! — огрызнулась Маки, продолжая бороться с пятном.

— Это ведь от Джунко Симады[30] платье, правда? — еле слышно спросила Юко. — Ой, как жалко…

— Вот, знающие люди понимают! — И Маки смерила Фрэнка, а заодно и меня, презрительным взглядом.

— Может быть, по мне и не скажешь, но я всегда работала в очень приличных местах. Да-да, и, между прочим, не только в секс-клубах! Я вначале около Сэйдзё-Гакуэн работала. Там есть такая дорогущая торговая улица — туда только богатые ходят покупать. Так вот, я на этой улице продавщицей подрабатывала. Продукты у нас в лавке были самые лучшие! Сашими, например, — пять ломтиков свежего минтая шли за две тысячи йен. А тофу[31] вообще был эксклюзивный. Я даже сначала не поверила, когда только начала там работать. Представляешь, этот тофу каждый день привозили с Фудзиямы. От частного производителя. Всего лишь пятьсот упаковок на всю Японию. Мы за упаковку по пятьсот йен брали…

Маки, демонстративно не замечая нас с Фрэнком, обращалась исключительно к Юко, словно говоря: «Здесь никто, кроме тебя, не может меня понять». Юко слушала возбужденный рассказ Маки, не переставая, впрочем, уплетать за обе щеки яки-собу.

Тем временем мужичок, оравший под музыку «Mr. Children», выбрал себе девушку номер пять, а ее напарница, оставшись в одиночестве, отправилась искать счастья в другом месте. Из всех пяти женщин эти двое — номер пять и номер четыре — были одеты совсем просто. Но именно они оказались профессиональными проститутками. А дядечка, по-видимому, хорошо ориентировался в мире секс-индустрии и безошибочно выбрал себе в подруги профессионалок.

Другая оставшаяся без кавалера девушка — номер три — не спеша занялась выбором песни для караоке. Несмотря на поздний час, она все еще не уходила, и я решил, что она, должно быть, работает хостесс во вторую смену — с полуночи до пяти утра — в каком-нибудь ночном клубе. Девушка была гораздо красивее остальных.

Вообще-то обстановка в клубе знакомств больше всего напоминала зал ожидания на вокзале: те же скука и томление. Похоже, в наши дни секс сам по себе никому особенно и не нужен — ни в Кабуки-тё, ни в других веселых кварталах. В восточном Окубо, например, есть улица, где каждый вечер толпятся всякие хмыри, готовые дорого заплатить за коротенький разговор со школьницей. Школьницы после занятий идут на эту улицу и за одну встречу в кафе, так сказать, за безобидную болтовню за чашкой кофе, получают несколько тысяч йен. И Маки, девушка номер один, которая все продолжала расписывать свою высококлассную жизнь, вероятно, тоже начинала такой вот школьницей, за деньги болтающей в кафе со взрослым мужчиной.

Тофу за пятьсот йен, сашими из свежего минтая за две тысячи — все это давало Маки право думать, что она дама высшего света, что ей подобают роскошь и изысканный стиль. Например, белое платье от Джунко Симады. Но трагедия в том, что это платье ей абсолютно не к лицу, а друзей, которые могли бы ей об этом сказать, у нее нет. А даже если бы и были, неужели бы она их послушала?

Как-то раз по телевизору я слышал одного парня, кажется психиатра, который говорил, что люди не могут жить, если у них нет уверенности, что они хоть чего-нибудь стоят. Мне кажется, это правда. Трудно жить с мыслью о том, что абсолютно никчемен и никому не нужен.

Хозяин заведения стоял за стойкой, держа в руках калькулятор. По его лицу было видно, что он уже давным-давно не задается глупыми вопросами о ценности собственной жизни. Сутенеры и менеджеры публичных домов, то есть мужчины, торгующие женским телом, вообще несклонны к рефлексии. И еще у них всегда очень изможденный вид. Только изможденность эта-душевного свойства.

Я несколько раз пытался объяснить Джун, что именно меня поражает в этих мужчинах, но у меня так ничего и не получилось. Это очень сложно объяснить. Я перебрал кучу определений, чтобы описать этих людей: смирившиеся, потерявшие честь, обманывающие сами себя, утратившие способность к чувству, однако Джун все равно не понимала, что я имею в виду. И только когда я сказал, что у них лица какие-то вытоптанные, она вдруг заявила, что теперь вроде понимает, что я хотел сказать.

Последний раз мы говорили об этом недели две-три назад. В тот вечер по телеку снова показывали новости из Северной Кореи. «На Северную Корею надвигается голод», — говорил диктор, и на экране одна за другой шли сцены из жизни голодных северокорейских детей. На плоских и слегка одутловатых от голода детских личиках я увидел ту же печать душевной изможденности, что и на лицах этих мужчин, живущих за счет продажи женского тела.