Что касается всех инженерных сооружений водной системы, связывавшей столицу Российской империи с Волгой (а в Санкт-Петербурге в это время вместе с адмиралтейством находился ещё и сорокатысячный воинский гарнизон), то де Воллан и Бетанкур пришли к выводу, что состояние исследованных коммуникаций крайне неудовлетворительно. Финансисты, ссылаясь на последствия военных действий со шведами, турками и французами, часто не докладывали императору о срочной необходимости серьезных ремонтных работ на каналах, не понимая, что из-за плохого качества системы вся армия в любой момент может остаться без продовольствия и боеприпасов.
Далее в докладной записке Бетанкура и де Воллана говорилось: «…администрация здешних областей совершенно устранилась от надзора за работами на системе и не принимала никаких мер в борьбе с казнокрадством и искусственными задержками в проводке судов». Комиссия внимательно осмотрела бечевые пути, где лошади, по брюхо утопая в болотной жиже, тянули гружёные барки. Таких мест оказалось не так уж и мало. Бетанкур также отметил удручающее состояние некоторых мостов и подъездных дорог к ним. Отдельными мостами он даже запретил пользоваться.
Ещё не доплыв по реке Волхов шести километров до озера Ильмень, Бетанкур с палубы яхты неожиданно увидел ярко горящие на солнце купола собора Святой Софии в новгородском Детинце. Ему вдруг вспомнилось, как в 1778 году он, покинув родной дом, прибыл на Пиренейский полуостров, в город Кадис, белоснежные дома которого показались ещё задолго до входа корабля в гавань.
КАДИС
Город располагался на мысе, шагнувшем узкой полоской земли далеко в море. Такой шумной и многолюдной гавани Августину ещё не приходилось видеть никогда в жизни. Казалось, все военные и торговые корабли Европы и Америки собрались в тот день на его пристанях. Повсюду было многолюдно: шла бойкая торговля, рыбаки разгружали улов, военные моряки волочились за женщинами или сидели в тавернах и кафе. Вдоль прямых, вымощенных мрамором улиц тянулись магазины и лавки. Августин обратил внимание, что стены всех трех- и четырехэтажных домов очень массивные. Сначала он не понял — для чего? Однако ему объяснили, что город в любую минуту может превратиться в неприступную крепость. При постройке домов архитекторы понимали, что жилища, стоящие на берегу океана, рано или поздно подвергнутся артиллерийскому обстрелу вражеской эскадры, как это уже произошло в 1596 году, когда англичане практически полностью сожгли большую часть центра Кадиса.
Гостеприимные жители города, где Августин остановился на два дня, поразили его. Мужчины носили куртки с пестрой арабеской и короткие панталоны со множеством металлических пуговиц, а женщины, постоянно заворачиваясь в длинные шелковые мантильи, надетые поверх высокого гребня, — пейнеты, то и дело прятали под ними свои лица. Бетанкуру показалось, что жителей Кадиса по-настоящему интересовало не так уж и многое — солнце, женщины, вино, апельсины и гитара. Всем остальным, в том числе и торговлей, им приходилось заниматься через силу. В каждом доме, куда он заходил, ему обязательно предлагали угощение — холодную воду с azucarillo[4]. Иногда её заменяли лимонадом.
Но больше всего в Кадисе его восхитили девушки! С такими красивыми и раскованными испанками ему ещё никогда не приходилось встречаться. Все молодые особы, из самых разных социальных слоев, обладали каким-то легким и врожденным аристократизмом. А уж если они встречались на улице, то останавливались не меньше чем на три часа. Такова была природа андалузских женщин. Речь их переполнялась внутренним весельем, даже если они болтали о пустяках. При этом никто из них, как правило, не умел даже читать или писать. Но глаза их, с бархатными длинными ресницами, говорили любому мужчине больше, чем все книги мира!
Бетанкуру было грустно расставаться с Кадисом, но нужно было ехать в Мадрид. Наняв опытного погонщика, ранним утром он отправился в Севилью.
