Изменить стиль страницы
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
1 Уже сближалось солнце, нам незримо,
С тем горизонтом, чей полдневный круг
Вершиной лег поверх Ерусалима;[659]
4 А ночь, напротив двигаясь вокруг,
Взошла из Ганга и весы держала,
Чтоб, одолев, их выронить из рук;[660]
7 И на щеках Авроры, что сияла
Там, где я был, мерк бело-алый цвет,
От времени желтея обветшало.
10 Мы ждали там, где нас застал рассвет,
Как те, что у распутья, им чужого,
Душою движутся, а телом нет.
13 И вот, как в слое воздуха густого,
На западе, над самым лоном вод,
В час перед утром Марс горит багрово,
16 Так мне сверкнул — и снова да сверкнет![661]
Свет, по волнам стремившийся так скоро,
Что не сравнится никакой полет.
19 Пока глаза от водного простора
Я отстранял, чтобы спросить вождя,
Свет ярче стал и явственней для взора.
22 По сторонам, немного погодя,
Какой-то белый блеск разросся чудно,
Другой — под ним, отвесно нисходя.
25 Мой вождь молчал, но было уж нетрудно
Узнать крыла в той первой белизне,[662]
И он, поняв, кто направляет судно,
28 «Склони, склони колена! — крикнул мне. —
Молись, вот ангел божий! Ты отныне
Их много встретишь в горней вышине.
31 Смотри, как этот, в праведной гордыне,
Ни весел не желает, ни ветрил,
И правит крыльями в морской пустыне!
34 Смотри, как он их к небу устремил,
Взвевая воздух вечным опереньем,
Не переменным, как у смертных крыл».
37 А тот, светлея с каждым мановеньем,
Господней птицей путь на нас держал;
Я, дольше не выдерживая зреньем,
40 Потупил взгляд; а он к земле пристал,
И челн его такой был маловесный,
Что даже и волну не рассекал.
43 Там на корме стоял пловец небесный,
Такой, что счастье — даже речь о нем;
Вмещал сто душ и больше струг чудесный.
46 «In exitu Israël»[663] — так, в одном
Сливаясь хоре, их звучало пенье,
И все, что дальше говорит псалом.
49 Он дал им крестное благословенье,
И все на берег кинулись гурьбой,
А он уплыл, опять в одно мгновенье.
52 Толпа дичилась, видя пред собой
Безвестный край, смущенная немного,
Как тот, кто повстречался с новизной.
55 Уже лучи во все концы отлого
Метало солнце, их стрелами сбив
С небесной середины Козерога,[664]
58 Когда отряд прибывших, устремив
На нас глаза, сказал нам: «Мы не знаем,
Каким путем подняться на обрыв».
61 Вергилий им ответил: «С этим краем
Знакомимся мы сами в первый раз;
Мы тоже здесь как странники ступаем.
64 Мы прибыли немного раньше вас,
Другим путем, где круча так сурова,
Что вверх идти — теперь игра для нас».
67 Внимавшие, которым было ново,
Что у меня дыханье на устах,
Дивясь, бледнели, увидав живого.
70 Как на гонца с оливою в руках
Бежит народ, чтобы узнать, в чем дело,
И все друг друга давят второпях,
73 Так и толпа счастливых душ глядела
В мое лицо, забыв стезю высот
И чаянье прекрасного удела.
76 Одна ко мне продвинулась вперед,
Объятия раскрыв так благодатно,
Что я ответил тем же в свой черед.
79 О призрачные тени! Троекратно
Сплетал я руки, чтоб ее обнять,
И трижды приводил к груди обратно.
82 Смущенья ли была на мне печать,
Но тень с улыбкой стала отдаляться,
И ей вослед я двинулся опять.
85 Она сказала мне не приближаться;
И тут ее узнал я[665] без труда
И попросил на миг со мной остаться.
88 «Как в смертном теле, — молвил дух тогда, —
Тебя любил я, так люблю вне тленья.
Я подожду; а ты идешь куда?»
91 «Каселла мой, я ради возвращенья
Сюда же, — я сказал, — предпринял путь.[666]
Но где ты был, чтоб так терять мгновенья?»
94 И он: «Обидой не было отнюдь,
Что он, беря, кого ему угодно,
Мне долго к прочим не давал примкнуть;
97 Его желанье с высшей правдой сходно.
Теперь уже три месяца подряд
Всех, кто ни просит, он берет свободно.
100 И вот на взморье устремляя взгляд,
Где Тибр горчает, растворясь в соленом,
Я был им тоже в этом устье взят,
103 Куда сейчас он реет водным лоном
И где всегда в ладью сажает он
Того, кто не притянут Ахероном».[667]
106 И я: «О если ты не отлучен
От дара нежных песен, что, бывало,
Мою тревогу погружали в сон,
109 Не уходи, не спев одну сначала
Моей душе, которая, в земной
Идущая личине, так устала!»
112 «Любовь, в душе беседуя со мной»,[668]
Запел он так отрадно, что отрада
И до сих пор звенит во мне струной.
115 Мой вождь, и я, и душ блаженных стадо
Так радостно ловили каждый звук,
Что лучшего, казалось, нам не надо.
118 Мы напряженно слушали, но вдруг
Величественный старец[669] крикнул строго:
«Как, мешкотные души? Вам досуг
121 Вот так стоять, когда вас ждет дорога?
Спешите в гору, чтоб очистить взор
От шелухи, для лицезренья бога».
124 Как голуби, клюя зерно иль сор,
Толпятся, молчаливые, без счета,
Прервав свой горделивый разговор,
127 Но, если вдруг их испугает что-то,
Тотчас бросают корм и прочь спешат,
Затем что поважней у них забота, —
130 Так, видел я, неопытный отряд,
Бросая песнь, спешил к пяте обрыва,
Как человек, идущий наугад;
133 Была и наша поступь тороплива.
вернуться

