— Но тебе хорошо известно, почему я вышла замуж за Александра. — Роксана вымученно улыбнулась, чтобы те, кто их видел, подумали, что она праздно болтает со своим родственником. — Тем не менее, во время свадьбы я дала клятву верности. Я являюсь принцессой Согдианы и не имею права изменять своему мужу. Не ради его чести, а ради моей и ради тебя.

— Этот малорослый мужчина, светловолосый варвар, палач нашего народа, поджигатель наших городов, присвоил себе то, что должно было стать моим.

— Говори тише.

— Скажи, разве ты не беспокоишься о нем?

Она собралась с силами.

— Я никогда не говорила тебе неправду.

— Клянусь Ормуздом, этот спектакль, который мы здесь разыгрываем, является величайшим самообманом.

Роксана смотрела в сторону, игнорируя хлещущие струи дождя.

— Позволь мне закончить. Я солгала бы, заявив, что выполняю супружеские обязанности против своей воли. Любовь ли это? Я не знаю. Но в одном я абсолютно уверена: мои чувства к Александру отличаются от того, что я ощущаю по отношению к тебе. Моя любовь к тебе не ослабевает. — Несмотря на жару, ее стала бить дрожь.

— Ты не должна оставаться с ним. Мы можем повернуть назад и раствориться среди гор. Они не начнут нас искать раньше, чем через несколько часов.

— Просто сбежать, да? Ты полагаешь, что все так легко?

— Бондур и его охранники преданы тебе. Стоит нам добраться до холмов, и люди Александра никогда не найдут нас.

— И куда же мы направимся? Домой, в Согдиану?

— Куда угодно, — сказал он. — Рядом с тобой я был бы счастлив даже пасти овец или…

— Потерять честь, чтобы прожить всю жизнь, скрываясь, как преступники? Неужели тебе не понятно, что Александр, чтобы вернуть меня, способен сравнять с землей Гиндукуш?

— Мы можем подкупить людей, и они скажут, что ты утонула в Инде.

— Он не поверит, пока сам не положит монеты на мои глаза. — Она покачала головой. — Ты не знаешь его, Кайан. Я ношу его наследника, и он никогда не отпустит меня.

— Я приму твоего ребенка как своего.

— Если только я соглашусь и мы сбежим, потом возненавидим друг друга. Ты ведь не пастух. Ты рожден солдатом, а я — царицей.

Теперь уже Кайан покачал головой.

— Я не могу с этим согласиться.

— Ты обязан. Такова наша участь — принести свои чувства в жертву.

Ему понадобились все силы, чтобы не заключить ее в объятия. Как мог он отдать ее другому после стольких надежд и совместных планов? Где-то в глубине души он всегда чувствовал, что в Роксане есть нечто, делающее ее непохожей на всех прочих женщин.

Он сглотнул и посмотрел на нее. Мокрая от швыряемых ветром струй дождя, со спутанными волосами, без оружия и короны, его маленькая сестренка все равно выглядела как царица, а живший в нем солдат салютовал ее величию.

Она стала сорвиголовой с того момента, как начала ходить. Однажды, когда они охотились на волков, она залезла в медвежью берлогу, чтобы похитить медвежонка. Ему пришлось тогда рисковать собственной шкурой, отгоняя трехсотфунтовую мамашу, пока Роксана карабкалась на дерево. Чтобы спасти девочку, понадобилось вмешательство ее отца и группы солдат, а им обоим довелось отведать хлыста. Она бесстрашно приняла наказание, не издав ни звука, и потом стала строить планы, как вернуться и найти…

Голос Роксаны прервал цепочку воспоминаний.

— Ты еще увидишь Согдиану, Кайан. Когда-нибудь вы с Лилией обзаведетесь дюжиной внучат…

— Скорее мы с тобой заболеем и умрем от чумы здесь, в Индии.

— Я говорю серьезно. — Она хотела было коснуться его руки, но быстро опомнилась. — Не только я состою в браке.

— Ты о Лилии? — Он хмыкнул. — Я отослал ее в Мараканду.

— Это не слишком умно.

— Мне приказали жениться на этой госпоже, но не жить с нею.

— Может, она и простая женщина, но в ней нет коварства. К тому же она богата.

Он взглянул на нее.

