Изменить стиль страницы

Образ Зары, принимавшей участие в боях в качестве воина в отряде Измаил-Бея, исторически правдоподобен. Лермонтов мог слышать о том, что девушки-горянки сражались рядом со своими отцами и братьями (см.: Л. П. Семенов. Лермонтов на Кавказе, с. 38).

В отличие от большинства романтических поэм в «Измаил-Бее» любовная интрига соединена с новой для Лермонтова темой национально-освободительной войны, которую поэт рисует, не затушевывая крайне жестокого характера политики русского царизма по отношению к кавказским племенам и в то же время подчеркивая ее историческую сущность.

Когда в 1843 г. поэма была впервые напечатана в «Отечественных записках», в ней оказались выпущенными по требованию цензуры многие стихи и даже целые строфы.

Однако даже в таком виде она произвела сильное впечатление на Л. Н. Толстого, который 9 июля 1854 г. записал в своем дневнике: «…я нашел начало Измаил-Бея весьма хорошим. Может быть, это показалось мне более потому, что я начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью. Действительно хорош этот край дикой, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противуположные вещи – война и свобода» (Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. Сер. 2. Дневники, т. 47. М., 1937, с. 10).

В черновом автографе посвящения за стихом «Она поет о солнце юга» следуют еще восемь стихов:

И ты, звезда любви моей,
Товарищ бурь моих суровых,
Послушай песни прежних дней…
Давно уж нет у сердца новых;
Ни мрачных дум, ни дум святых
Не изменила власть разлуки –
Тобою полны счастья звуки,
Меня узнаешь ты в других!

Эти стихи не вошли в окончательный текст поэмы, вероятно, из-за слишком личного характера их. По этой же причине исключена была Лермонтовым и следующая строфа, которая сохранилась в выписках В. Х. Хохрякова:

Я сам знавал когда-то в старину
Подобную волшебницу одну.
И от нее оторван был я роком,
И за нее творца благословил;
В объятиях, напитанных пороком,
Я б ангела, быть может, осквернил!
Но в час ночной, когда воспоминанье
Приводит к нам минувшего скелет,
И оживляет прежние страданья,
И топит в них всё счастье прежних лет,
Тогда, тогда порою нахожу я
В душе, как бога в храмине пустой,
Тот милый взор, с улыбкою святой;
И мнится, я храним ее рукой,
И жду, безумец! Ласки, поцелуя…
Бледнеют грезы мрачные мои,
Всё исчезает, кроме дум любви;
Но с ней, хоть образ узнаю прекрасный,
Сравнить мечту стараюсь я напрасно;
Заснул? – передо мной во время сна
Опять, опять она – и все она!

По-видимому, речь идет здесь о Варваре Александровне Лопухиной (1814–1851), которую Лермонтов полюбил в студенческие годы и сохранил это чувство до конца жизни.

Некоторые стихи «Измаил-Бея» Лермонтов перенес в несколько переработанном виде в поэмы «Аул Бастунджи», «Мцыри» и «Демон». «Песня Селима» с небольшими изменениями включена в поэму «Беглец». Отрывок из «Песни Селима» Н. Г. Чернышевский включил в роман «Что делать?» (гл. V).

Литвинка

Впервые опубликована в отрывках в 1860 г. в собрании сочинений под редакцией Дудышкина (т. 2, с. 287–290), полностью – в 1882 г. в «Русской старине» (№ 12, с. 685–696) и одновременно в «Русской мысли» (кн. 12, с. 1–15) с произвольными отступлениями от текста в некоторых стихах.

Датируется 1832 годом на основании пометы Лермонтова в авторизованной копии.

Действие поэмы отнесено ко времени русско-литовских войн, происходивших в XV – начале XVI в. Лермонтов стремился отразить в «Литвинке» социально-бытовые особенности той эпохи.

По месту и времени действия, а также совпадению имени героя (Арсений) эта поэма сходна с более поздней – «Боярин Орша». Образ девы-воина, возможно, возник у Лермонтова под влиянием поэмы А. Мицкевича из древнелитовской жизни – «Гражина» (1822). Некоторые мотивы роднят «Литвинку» и с «Конрадом Валленродом» (1827) того же писателя.

