Бобкова и Емохонова проводили из комитета со всеми почестями: зачитали их проникновенные и патриотичные рапорты с просьбой об отставке, теплую речь произнес Крючков, были вручены ценные подарки, и два ветерана — генерала армии отправились продолжать службу в Инспекторской группе при министре обороны, называемой в просторечии «райской группой».
В ту же группу направлен и начальник всех советских пограничников генерал армии В. А. Матросов. Вадиму Александровичу уже исполнилось 70, он сух, прям, седовлас. Лоб генерала армии пересекают глубокие шрамы — память рукопашной схватки с медведем. В последние годы часто приходилось общаться с Матросовым по афганским делам. Мне кажется, что и в своем нынешнем солидном возрасте он мог бы схватиться с любым зверем. Теперь за столом сидит генерал-полковник Илья Яковлевич Калиниченко. В нашей чекистской компании он отличается солдатской простотой, открытостью, способностью говорить то, что думает. Илья прошел весь путь от рядового пограничника до начальника Главного управления пограничных войск, не пользуясь покровительством высоких сфер, только за счет своего труда и, конечно, удачи.
Сидят еще за столом главный кадровик комитета Виталий Андреевич Пономарев да Владимир Петрович Пирожков — очень милые, интеллигентные и во всех отношениях приятные люди.
Собрались все. Через несколько минут стремительной походкой в столовую входит Крючков, здоровается резким наклоном головы. Кажется, что любая медлительность председателю чужда.
— Что там новенького в Прибалтике, Виталий Андреевич? — без предисловий спрашивает Крючков. Пономареву поручено руководить работой комитетов госбезопасности в Риге, Вильнюсе, Таллинне.
— Все так же. Я утром разговаривал с Вильнюсом. Требуют отдать архивы, ведут себя жестко. Что‑то мы в свое время упустили…
Минута молчания, и затевается разговор на беспокоящую всех тему. Недавно прошли выборы президента России. Ельцин одержал убедительную победу. Это удар по Горбачеву, КПСС и Комитету госбезопасности, принявшему довольно заметное участие в предвыборной кампании. КГБ неуклюже поддержал Рыжкова, не позаботившись даже скрыть свои уши. В первой половине мая по указанию руководства в комитете начался сбор подписей за выдвижение Рыжкова в кандидаты на президентских выборах. В подразделениях на этой почве произошли мелкие бунты, сотрудники запротестовали против вмешательства начальства в сугубо гражданское дело. В ПГУ отказались подписывать листы все машинистки. История со сбором подписей стала достоянием печати, дошла до Ельцина, который потребовал от Крючкова объяснений. Не известно, как выкручивался председатель, но совершенно очевидно, что симпатий к комитету у Ельцина не прибавилось. Теперь Ельцин стал президентом России, а репутация у него человека, не прощающего обиды.
Да, вновь промахнулся комитет. Чем‑то стала наша могучая организация походить на партийный аппарат — непродуманные, неуклюжие действия, мероприятия не координируются и толком не прикрываются, последствия не просчитываются. Лезем в совершенно незнакомую нам политику, где старые методы не срабатывают, а новых придумать не удосужились.
С месяц назад за этим же столом обсуждались шансы Рыжкова на избрание. Разговор шел дилетантский, и стало ясно, что ни у Горбачева, ни у Крючкова, ни у самого Николая Ивановича Рыжкова каких‑либо основательных сведений о настроениях избирателей нет.
— Владимир Александрович, времени еще достаточно. Может быть, стоило бы силами комитета организовать быстрое изучение общественного мнения? Хоть как‑то будем ориентироваться, а то ведь говорим, а положения дел себе не представляем…
Крючков едва уловимо хмурится и пропускает реплику мимо ушей. Зато очень решительно и резко реагирует Геннадий Федорович Титов.
— Это в ПГУ сидят и ничего не знают. Тем, кому нужно, все известно!
Выпад неожиданный и многозначительный. Поднявшись по служебной лестнице, переместившись на Лубянку, поближе к председателю, Титов начинает вести себя некорректно. То, что он сказал сейчас, это бестактный, но не случайный выпад. Мой бывший заместитель ничего не делает случайно. Я свирепею и внятно ругаюсь матом.