— Думаешь, меня волнует ее золото? Лилия больше подходит для тихих садов и праздных дней, а не для полного опасностей путешествия с армией. В Мараканде она находится под защитой моего имени и вольна делать все, что только пожелает.

— Мне следовало выбрать для тебя более умную жену.

— Мне не нужен никто, кроме одной-единственной. Кроме тебя.

— Тихо. Подобные речи могут привести нас к мучительной смерти на кресте.

— Как можешь ты так бояться Александра и, тем не менее, любить его?

Она покачала головой.

— Любовь не настолько проста, как об этом говорят поэты в своих стихах. Я вовсе не страшусь того, что он может сделать со мной, но беспокоюсь за судьбу тех, кого люблю… за тебя, за отца… за свою страну.

— Скажи только слово, и я убью его ради тебя.

Она снова замотала головой.

— Единственное, что хуже, чем живой завоеватель, — это мертвый завоеватель. Александр одновременно является и нашим мучителем, и нашим спасением. Предоставь его правосудию Мудрого Бога.

— Ты защищаешь его, согласись.

— Уже нет, уверяю тебя. Я разрываюсь на части. Ты — единственная моя надежда в жизни. Если и ты отвернешься от меня, мне конец.

— Никогда! — воскликнул он. — Я твой, маленькая сестричка, до самой смерти.

— Ты не должен так говорить. Побереги свою шею хотя бы ради меня.

— Командир! — К ним скакал всадник, заслонив глаза ладонью от порывов ветра и дождя. — Командир! Ты нам нужен! — крикнул солдат. — Там, на подходе к мосту, Ксони грозится разрубить возницу до самых пят.

— Я еду. — Кайан взлетел на своего коня и, прежде чем отправиться утихомиривать спорщиков, повернулся к Роксане. — Пусть Мудрый Бог хранит тебя, принцесса!

— И тебя, — отозвалась она. — Всегда!

Пока она следила за тем, как Кайан пробирается против медлительного потока людей и животных, в ее сознании кружились странные мысли. Будет ли она потом сожалеть о том, что отказалась бежать вместе с ним? Как бы воспринял Александр ее исчезновение? Мокрая одежда тянула вниз, и она внезапно ощутила опустошенность и усталость. Если она скроется, сколько будет ждать ее муж, прежде чем обзаведется новой супругой? Будет ли это персидская принцесса Барсина, дочь Дария, или какая-нибудь знатная гречанка? И если дитя, которое она носит под сердцем, окажется дочкой, а не сыном, возьмет ли Александр вторую жену, чтобы удвоить шансы получить наследника?

Многочисленные вопросы продолжали беспокоить ее и тогда, когда она добралась до другого берега Инда, сняла слепивший лошадь платок и повела ее по смеси грязи и ила, достигавшей щиколоток, к своей палатке.

Александр присоединился к ней меньше чем через час. Едва она успела принять ванну и переодеться в сухую одежду, как он появился в проеме, ведущем в отгороженную внутри комнату.

— Ты ужасно выглядишь, — заметила она, предлагая ему кусок ткани, чтобы он мог вытереть лицо. — Ты будешь есть?

— Нет. — Он нетерпеливо мотнул головой. — Я только хотел убедиться в том, что ты добралась сюда невредимой. Я оставляю отряд своих лучших пехотинцев, чтобы усилить твою личную охрану. Разведчики донесли мне о скоплении больших сил индийской кавалерии, включая боевых слонов, на возвышении, расположенном всего в двух милях отсюда.

Она взяла с подноса кусок холодного мяса и сунула ему в руку.

— Ты сможешь съесть это на скаку. Даже Геракл нуждался в пище.

— Оставь эти неуместные речи, женщина, — сердито заявил он. — Я объявил общую тревогу. Люди занимают свои места в боевом строю. Неужели ты хочешь, чтобы я набивал род едой, как сельский пастух, в то время, когда нужно вести армию в атаку?

Она подала ему чашу разбавленного водой вина.

— Это все же лучше, чем, если какой-нибудь индийский мечник разрубит тебя пополам из-за того, что ты окажешься слишком слабым.

Он отпил глоток вина и стал сверлить ее суровым взглядом.

— Ты должна постараться дожить до этого дня.

— Поешь, и я перестану подкалывать тебя. — Она набросила на его плечи сухой плащ. — С твоей стороны очень мило заботиться о моем благополучии в то время, когда…