Несколько стихов перенесено в эту поэму в измененном виде из «Джюлио» и из стихотворения «1831-го июня 11 дня» (см. наст. изд., т. 1, с. 167).

Аул Бастунджи

Впервые опубликована в отрывках в 1860 г. в собрании сочинений под редакцией Дудышкина (т. 2, с. 290–292), полностью – в 1883 г. в «Русской мысли» (кн. 2, с. 3–23) с неточностями и отступлениями от текста (исправления – в «Саратовском листке», 1884, № 56–57).

Датируется предположительно 1833–1834 годами, так как на обороте последнего листа автографа находится черновик стихотворения «На серебряные шпоры», относящегося к годам пребывания Лермонтова в юнкерской школе.

Действие поэмы происходит в районе Пятигорья, где в конце XVIII и самом начале XIX в. реально существовал неподалеку от Бештау аул Бастунджи. Он был разрушен, как и многие другие соседние аулы, после 1804 г., когда жившие здесь кабардинцы, отрезанные от остальной Кабарды линией русских укреплений, покинули свои жилища и ушли в горы. В 1825 г. Лермонтов мог видеть лишь развалины аула Бастунджи.

«Бастунджи» (вернее «бустанджи» или «бостанджи») означает «огородник» или «садовник», от тюркского слова «бустан» или «баштан» – «огород».

Как и в «Каллы́», в «Ауле Бастунджи» отразились не только воспоминания Лермонтова о поездках на Кавказ в детстве, но и чтение литературы о нем, рассказы родственников – Хастатовых и Шан-Гиреев, московских студентов и юнкеров-кавказцев.

Лермонтову, вероятно, было известно народное черкесское предание о двух братьях Канбулате и Атвонуке (или Антиноко). Вражда между ними произошла из-за жены Канбулата.

Фабула поэмы исполнена драматизма: герой – бунтарь, не признающий нерушимости брака, освященного обычаем, страстно протестующий против одного из адатов – права старшинства. В результате Селим проклят, обречен на одиночество и позорную смерть (здесь уже предвосхищен конец героя поэмы «Беглец», также Селима). Самостоятельную роль приобретают описания природы, быта и нравов горцев: подробнее, чем в предшествующих поэмах, обрисованы герои (в особенности Селим) – их психология.

Отмечалось влияние на «Аул Бастунджи» поэм Байрона и «Бахчисарайского фонтана» Пушкина.

Некоторые образы и стихи из «Аула Бастунджи» Лермонтов позднее использовал в других произведениях: «Хаджи Абреке», «Демоне», «Мцыри».

Посвящение к «Аулу Бастунджи» по содержанию и форме близко к стихотворению «Тебе, Кавказ, суровый царь земли» (см. наст. изд., т. 1, с. 510; т. 2, с. 564).

Поэма написана восьмистишной строфой – октавой. Интерес поэта к этой стихотворной форме, новой для русской поэзии, связан, очевидно, прежде всего с переводами С. Е. Раича и А. Ф. Мерзлякова (учителей Лермонтова) из итальянских поэтов – Тассо и Ариосто. К 1830 г. относится поэма Пушкина «Домик в Коломне», написанная октавой, опубликованная, однако, лишь в 1833 г. Между тем еще в 1831 г. в «Телескопе» (№ 11 и 12) была напечатана статья С. П. Шевырева «О возможности ввести итальянскую октаву в русское стихосложение». Лермонтов, который внимательно следил за самыми последними событиями в русской и европейской поэзии, был одним из первых русских поэтов, осваивавших эту трудную форму.

Хаджи Абрек

Напечатана при жизни поэта в 1835 г. в «Библиотеке для чтения» (т. 11, отд. I, с. 81–94).

Н. Н. Манвелов рассказывает, что в год «производства в офицеры» (1834) Лермонтов представил поэму преподавателю словесности В. Т. Плаксину, который, прочитав «Хаджи Абрека», тут же на кафедре торжественно произнес: «Приветствую будущего поэта России» (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 146).