АНДАЛУСИЯ
Два мула (на одном из них красовался высокий букет из разноцветной шерсти) тащили поклажу. Августин, сидя верхом на лошади, в гриву которой была вплетена шелковая лента, и держа в правой руке мушкет, ехал рядом. Сначала ему казалось, что по дороге он увидит апельсиновые и оливковые рощи. Однако пейзаж южной Андалусии оказался совершенно иным. Он напоминал скорее Аравийскую пустыню, чем сады Эдема. Лишь изредка по пути встречались горные ручьи, сбегавшие по каменистым расщелинам скал. Красота этих диких мест скорее была не живописная, а величавая, как и андалузские народные песни. Они всегда начинались с грустных нот, но обязательно заканчивались безудержным весельем.
Иногда по дороге встречались одинокие, полуразвалившиеся домики, производившие на Августина печальное впечатление. Сначала ему даже казалось, что он приехал в чужую страну, где все почему-то говорят на его родном языке, — настолько Андалусия ландшафтом, климатом, привычками и нравами людей отличалась от его любимых Канарских островов. Основная масса испанцев жила на континенте бедно, но широко. Все считали себя hidalgos, и никто не хотел работать. Поэтому и дорога из Кадиса в Мадрид была опасна. В пути можно было встретить разбойников или контрабандистов, причем и те и другие могли доставить путешественникам кучу неприятностей.
А одинокие постоялые дворы, где должен был останавливаться Бетанкур, ничуть не изменились со времен странствования его любимых героев — Дон Кихота и Санчо Пансы. Всё то же большое помещение, вроде сарая, с толстыми колоннами. Вместо стульев — каменные скамьи, вделанные в стены. Посередине — громадный камин, густой и едкий дым из него выходит в отверстие, проделанное прямо в коническом потолке.
В одном из таких постоялых дворов, совсем близко от Севильи, Бетанкур пригласил молодую женщину, работницу сигаретной фабрики, отобедать с ним. Сеньора, решительно защёлкнув веер, с радостью согласилась, но уже через мгновение откуда-то появился озлобленный кабальеро в черном плаще и, высокомерно заявив, что это его невеста, бросился на соблазнителя с кулаками. (Слово la paciencia[5] в конце 70-х годов XVIII века в испанском языке уже существовало, но не имело никакого смысла.) Августин быстрым движением руки выхватил из ножен плоский клинок, ещё секунда — и кулаки обидчика разжались бы, так как Августин отрубил бы ему кисти.
Лейтенант Канарской провинциальной милиции виртуозно владел многими видами холодного оружия, особенно хорошо он дрался клинком. Этому его обучил сам дон Педро Арнаис-и-Сорьенто — один из лучших фехтовальщиков острова Тенерифе. Но неожиданно вмешался погонщик мулов, нанятый Бетанкуром в Кадисе. Выяснилось, что пьяный контрабандист не имел никакого отношения к молодой особе, а был мужем троюродной сестры погонщика мулов. Громко щёлкнув кнутом по каменному полу, он угрожающе направил широкий ремень, сделанный из толстой сыромятной кожи, в сторону обидчика. Потасовка не состоялась.
Бетанкур, не спеша отобедав с дамой и выпив с ней изрядное количество вина, забрался на мула и отправился дальше в Севилью, где остановился в доме дальнего родственника по материнской линии.
— Почему в Андалусии так много контрабандистов? — спросил он хозяина дома за завтраком.
— Из-за неправильной политики королевского двора, — ответил тот. — В Андалусии, как и во всей Испании, нет фабрик, все они сосредоточены в Каталонии. Там производят мануфактуру для всех остальных испанских провинций. Доставка их на мулах и ослах во все уголки страны обходится очень дорого. Иностранные товары такого же качества значительно дешевле, но за них правительство берёт большую пошлину. За счёт этого Барселона богатеет, а мы должны платить за её процветание втридорога. Но политическая важность Барселоны такова, что сегодня трудно уменьшить привозной тариф. Отсюда и ненависть к каталонцам. Каждый андалусец смотрит на контрабанду как на самое праведное дело.