659

ПЕСНЬ ВТОРАЯ
У подножия горы Чистилища. — Новоприбывшие души умерших

1-3. По Данте, гора Чистилища и Иерусалим расположены на противоположных концах земного диаметра, поэтому у них общий горизонт. В северном полушарии вершина небесного меридиана («полдневного круга»), пересекающего этот горизонт, приходится над Ерусалимом. В описываемый час солнце, видимое в Иерусалиме, клонилось к закату, чтобы вскоре появиться на небе Чистилища.

вернуться

660

4-6. А ночь… — Согласно средневековой географии, Иерусалим лежит в самой середине суши, расположенной в северном полушарии между Полярным кругом и экватором и простирающейся с запада на восток всего лишь на 180° долготы. Остальные три четверти земного шара покрыты водами Океана. В равном отдалении от Иерусалима находятся: на крайнем востоке — устье Ганга, текущего с запада на восток, на крайнем западе — Геркулесовы столбы, Испания и Марокко. Когда в Иерусалиме заходит солнце, то со стороны Ганга надвигается ночь. В описываемое время года, то есть в пору весеннего равноденствия, ночь держит в руках весы, то есть находится в созвездии Весов, противостоя солнцу, находящемуся в созвездии Овна. Осенью, когда она «одолеет» день и станет продолжительнее, чем он, она выйдет из созвездия Весов, то есть «выронит» их.

вернуться

661

16. И снова да сверкнет! — Данте жаждет после смерти снова очутиться у горы Чистилища, на берегу спасения.

вернуться

662

26. В той первой белизне. — То, что белело по сторонам приближающегося света, были крылья ангела; то, что белело внизу, — его одежда. Средоточием света было его лицо.

вернуться

663

46. «In exitu Israël» (лат.) — «Когда вышел Израиль [из Египта]».

вернуться

664

56-57. Сбив с небесной середины Козерога. — При восходе солнца созвездие Козерога было на меридиане, а теперь начало склоняться к западу.

вернуться

665

86. И тут ее узнал я. — Данте узнал тень своего друга, композитора и певца Каселлы (ст. 91).

вернуться

666

91-92. Ради возвращенья сюда же — ради того, чтобы после смерти оказаться в Чистилище, а затем в Раю.

вернуться

667

94-105. Каселла рассказывает поэту, что души тех, «кто не притянут Ахероном» (ср. А., III, 70-129), то есть не осужден на муки Ада, слетаются после смерти к устью Тибра (ср. Ч., XXV, 85–87), откуда ангел отвозит их в челне на остров Чистилища. Хотя он долго не брал с собой Каселлу, тот не усматривает в этом обиды, будучи убежден, что желание ангела-перевозчика «с высшей правдой сходно». Но сейчас весна 1300 г., в Риме, начиная с рождества, справляется церковный «юбилей» (см. прим. А., XVIII, 28–33), щедро отпускаются грехи живым и облегчается участь мертвых. Поэтому вот уже три месяца, как ангел «берет свободно» в свою ладью всех, кто ни попросит.

вернуться

668

112. «Любовь, в душе беседуя со мной». — Так начинается одна из канцон Данте, открывающая собою третий трактат «Пира».

вернуться

669

119. Величественный старец — Катон.