— Пан комендант, не дозволишь ли сшибить одну для потехи твоей супруги? Шуму от этого не будет.

— Да хоть две сшибай, — ответил пан Михал, зная слабость Мушальского: любил старый вояка щегольнуть меткостью своих стрел.

Получив разрешение, лучший среди лучников достал из-за спины оперенную стрелу, положил пяткою на тетиву и, поднявши кверху лук и запрокинув голову, замер в ожидании.

Стая приближалась. Осадив коней, все с любопытством уставились на небо. Вдруг раздался жалобный, словно крик ласточки, стон тетивы, и стрела, оторвавшись от лука, умчалась навстречу стае.

В первую минуту могло показаться, что Мушальский промахнулся, но вот одна из птиц перекувырнулась и прямо над головами всадников полетела к земле, не переставая кувыркаться, и наконец, распростерши крылья, стала падать, как лист, преодолевающий сопротивление воздуха.

Еще минута — и птица упала в нескольких шагах от Басиной лошади. Стрела пронзила ее насквозь, и наконечник сверкал чуть пониже зашейка.

— Добрый знак! — сказал, кланяясь Басе, Мушальский. — Дозволь, сударыня-благодетельница, издали за тобой приглядывать: в случае надобности еще разок — бог даст, успешно — выпущу стрелу. Хоть и прожужжит над самым ухом, а задеть не заденет, ручаюсь.

— Не хотелось бы мне быть татарином, которого твоя милость на прицел возьмет! — ответила Бася.

Но тут разговор их был прерван Володыёвским, который, указав на довольно высокий холм в версте или двух, сказал:

— Там станем…

И пустил своего коня рысью. На середине склона маленький рыцарь приказал замедлить шаг и наконец, немного не доезжая вершины, остановил лошадей.

— На самый верх подыматься не будем, — сказал он, — утро очень уж ясное, издалека заметить могут. Спешимся здесь и подойдем к обрыву, только чтоб никто головы не высовывал.

И с этими словами соскочил с коня, а за ним Бася, Мушальский и еще несколько человек. Драгуны остались с их лошадьми на склоне, а они поднялись до того места, где холм почти отвесной стеной круто уходил вниз.

У подножья этой стены высотою в добрых полсотни локтей рос неширокой полосой густой кустарник, а дальше тянулась ровная низменная степь: с вершины холма глазу открывалось все ее огромное пространство.

Равнина эта, пересеченная маленьким ручейком, бегущим в сторону Калюса, была покрыта такими же, как у подошвы холма, купами кустов. Из самой большой поднимались к небу тонкие струйки дыма.

— Видишь, — сказал Басе Володыёвский, — там неприятель притаился.

— Дымки вижу, но ни людей, ни коней не заметно, — ответила Бася, и сердце ее забилось.

— Их заросли скрывают, да наметанному глазу заросли не помеха. Гляди-ка, лошади, две, три, четыре… и не сосчитаешь; одна пегая, другая совсем белая, а отсюда кажется голубой.

— Скоро мы к ним спустимся?

— Их к нам сюда пригонят, но время еще есть — до тех кустов с четверть мили будет.

— А где наши?

— Видишь, вон там, во-он, бор кончается? Хоругвь пана подкомория как раз сейчас должна к опушке подходить. Меллехович с минуты на минуту с другой стороны выскочит. Вторая рыцарская хоругвь от того валуна зайдет. Разбойники как увидят людей, сами к нам кинутся: здесь, под отвесной стеной, проще всего к реке проехать — с той стороны овраг, через него не перебраться.

— Выходит, они в западне?

— Как видишь.

— О господи! Мне уже на месте не стоится! — воскликнула Бася. И через минуту: — Михалек, а будь они умнее, как бы они поступили?

— Пошли бы смело на подкомориеву хоругвь и прорвались, а там ищи ветра в поле! Только они этого не сделают, потому как, во-первых, с регулярной кавалерией связываться не любят, а во-вторых, побоятся засады в лесу, вот и помчатся прямо на нас.

— Ого! Но нам-то с нашими двадцатью людьми их не сдержать.

— А Мотовило?

— Верно! Ха! Где же он?

Володыёвский вместо ответа вдруг заклекотал, как ястреб или сокол.