Крючков продолжает жевать и делает вид, что не слышал перепалки.
Сегодня я с некоторым злорадством напоминаю об этом эпизоде (у Титова заинтересованное и сочувствующее выражение лица: вот, дескать, мы были правы, а нас не послушали).
— Владимир Александрович! Нет ли смысла поглубже проанализировать, почему же народ проголосовал за Ельцина, а не за Рыжкова? Надо бы попытаться понять, чем живет народ, а то будем и дальше промахиваться…
Все принимаются молча есть.
— М-да, — издает неопределенный звук председатель, — видимо, надо бы…
— Средства массовой информации народ одурачили. Вы только посмотрите, что они писали и пишут…— замечает кто‑то.
— Подтасовки во многих местах были,— Председатель говорит об этом с некоторой неуверенностью.
Страшное раздражение и беспокойство толкают меня дальше:
— А что же наши средства массовой информации не смогли оболванить народ? Почему он не поддался нашей пропаганде? И еще, власть‑то не переменилась. Почему все эти исполкомы, райкомы, госбезопасность, милиция допустили подтасовки? Почему наша сторона не смогла ничего подтасовать? Такие мы честные?
Кажется, меня с сочувствием слушают Петровас, Пирожков и Калиниченко. Председатель молчит. Это не значит, что он пропустил мои слова. Через какое‑то время разговор может продолжиться по телефону, но может и просто повиснуть в воздухе. В мою душу закрадывается подозрение, что у Крючкова уже сложилась полная картина всего происходящего в стране, он пришел к каким‑то твердым выводам и ему не нужна дополнительная информация, способная поставить эти выводы под сомнение. Появляется у меня еще одна тревожная мысль: председатель все чаще проявляет непонятное раздражение, когда говорит со мной. Иногда вспыхивают телефонные перепалки по пустякам. Крючков никогда не допускает грубости, однако резкость его тона мимо меня не проходит. Вполне возможно, что меня заносит, я слишком свыкся с ролью начальника разведки, слишком явно начал отстаивать ее самостоятельность и автономность. Может быть…
Встаем из-за стола расстроенные и расходимся.
Надо бы отвлечься от печальных мыслей и неприятного разговора, пройтись по Кузнецкому и Пушечной, потолкаться в толпе и заглянуть в букинистические магазины. Но магазины уже закрылись на обед, а просто прогулка по безобразно заплеванным, заваленным мусором, заставленным машинами тротуарам кажется совсем непривлекательной. Придется оставить книги до первой субботы после получки. Город не изменится — может быть, настроение будет другим.
Вперед! К целительной зелени и прохладе ясеневских рощ. Черная «татра» сдержанно взвывает, выползает из комитетских ворот, огибает захваченный блошиным рынком «Детский мир» и устремляется вниз по проспекту Маркса к Манежу. Слева мелькает памятник основоположнику научного коммунизма с какой‑то хулительной надписью на постаменте, квадрига на фронтоне Большого театра справа давным-давно скрыта ремонтным сооружением, похожим на гигантский киоск для мороженого.
Мимо Манежа, на большой Каменный мост, по Якиманке и дальше на юго-запад…
День начинается как обычно — радио, газеты, оперативные телеграммы, информация. Международная тема номер один — положение в Советском Союзе во всех его проявлениях: борьба за власть. Центр — республики, экономика, демократы — консерваторы, Горбачев — Ельцин.
С утра в верха прошла добротная и, на мой взгляд, интересная информация. В окружении Буша сделан вывод, что господствующая роль Горбачева в политической жизни Советского Союза завершилась, в полный рост встает альтернативная ему фигура Ельцина. Сохраняя прежние отношения с Горбачевым, Соединенные Штаты должны отныне уделять гораздо больше внимания российскому президенту — проще говоря, не связывать свою политику с проигравшим игроком. Судя по информации, американцам было бы жаль потерять Горбачева — он податлив и предсказуем, Ельцин для них пока неизвестная величина, но в серьезной политике нет места эмоциям.