Крегер, предчувствуя недоброе, выговорил свои имя и фамилию.

-Вальтер Крегер, он  ваш – я держу его... держу под прицелом?!

-Нет, я такого не знаю, - уверено сказал голос принадлежавший Густаву Хлопски.

-А вы, старший стрелок, Олаф Йорген?!

Олаф на минуту помедлил:

-Как знать … А как он выглядит, опишите?! Кстати, кто с нами говорит – какое у вас звание?!

-Свинячий дерьмовый бог, совсем забыл… - хлопнул себя по кокарде без листьев фанен-юнкер-офицер. - …Эрнест Кропп, 1-й взвод 2-й учебной роты 4-го полка 301-й охранной дивизии.

-У нас нет 2-й учебной роты - у нас полковое подчинение…

Эрнст Кропп только сурово зыркнул на него и подобрал лежащую в пыли фуражку – она слетела от хлопка… Он уверенно водрузил её лобасую, стриженную под полубокс голову:

-Обер-ефрейтор Крегер!? Вы, помнится, говорили, что старший стрелок Олаф Йорген, находящийся в вашем подчинении, убит?! Какого чёрта, свинячий бог – или он ещё жив!?! Вы подтверждаете его личность по голосу?!

-Да, немного не похоже, но – всё-таки он… - с затаённой яростью отвечал Крегер, который стал похож на красное полотнище. – Герр фанен-юнкер-офицер, я сказал, что он скорее всего погиб… хотя какого чёрта – он же не отвечал?!

-Я подам на вас рапорт вашему командованию, свинячий бог! Какой идиотизм, какая трусость!!! Бросить своего подчинённого одного, самому отлеживаться в пыли… Ваше место – в шрафных батальонах… ум-м-м… гм-м-м…

Так как Крегер уткнулся от стыда в пыль и лежал в ней без движения, Кропп наконец исполнился решимости взять на себя командование:

-Солдаты, слушать мой приказ! Короткими перебежками – вперёд! Первое отделение прикрывает второе! Первое отделение – авангард, второе – арьергард! Тяжёлый пулемёт следует по моей команде за мной. Вы двое, - он брезгливо посмотрел на Крегера и по-мягче на Ганса, - поступаете в моё подчинение. Без моего приказа – ни одного движения!

-Герр фанен-юнкер-офицер, смею заметить, что по нам стреляли. В основном – в мою сторону… вы изволили выразиться, что я бросил своих подчинённых… я лежал под огнём!!!

-Ладно, обер-ефрейтор Крегер, там разберутся. А рапорт я всё же…

***

…Косницин сидел тихо среди лопухов, когда в деревне ещё пуще закипела стрельба. В хату с улицы, возбуждённо крича, забежала старшенькая Настюха. Следом за ней устремился Алёшка. Наперебой крича, они звали мать, что бы подтвердить все его догадки. Вдоль улицы – стреляют… Кто и по кому, им было невдомёк и ни к чему. Главное, что стреляют – стёкла из окон так и сыплются…

Настюха, соплюха пятнадцати лет, орала громче всех: «Бабку Матвеевну совсем убили, мама! Лежит посреди улицы, сердешная, и не стонет! А платок её белый – совсем красный…  И кровь из неё льётся…» Вот дура – и чему тут убиваться? Матвеевна сука известная – на него, отца родного, свой единственный кривой зуб точила. Известное дело отчего – по злобе своей природной. От того, что б за дочкой евойной, Алёнкой, он не бегал, кобель драный… Так что получила, падлюка старая, сполна. Бог наказал чрез немцев-то или чрез партизан… Всё ведь едино – пуля так просто людей не выбирает. По промыслу всё идёт. А промысел известно чей – Божий он.

Из хаты стремглав, на подгибающихся ногах, выскочил кум в красноармейской пилотке и в кургузом пиджачке без повязки. Она торчала у него из кармана. Но известное дело – с винтовкой в руке. Хоть и без затвора, но – оружием кум дорожил… Куды, гавна кусок, ты бежишь? Жизнь тебе настохренела?! Вот, Боженька, подарил же родню… Когда самое время – заховаться куда-нибудь в стог или пересидеть в погребе, прёт на рожон. Пить да жрать – мастак, залюбуешься! Исключительно за его счёт. А вот сам – когда бы пригласил на бутылочку вишнёвки аль яблоневки?! За-а-араза, а не кум… Да пропади ты пропадом…

В уме Косницин подсчитал (даром что ли при Советах выбился в счетоводы) всю имеющуюся наличность в доме Свиридовых, о которой по секрету доложила личная разведка – сестра жены. Выходило немало – рубликов пятьсот советскими плюс пятьдесят оккупационных марок, что не особенно ценились и шли по курсу одна к трёхстам «синеньким», советским сотенным. Кроме того, у кума был где-то заклад с золотыми червонцами, николаевскими и советскими.  Ещё со времён НЭПа. В своё время ещё молодыми, после Гражданской и военного коммунизма, когда Советы дали слабину и позволили жить богато, они развернули сельскую кооперацию. Открыли в районе кооператив с громким названием «Контора Заготскот. Товарищество на паях Косницин и С.». Учредителем был Косницин, а соучредителем – Свиридов. Будущий кум долго дулся и обижался: почему он просто «с»…  «…Как сукой меня обозвал, прости Господи! – как-то по пьянке взорвался он и пошёл с ним на грудки. – Скоро сукой будут называть по твоей милости! Девки уже лыбятся, детишки-то смеются, старики пальцем тычут…» Согласиться пришлось, хотя лбами они тогда друг с другом побились да рубахи друг-другу порвали. А всё дело было в том, что уставной капитал был его, Косницина, и лишь на треть состоял из денег Свиридова.

Свиридова в Гражданскую сначала мобилизовали в Красную армию, откуда он подался к «зелёным» - воевать за счастье мужицкое без городов и власти. Но оттуда, прибарахлившись, снова подался к красным. Хуже с анкетой состояло у Косницина. В 1918-м его мобилизовали белые, которые Платону Трофимовичу быстро надоели своими старорежимными замашками с мордобоем и поркой шомполами. После карательной экспедиции, в которой пришлось перепороть целую деревню, где расстреляли всех «краснюков» и пожгли их дома, он подался к красным. Так и провоевал до самого Перекопа. А в 22-м вручили ему и многим другим предписание о демобилизации. И пришлось уматывать из Крыма восвояси за свой счёт, потому как никаких денежных и кормовых, не говоря про обмундировочные не полагалось. Едва не отдав душу Богу на всяких «подножных», он вскоре прибился к банде лихих мужичков, что промышляли с обрезами и одним «максимом» на тачанке по железным и сельским дорогам, прихватывая всё ценное. Греха  что таить – совестно было… Но занимался этим постыдным ремеслом он целый год, пока за них всерьёз на взялись транспортное ОГПУ и ЧОН. Последний действовал совсем по-звериному, расстреливая по ночам всех подозреваемых в бандитизме и пособничестве, нередко прихватывал  их имущество. В одну из таких тёмных ночей, когда за горизонтом трещали выстрелы, сбежал Косницин из банды, прихватив узелок с бриллиантами, золотишком и серебром – этого ему вполне хватило…