— Но, ваше превосходительство, тогда мы будем разорены.

— Ваше сиятельство, вы же понимаете, правосудие не может принимать во внимание подобные доводы.

— Однако, ваше превосходительство, на свете есть, помимо правосудия, и милосердие.

— Именно по этой причине, графиня, правосудие слепо.

— И все-таки, ваше превосходительство, не откажите дать мне один совет.

— О, разумеется, спрашивайте! О чем бы вы хотели со мной посоветоваться?

— Нет ли какого-нибудь способа все уладить, добиться решения помягче?

— Вы не знакомы ни с кем из судей, рассматривающих ваше дело? — поинтересовался вице-канцлер.

— Ни с кем.

— Досадно. А вот господа де Салюс в добрых отношениях с тремя четвертями парламента!

Графиня содрогнулась.

— Имейте в виду, — продолжал вице-канцлер, — что, по сути дела, это ничего не меняет: судьи не поддаются посторонним влияниям.

Это так же соответствовало истине, как справедливость канцлера и хваленые апостольские добродетели Дюбуа. Графиня была близка к обмороку.

— В конце концов, — продолжал вице-канцлер, — при всей честности и неподкупности судья больше расположен к своему другу, чем к незнакомому человеку, особенно если право на стороне друга, а поскольку по всей справедливости ваше дело, сударыня, обречено на проигрыш, вы можете ждать для себя самых неприятных последствий.

— Ваше превосходительство, вы говорите мне ужасные вещи!

— Что до меня, сударыня, — продолжал г-н де Мопу, — можете верить, я воздержусь от вмешательства в дело; мне нечего посоветовать судьям, сам я не участвую в процессе, а посему могу говорить на эту тему.

— Увы, ваше превосходительство, я и прежде кое о чем догадывалась.

Вице-канцлер впился в просительницу маленькими серыми глазками.

— Господа де Салюс живут в Париже, господа де Салюс водят знакомство со всеми судьями, а значит, нет предела их могуществу.

— Прежде всего потому, что право на их стороне.

— Какая мука слышать подобные слова от столь безупречного человека, как ваше превосходительство!

— Да, приходится вам это говорить, и тем не менее, — с притворным добродушием возразил г-н де Мопу, — клянусь, я рад был бы оказаться вам полезен.

Графиня вздрогнула; в словах или, во всяком случае, в глазах вице-канцлера ей почудилось нечто непонятное; она подумала, что надо попытаться рассеять эту неясность, за которой, возможно, откроются какие-нибудь благоприятные обстоятельства.

— Вдобавок, — говорил тем временем г-н де Мопу, — вы носите одно из знатнейших имен во Франции, и уже одно это служит для меня наилучшей рекомендацией.

— Но это не помешает мне проиграть тяжбу, ваше превосходительство.

— Что поделаешь, здесь я бессилен.

— Ах, ваше превосходительство, — качая головой, вздохнула графиня, — до чего мы дожили!

— Вы как будто хотите сказать, сударыня, — улыбаясь заметил г-н де Мопу, — что в доброе старое время было лучше.

— Увы, так оно и есть, ваше превосходительство, или по крайней мере так мне кажется, и я с упоением вспоминаю время, когда вы, простой королевский адвокат, произносили в парламенте великолепные речи, а я, в ту пору еще совсем молодая, с восторгом им аплодировала. Какой пыл! Какое красноречие! Какая добродетель! Ах, господин канцлер, в те времена не было ни происков, ни покровительства, — тогда я выиграла бы свою тяжбу.

— Однако и тогда у нас была госпожа де Фаларис[91], которая, стоило регенту закрыть глаза, в тот же миг пыталась взять в руки бразды правления; была и Сури,[92] которая всюду совала нос в надежде чем-нибудь поживиться.

— Ах, ваше превосходительство, госпожа де Фаларис была настоящая высокородная дама, а Сури — славная девушка.

— Но им ни в чем нельзя было отказать.

— Вернее, они сами ни в чем не отказывали.

— Ах, ваше сиятельство, — сказал канцелярист со смехом, звучавшим так искренне, так непритворно, что старая сутяжница только удивлялась, — не мучайте меня, не говорите больше со мной о вверенных мне делах, хотя бы из любви к моим молодым годам.