Ему немедля ответил дружный клекот от подножья холма. Это были мотовиловские казаки, которые так хорошо укрылись в густом кустарнике, что Бася, хоть и стояла прямо над ними, их не заметила.

С минуту она с изумлением поглядывала то вниз, то на маленького рыцаря; вдруг щеки ее жарко вспыхнули, и она бросилась мужу на шею:

— Михалек! Ты величайший военачальник на свете!

— Сноровка у меня кое-какая есть, только и всего, — ответил, улыбаясь, Володыёвский. — А ты уж и затрепыхалась от радости! Помни: хороший солдат всегда спокоен.

Однако предостережение его не возымело действия. Бася была точно в лихорадке. Ей не терпелось сесть на коня и спуститься с холма, к отряду Мотовило. Но Володыёвский остановил жену: ему хотелось, чтоб она увидела сверху начало схватки.

Меж тем утреннее солнце поднялось над степью и озарило холодным золотистым светом всю равнину. Ближние кусты весело засверкали в его лучах, дальние, плохо различимые, будто придвинулись; иней, лежащий кое-где в низинках, начал поблескивать и искриться, воздух сделался прозрачен, и взору открылись необъятные дали.

— Подкоморий из леса выходит, — промолвил Володыёвский, — я вижу людей и коней!

И в самом деле, из-за деревьев стали один за другим появляться всадники и длинной черной цепью растянулись по сплошь покрытой инеем опушке. Белое пространство между ними и лесом медленно увеличивалось. Видно, они намеренно не спешили, давая время подтянуться другим хоругвям.

Володыёвский повернулся и посмотрел налево.

— А вот и Меллехович! — сказал он.

И через минуту:

— И пана пшемысльского ловчего люди подъезжают. Никто не опоздал.

Тут усики его весело зашевелились.

— Ну, теперь от нас ни одна душа не уйдет! На конь!

Они поспешили к драгунам и, вскочивши в седла, боком спустились с холма; внизу, в кустарнике, их окружили мотовиловские казаки.

Затем, уже все вместе, подъехали к краю зарослей и остановились, поглядывая вперед.

Неприятель, вероятно, заметил приближающуюся подкомориеву хоругвь: из кустов молниеносно стали вылетать всадники — казалось, кто-то всполошил стадо косуль. С каждой минутой верховых появлялось все больше. Сомкнувшись в ряд, они понеслись по степи, сначала держась края зарослей; всадники припали к лошадиным шеям: издалека могло показаться, табун мчится один, без седоков. Видно, пока им еще непонятно было, замечены ли они уже и хоругвь идет прямо на них или это всего лишь отряд, прочесывающий окрестность. В последнем случае они еще могли надеяться, что заросли укроют их от врага.

С того места, где стоял Володыёвский с людьми Мотовило, отлично было видно, сколько неуверенны движения чамбула: так ведут себя дикие звери, почуявшие опасность. Наполовину обогнув кустарник, ордынцы ускорили шаг и помчались галопом. Но, достигнув открытой степи, передние всадники вдруг резко осадили коней, а за ними остановилась вся ватага.

Они увидели движущийся им навстречу отряд Меллеховича.

Тогда, описав полукруг, они кинулись в сторону от зарослей, и тут глазам их представилась целиком вся пшемысльская хоругвь, идущая уже на рысях.

Теперь ордынцам стало ясно, что их выследили и все хоругви несутся прямо на них. Раздались дикие возгласы, вспыхнуло замешательство. Солдаты, тоже издав громкий клич, припустились во весь опор — равнина так и загудела от топота копыт. Тогда чамбул мгновенно развернулся в лаву и со всею прытью, на какую были способны кони, помчался к холму, у подножья которого стояли маленький рыцарь и пан Мотовило со своим людьми.

Разделяющее врагов пространство с пугающей быстротой сокращалось.

Бася в первую секунду чуть побледнела от волнения, и сердце еще сильней забилось в ее груди, но, видя, что все на нее смотрят, и не заметив ни на одном лице даже тени тревоги, быстро овладела собой. И тут ее внимание полностью поглотила надвигающаяся, точно ураган, орава разбойников. Укоротив поводья, она крепче сжала сабельку; кровь, отхлынув от сердца, снова стремительно бросилась ей в лицо.

— Молодец! — сказал маленький рыцарь.