— Однако вы, ваше превосходительство, не можете мне помешать оплакивать мое погибшее состояние, мой безвозвратно рухнувший дом.

— Вот что значит не поспевать за временем, графиня! Приносите жертвы нынешним идолам.

— Увы, ваше превосходительство, идолы равнодушны к тем, кто приходит поклоняться им с пустыми руками.

— Что вы об этом знаете?

— Я?

— Но ведь вы, по-моему, и не пытались?

— Ах, сударь, вы так добры, говоря со мной по-дружески…

— Да ведь мы с вами сверстники, графиня.

— Почему мне не двадцать лет, ваше превосходительство, и зачем вы не простой адвокат, каким были прежде! Вы защищали бы мое дело в суде, и никакие Салюсы не выстояли бы против вас.

— К сожалению, нам уже не по двадцать, сударыня, — с галантным вздохом отозвался вице-канцлер, — а значит, следует воззвать к тем, кто сегодня в этом возрасте, потому что, как вы сами признали, наибольшим влиянием пользуются именно двадцатилетние… Но неужто вы и впрямь никого не знаете при дворе?

— Только старых вельмож, ушедших от дел; ныне они краснели бы за свою старинную приятельницу… потому что она обеднела. Впрочем, ваше превосходительство, у меня есть право доступа в Версаль, и я могла бы туда отправиться, но к чему это? Ах, если бы я вернула свои двести тысяч ливров, люди стали бы вновь искать моего общества. Сотворите это чудо, ваше превосходительство.

Канцлер притворился, будто не слышал последних слов.

— На вашем месте, — сказал он, — я забыл бы про стариков, как они сами вас забыли, и обратился бы к молодым, которые вербуют себе сторонников. Вы хоть немного знакомы с принцессами?

— Они меня забыли.

— Да они и не могут ничего. А с дофином знакомы?

— Нет.

— Впрочем, — продолжал г-н де Мопу, — он слишком занят эрцгерцогиней, которая вот-вот прибудет, и не способен думать о другом; что ж, поищем среди фаворитов.

— Я уже даже не знаю их имен.

— Как насчет господина д'Эгийона?

— Это тот ветрогон, о котором рассказывают такие некрасивые истории? Который прятался на мельнице, покуда другие сражались? Фу!

— Полно! — заметил канцлер. — Мало ли что говорят, не всему можно верить. Поищем других.

— Поищите, ваше превосходительство, поищите.

— А почему бы и нет? Да… Нет… Нашел!

— Говорите, монсеньер, говорите!

— А не обратиться ли вам прямо к графине?

— К госпоже Дюбарри? — спросила посетительница, раскрывая веер.

— Да, у нее доброе сердце.

— Возможно, возможно…

— А главное, она любит оказывать услуги.

— Я ей не понравлюсь, ваше превосходительство, я слишком древнего рода.

— Что вы, графиня! Я полагаю, вы заблуждаетесь: она ищет сближения со знатными семействами.

— В самом деле? — обронила старая графиня, заколебавшись.

— Вы с ней знакомы?

— Боже мой, конечно, нет.

— Вот это нехорошо. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что она пользуется влиянием?

— Да, уж она-то особа влиятельная, но я ее никогда не видела.

— А ее сестру Шон?

— Тоже нет.

— А ее сестру Биши?

— Нет.

— А ее брата Жана?

— Нет.

— А негритенка Самора?

— Но при чем тут негритенок?

— Но ее негритенок — это же сила!

— Тот самый уродец, разряженный мопс, чьи портреты продаются на Новом мосту?[93]

— Да, да, он самый.

— Откуда же мне знать этого черномазого, ваше превосходительство! — воскликнула графиня, чье достоинство было задето. — Да и с какой мне стати водить с ним знакомство?

— Ну, графиня, вижу, вам не хочется сохранить ваши земли.

— Почему же?

— Потому что вы презираете Самора.

— Но чем мне может помочь ваш Самор?

— Он может сделать так, что вы выиграете тяжбу, вот и все.